Внезапно услышав за спиной негромкий восхищенный свист, Блю обернулась и увидела перед собой одно из самых сексуальных мужчин в своей жизни. На нем были рваные джинсы и заляпанная краской белая футболка с закатанными рукавами. Выглядел он так, будто только что завершил тяжелую работу. Блю почувствовала, что заинтригована. В ее жизни были мужчины, состоятельные и утонченные, иногда нувориши, иногда богатые наследники, были и те, кого ей приходилось сопровождать за время работы в агентстве. Этот мужчина не походил ни на одного из них. Она почувствовала, что в душе он был таким же авантюристом и бунтовщиком, как она.

– Кто это? – шепотом спросила Блю.

– Его зовут Рик Карузо. Он не в твоем вкусе, – предупредила Мэри Фрэнсис.

Этого было более чем достаточно, чтобы Блю попалась на крючок. Ее предупреждают, потому что он во вкусе Мэри Фрэнсис? Но то, как они поздоровались и как Мэри Фрэнсис пригласила его в комнату, подсказало Блю, что между ними ничего нет, они просто друзья.

– Не в моем вкусе, – с улыбкой пробармотала Блю.

Вынужденная скрываться с тех пор, как залезли к ней в квартиру, она собиралась пожить какое-то время у Мэри Фрэнсис, но если при этом ее соседом вдруг окажется Рик Карузо, похоже, время, проведенное здесь, окажется не таким уж и скучным, как она опасалась.

Дом шестьдесят семь двадцать три по улице Мелроуз оказался крошечным и пыльным, втиснутым между бутиком и булочной на менее престижном конце известной улицы. На свинцовом стекле, вставленном в резную дубовую дверь, красовалась надпись «Антикварный магазин», и, судя по объявлению, прикрепленному к стеклу изнутри, магазин не работал, хотя не было еще и трех часов дня.

Мэри Фрэнсис притормозила у кромки тротуара и наклонилась к окну с пассажирской стороны, чтобы проверить, туда ли она приехала. Кальдерон торговал произведениями искусства, это его магазин. Вполне возможно, что и офис тоже здесь, но полуденное солнце так слепило глаза, что разобрать имя владельца было совершенно не возможно. Она выключила зажигание, и, прежде чем мотор заглох, старенький, дребезжащий «Фольксваген» вздрогнул всем корпусом. Она не так давно купила эту машину у молодой латиноамериканки, скрывавшейся в церкви от какой-то банды. Все говорили, что Мэри Фрэнсис совершает большую ошибку, но ее устраивала цена и понравился цвет. Желтый, как одуванчик.

На потертом сиденье лежал красный кожаный рюкзачок, выдаваемый девушкам из агентства, – ручной работы, из мягчайшей кожи. Дорогой и соблазнительный, он казался совершенно инородным в этой старой развалюхе. Мэри Фрэнсис боялась, что точно так же он будет выглядеть в ее руках. Даже в самых смелых мечтах она не способна была представить себя женщиной, облаченной в одежду из красной кожи, хотя вполне могла представить себя, например, в мужском пальто, с золотым браслетом от Тиффани на лодыжке… Впрочем, вот, пожалуй, и все.

Рюкзачок принадлежал Брайане. В нем находились пейджер, сотовый телефон и мини-компьютер – комплект, обычно выдаваемый девушке из сопровождения для связи с агентством. Блю подробно рассказала ей и об остальном содержимом, без которого, по ее словам, не обходилась ни одна девушка по вызову. С неизбежными секс-игрушками соседствовала аптечка первой помощи: нитроглицерин – для сердечников, впавших в депрессию – прозак – пилюли с возбуждающим средством, передозировка которых могла привести к летальному исходу. К сожалению, Мэри Фрэнсис ничего не знала о китайских травах, поскольку их изучение не входило в курс подготовки медсестер.

Зеркало заднего вида громко заскрипело, когда она поворачивала его, чтобы посмотреть, как выглядит в огромной шляпе. Просто удивительно, что могут сделать шляпа из золотистой соломки, красная бархатная роза и тщательно уложенные темные волосы! Ее широко распахнутые глаза блестели, как у испуганного ребенка. Мэри Фрэнсис ни за что бы не призналась в этом, но ей очень понравился образ, который та создала, – женщины, сошедшей с портрета Сарджента.

