Сколько дён прошло, не знает, увидела в окошко, что идет к ее избе баба , девчонку за руку тащит, а та упирается, да слезы рукавом вытирает. Валенки от снега обмели, зашли в избу. Как зашли, баба запричитала: “ Вот паршивка, забрюхатела. Порола ее, не говорит ничего. Помоги, спаси от позора. Молодая еще, глупая. Живот вон на нос лезет, а все тишком. Кабы раньше знать, нашла бы паршивца али замуж выдала.”
Посмотрела колдунья на девчонку, узнала в ней ту ношу, что Степка приносил летом и сразу поняла, что его дитя носит девка то. Велела ей, чтоб домой шла, а матери сказала: “Поздно уж, ничего делать не буду. Скрывай от всех, что тяжелая она. А время придёт, скажешь девахе, что ребеночек умер. А сама тихонько мне его подбросишь. Одна я теперь осталась, выращу. А девку позорить нечего. Выдашь потом замуж. Только тихо все сделай, никому не говори, а то милиция затаскает.”
Баба закивала головой, протянула скомканные в кулаке деньги, только колдунья их не взяла. Выпроводила ее, да еще раз наказала, чтобы помалкивала та.
А времечко идет да идет. Пришла весна, солнышко стало теплое да ласковое. Встала утром колдунья, пошла кур кормить, козу доить. Вышла за порог и слышит, котенок где-то мяукает. Вот еще напасть. Искать пошла. Смотрит, корзинка стоит возле амбарной двери под подвешкой, а в корзинке дитя пищит.
Бабка корзину в охапку да в дом скорее. Развернула тряпки, в которые ребеночек завернут был. Девчонка, маленькая, пуповинка только что обрезана, видно только родилась. Кричать то не могла, только попискивала. Не больно обрадовалась, думала мальчишечка будет. Да деваться уж некуда. Пусть девка растет.
Это была я. Так я появилась в бабушкином доме. Выхаживала меня бабушка, молоком козьим выкармливала. Слабая была, думала, что не выживу. А я за жизнь цеплялась. И дело на поправку пошло.
Колдунья месяца три скрывала, что ребенок у нее появился. А потом завернула меня в шаль и пошла в сельсовет по начальству. Объявила, что ребеночка ей подкинули. Кто, чего, знать ничего не знает. Перед начальством ругалась сначала, охала, а потом смирилась, пусть говорит живет у меня, чё теперь делать. А там и рады. Заботой меньше. Метрику выправили. Назвали меня Дарьей, а отчество от Степки, Степановна. Так и стала я Дарья Степановна.
Как я росла? Да как и все в то время. Бабка на ласку жадная была. Редко когда по головке погладит. Когда совсем маленькая была, а бабке надо было по делам своим идти, сажала она меня в громадный сундук. Я привыкла, не ревела, не боялась. Оставит в нем бутылку с молоком с соской, хлеба нажует в тряпочку. Куклу из тряпок кинет. Сижу, играю, усну там же. Бывало до самого вечера по лесу ходит, а я в сундуке сижу.
А потом стала меня с собой брать, травы колдовские собирала, учила, где искать, когда искать. А куда денешь, дома одну оставить, только беды жди. Из сундука я вылезать научилась Лет с пяти меня уж и одну посылала по опушке походить, ягод пособирать.
Так и жили. В школу я не ходила. В деревне школы не было. Вот и учила меня бабушка своему ремеслу колдовскому. Еще буквы показывала, считать учила. По газетам читать научилась.
Все дела по дому тоже на мне. огород копать, сажать, козу обихаживать. Бабка часто хворать стала, не помогали ей ее снадобья. Деревенские уж ко мне приходить стали. Лечила их, отвары да напары делала. Другой раз и колдовать приходилось.
Помню, бабка мне говаривала: “Это твое дело теперь. Жить этим будешь, зла людям не делай. Все одно тебя будут бояться и ненавидеть, но все одно к тебе будут приходить, как беда прижмет”. Так потом и было. Видно было за бабкой что-то чёрное, что скрывала она, да от всех прятала. Не хотела, чтоб я по той же тропе пошла.
Глава 3
Катилось времечко, как колесо под горку. Совсем бабушка плохая стала. Все дни лежала на печи и не поймешь, то ли спит она, то ли нет. Одно утро говорит она: “Смерть ко мне седни приходила, сказала что заберет скоро, как все дела сделаю. Вперед велела яму на конце усада копать, пока вода не появится. И будет та вода волшебная, людей лечить будет.” Сказала и закрыла глаза от боли.
