Утром, чуть свет, дочка с матерью шли на ферму. Верка шла и думала, умеет же мать уболтать. Мир ей казался прекрасным и добрым, радовало солнышко, ветерок, даже шмель который кружился возле нее. Конечно все будет хорошо. На ферме ее уже ждали телята, привычная работа. Вера окончательно успокоилась и вновь, как челнок сновала между своих телят.

Вера уже собиралась заканчивать дела и идти домой, как пришел бригадир с незнакомцем и объявил, что всем надо остаться. Сегодня возле фермы начнут делать силосную яму. Приедет трактор из МТС. А пока вот лектор из района расскажет про этот самый силос, как его делают и для чего он нужен. Женщины уселись прямо на землю, лектор начал свою беседу.

Вера слушала и думала, неужели телят будут кормить этим силосом. Ей почему-то стало жалко своих питомцев. Пусть уж лучше бы сено. Со своими мыслями она даже не заметила, как к ферме подъехал трактор, из кабины выскочил тракторист. Вере вдруг стало жарко, потом холодно, вихрь чувств пронесся в ее голове. Это был Иван. Он не заметил девушку среди доярок, подошел к бригадиру. Тот что-то говорил, показывал руками, а Вера сидела и не знала, что ей делать.

Ей хотелось спрятаться, чтоб Иван не увидел ее в этом замызганном халате, но в то же время очень хотелось, чтоб они встретились. Лекция закончилась, женщины встали с земли и подошли к бригадиру. Вера поплелась за ними, так и не решив, как ей поступить. Она смотрела на Ивана и гордилась им. Вот он стоит и разговаривает на равных с бригадиром, умеет управлять этим большим трактором, к которому и подойти то страшно.

Иван почувствовал взгляд на себе, повернулся, глаза их встретились. Вера потупила взгляд, а Иван решил, что надо выбрать удобный момент и поговорить с ней. Вера не хотела, чтобы доярки увидели, что они знакомы, чтоб не пошли по деревне пересуды раньше времени. Она повернулась и быстро пошла к своим телятам. Доярки, поговорив немного с бригадиром, стали расходиться по домам.

Вера остановилась возле загона, огороженного жердями. Маленькие ее питомцы узнали свою “мамку”, все потянулись к ней в надежде получить соленый сухарик. У Веры они всегда были в кармане халата на всякий случай.

Марья, так звали мать Веры, смекнула, что неспроста дочка вдруг отошла от всех и даже не обмолвилась с ней. Оценивающим взглядом она глянула на тракториста. Так это и есть тот Иван, о котором плачет ее девка ночами. Хороший вроде парень, да и работа хорошая у него. Марья догнала баб, которые с разговорами шли домой.

“Вера Федоровна”, – услышала девушка голос, который так хотела услышать. Парень подошел к ней и взял за ручку, как тогда, на празднике. “Сколь дён хотел вырваться, да куды там! Мать захворала. Отец с утра на покосе. Целый уповод со скотиной устряпывался, да на работу. Али не ждала меня?” Он внимательно посмотрел на Веру и понял, что ждала, еще как ждала. Глаза ее сияли от счастья.

Для этих двоих время остановилось. Они говорили и не могли наговориться. Только когда пастух пригнал коров на обеденную дойку, Вера спохватилась: “Ой мамоньки! Эсколь проговорили! Солнышко то уж за полден повернуло. Счас доярки придут, а ты и работать не начал ищо. И мне уж телят убирать надо. Вон ревут как. Исти хотят. Я буди вечером приду.”

Конечно же Вера встретилась с Иваном после вечернего кормления. Всю неделю, пока Иван работал на ферме, они виделись каждый день. Верка расцвела от счастья, кажется она не ходила, а летала над землей, все успевала, любая работа горела в ее руках.

А потом силосная яма была готова и Иван должен был перегнать трактор на новое место. После работы, перед тем как уехать, они вновь стояли у загона с телятами. Иван впервые обнял девушку за плечи, заглянул в глаза полные готовых вот-вот выкатиться слезинок. “Не бойсь, не забуду тибя. Буди время, свидимся снова. А к осени жди, сватов пришлю.” Вытер рукавом рубахи все таки предательски скатившиеся слезинки, обнял покрепче и нерешительно в первый раз поцеловал в щечку.