Мэри Фрэнсис всегда предпочитала мрачные цвета. Грязно-серое и коричневое монастырское одеяние никогда не угнетало ее в отличие от других новичков, возможно, потому, что, вступая в орден, она почти не сомневалась в своем призвании. Конечно, были мгновения слабости, особенно когда Брайана попыталась страстно убедить ее «не жертвовать своей жизнью». Или когда тетя Селеста, сестра их матери, чье имя, собственно, и позаимствовала Брайана, однажды отвела Мэри Фрэнсис в сторону, чтобы, выразить обеспокоенность ее выбором.

Но почти все остальные были убеждены, что она приняла правильное решение, и в подтверждение ссылались на ее кроткий, тихий нрав. Никому из них, да и ей самой не пришло в голову, что это может быть как свойствами характера, так и следствием депрессии, что согласие выполнить волю отца и желание уйти в монастырь вовсе не одно и то же. Да и отец дал ясно понять, что речь идет не просто о дочернем послушании, – об ответственности перед родом, ибо это не только ее личный выбор, но и высочайшая проверка силы духа всей семьи, самая святая семейная традиция, и все другие пути для Мэри Фрэнсис закрыты.

Никто, кроме Брайаны, не говорил, что она жертвует собой. И Мэри Фрэнсис оставалось только сложить все свои романтические мечты в долгий ящик, задвинуть его подальше в кладовку, закрыть дверь на засов и запереть на замок. Собственно говоря, так она и поступила, загнав все желания плоти именно в такой «ящик» у себя в душе, но в конце концов они разрушили все запоры и вырвались наружу.

Мэри Фрэнсис дотронулась до цветка на шляпе и поджала губы. Эта одежда, этот трепет в груди… Казалось, сняты запреты на жизнь, ей возвращено право на желания и чувства. Она жаждала их, но и боялась. Оказалось, быть живой – небезопасно.

Она вышла из машины и неуверенно направилась к двери. (Рюкзачок так и остался лежать на сиденье.) На бронзовой табличке был указан точный адрес магазина, она не ошиблась. Однако непохоже было, что внутри ее кто-то ждал. Если бы Мэри Фрэнсис не относилась с таким подозрением ко всему, что не подсоединяется вилкой со шнуром к розетке, она бы, конечно, позвонила Блю по сотовому телефону. Но несколько лет уединенной монастырской жизни не способствовали адаптации к бурному развитию средств связи, а Блю лишь успела показать, как пользоваться электронной почтой, чтобы быстро передать и получить сообщение.

Мэри Фрэнсис постучала по стеклу и попробовала было заглянуть внутрь, но тут же отпрянула, не успев ничего рассмотреть, так как дверь неожиданно распахнулась.

– Извините, – торопливо произнесла она, – я думала, магазин закрыт.

– Закрыт. – Сквозь толстые, захватанные стекла очков в роговой оправе на нее смотрел долговязый молодой человек. Больше всего ему подошла бы роль учителя математики, ну уж на антиквара он никак не походил. – Вас ожидают, – заверил он.

Мэри Фрэнсис вошла. Он запер за ней дверь и повел через магазин, освещаемый старинными лампами от Тиффани с инкрустацией из драгоценных камней, венецианскими хрустальными светильниками и настенными бра в стиле рококо. Лавировать между изящной старинной мебелью и произведениями искусства было не просто, но Мэри Фрэнсис старалась не отставать от молодого человека, который кошачьей походкой стремительно вел ее куда-то в глубь дома.

Здесь царила атмосфера викторианской гостиной конца прошлого века. В старинном буфете поблескивали хрустальные графины с крепкими напитками, предназначенными, вероятно, для угощения выгодных клиентов. Воздух был пропитан ароматом персикового ликера и пряностей. Отовсюду доносилось негромкое тиканье множества часов. Взгляд Мэри Фрэнсис задержался на позеленевших корабельных часах, стоявших на каминной полке из каррарского мрамора.

– Как здесь красиво! – проговорила она, представляя, как сидит на обтянутом парчой диване и пьет чай с бутербродами.

Он едва заметно кивнул в ответ и указал на стоявший у дальней стены огромный шкаф из грецкого ореха, панели которого были покрыты резными фигурками ангелочков с крылышками и херувимов.