А копать то кому? Мужиков у нас нет. Взяла я лопату и пошла. Огородец то у нас небольшой, сама видела. Ушла в самый конец, выбрала где местечко пониже и копать начала. Сколько дён копала, теперь уж не помню. Может месяц, может больше. Сама то еще девчонка, хоть и сильная была, а руки все в мозоли истерла.
Коли уж совсем невмоготу станет, пойду домой, мазь сделаю, намажу свои рученьки, лопушок приложу, обмотаю тряпками. Глядишь, кровоточины затягиваться начнут. Пройдет день-другой, подживет кожа, да и снова за работу.
А бабка все спрашивает, нет ли воды. Может ждала, что и ей легче станет, как той водицы напьется. А воды все нет да нет. Один день только начала копать, смотрю, под лопаткой земля вроде мокрая стала. Сердце мое зашлось, заколотилось. Стала глубже раскапывать, вот уж землица совсем мокрая и вдруг вода, как из ключика забила.
Припала лицом к этому ключику, пью воду, лицо омываю, голову намочила. Выполнила приказ бабкин. В кружку воды нацедила, бабушке понесла. Та обрадовалась. Велела с печи ее спустить. Посадила я ее на скамейку за стол. Водички той дала попить. Да уж видно никакая вода ей не помогла бы.
Бабушка говорит: “ Вот и умирать можно. Только тебе я передать все должна. Все что умею, ты будешь уметь” Не могла я ослушаться. согласилась. Приняла на себя колдовское умение. Бабка еще меня уму-разуму наставляла. А потом и про меня все рассказала, что не подкидыш я, а ее кровинка и Степан – мой отец кровный. Только про мать ничего не сказала. Кто она, откуда. Унесла эту тайну с собой.
Потом велела одеть на нее все чистое, сказала, что смерть за ней должна скоро прийти. Все дела на этой земле она сделала. И вправду, на другой день отошла она в мир другой тихо и мирно. Осталась я одна-одинешенька. А годочков то мне всего 17 было.
Пошла я к деревенским людям на поклон, чтоб помогли проводить бабку в последний путь. И люди помогли, все сделали, как надо. Только вот могилу выкопали за оградой кладбища. Не положено колдунье рядом с крещеными лежать.
Только после похорон вспомнила я про свою работу. Побежала посмотреть и глазам не поверила. Вместо ямы моей было небольшое озерцо, еще не заполненное полностью. Замерла возле него, вот уж чудо, вода то в нем необычная. цветом невиданным, бирюзовым. Глядела в эту воду и не могла наглядеться. Видно бабушка правду сказала, что вода в нем волшебная будет.
Вот и скажу тебе, много я людей этой водицей вылечила. Всяко бывало. Стали ко мне удалые захаживать по ночам, воду эту воровать. Утром пойду, вижу трава примята. Чё делать, как отвадить? Думала, да потом сказала деревенским, что ворованная вода только беду принесет. Надо наговор делать, тогда она волшебства набирает и от беды избавляет. И перестали деревенские за водой ходить, да траву у берега топтать.
Не только деревенские, начальство тоже на озеро мое волшебное зарилось. Как-то утром остановилась возле моей избенки машина красивая, блестящая. Вышел начальник из нее и давай уговаривать меня, чтобы продала ему свою избенку. А он мне денег даст много, новый дом куплю. Я и разговаривать не стала, отвернулась да ушла. Зашипел начальник, что пожалею. Не получилось по хорошему, будет по плохому.
Один день комиссия приехала, не знаю откуда. Сказали землю отрезать будут, мол единоличница, не работаешь нигде. Аршином всю землю перемеряли. И получилось, что надо отрезать аккурат тот кусок, где озеро мной выкопано. Так уж у них получилось.
Хоть и молодая была, поняла я, что не отступятся. Чтобы единоличницей не быть, надо в колхоз вступить.
Пошла я по начальству, в контору колхозную, в колхоз попросилась. В бригаду меня председатель не поставил, знал, что другие бабы разбегутся. Поставил сторожем на ферму по ночам работать. А мне и хорошо. Хоть и девка молодая была, лихих людей не боялась, знала, что не придут с баловством, побоятся меня.