Парень забрался в свой трактор, помахал рукой оторопевшей Вере и уехал. Девушка потихоньку поплелась домой. Она вспоминала последние минуты расставания и этот первый ее поцелуй. Девки уж давно рассказывали, как целуются со своими парнями, про крепкие жаркие объятия. А Верка только слушала да помалкивала. У нее не было парня и с гулянок она убегала самая первая.

Мать убирала скотину под поветью. Увидев дочку, подошла к ней. “Ты чё это вся раскраснелась как зарево, волки чё ли гнались?” Вера присела тут же на лавочку: “Мамонька, счас Ивана проводила, уехал он к сибе. Куда пошлют потом и не знает. Сказал, чтоб сватов к Покрову ждали.”

У Марьи ноги словно подкосились. Она плюхнулась на лавку рядом с дочерью и запричитала: “Ой лихонько мне. Верка, дитятко. Чё будет то. Молоденька ты больно.– Она обнимала свою ненаглядную дочку, слезы в два ручья катились по щекам. – И приданно то у тибя не собрано. Чё делать то.” Вера тоже дала волю своим слезам. Какое-то время они обе плакали и не могли выговорить ни слова.

“Мамонька, да че ты баешь? Приданное то уж давно ты мне собрала. Все как в кулаке припасено лежит,” – наконец то сквозь всхлипывания промолвила Вера. Приданное для дочери мать начала собирать, когда та еще маленькая была. И на самом деле все уже было припасено. В клети стоял сундук с наткаными половиками, скатертями. Там же лежало теплое одеяло на гусином пухе, вышитые занавески, наволочки, покрывала, рушники и отрезы. На стене на гвоздиках висело 4 огромных мешка с куриным и гусиным пухом. Оставалось только наволочки набить и перина с подушками будут готовы.

Тут же стояла железная кровать, а еще, гордость матери, новенький самовар с блестящими боками. Даже самоварную трубу не забыли. Еще стоял ящик с различной кухонной утварью. Редко какая невеста в деревне могла похвастаться таким приданным. Но Марье все казалось, что мало еще для любимицы собрано. Мать с дочкой, когда случалось свободное время, любили заходить сюда, открывать громадную крышку сундука и перекладывать все эти вещицы, вспоминать историю их приобретения.

Марья утерла запоном свои зареванные глаза и заговорила уже по деловому.“ Пока вёдро стоит, надо сундукот перебрать, выжарить все на солнышке. Да посмотреть, может чё забыли.”

Скрипнула калитка, во двор вошел отец Веры. Он ходил на помочь к соседу. “Вы чё тут рассиживаетесь, али все дела приделали, – начал было, – ну увидев зареванные лица женщин осекся, – али чё сделалось? Марья, чё зенки то вытаращила, сказывай чё тако.”

У матери опять покатились слезы, размазывая их по лицу и всхлипывая, она начала говорить, что по осени придут сваты, а потом заберут их детище в чужой дом и останутся они с Федором вдвоем, а дочь их в чужом доме мыкаться будет. У Федора как-то защекотало внутри, засвербило под ложечкой. “А Верка то чё?” “А чё Верка. Согласная она. Времечко ее пришло. Такая в девках долго не засидится. Не этот дак другой посватает,” – ответила мать. Она испытывала двоякое чувство. С одной стороны была гордость, что вырастили они с отцом такую дочь, а в то же время она никак не могла смириться , что придет чужой парень и уведет ее детище в чужой дом.

“Да буде те, буде, че здеся на вылюдье то разговоры то вести. В избу ступайте. Тама покумекаем.” Федор подтолкнул своих женщин в избу и зашел сам. Марья достала из печи чугунок с картошкой, налила в кружки парного молока. За ужином они долго обсуждали, что надо успеть сделать. Спать легли ближе к полночи. Вставать то утром чуть свет. Но еще долго не могли уснуть, каждый думал о своем, но у всех троих мысли сводились к одному, что же будет дальше.

Петух захлопал крыльями и заорал свое “ку-ка-ре-ку” почти под самым окном. На востоке разливалась алая заря. Солнышко одним глазком поглядывало на землю. Пора просыпаться. Начинается новый день. И ничего в этой семье пока не изменилось. Все еще впереди.