Мигель посмотрел на шкатулку на верхней полке. Рука потянулась к ней, но вместо этого он встал и вышел во двор. Собаки нигде не было. «Даже не знаю, как ее зовут. Как ее окликнуть? А нужно ли это?» – подумал он – «Полкан… Полковник…» – глупая мысль пронеслась у него в голове. «Чушь какая-то. Что же делать?» По идее кто-то должен был нести вахту. «Нетрудно догадаться, кто у нас дневальный» – подумал Мигель. Но уже с улыбкой. Совсем без тревоги. Без того ужаса, который туманом стоял позади сегодняшнего дня. «Дядя Сережа» – последнее, что подумал он – «Он ведь никогда не сдастся! И никогда не бросит!». И он был прав. Это не про дядю Сергея. «Дорога. Мы ушли с главной дороги». Собака появилась из шелеста серебристых ивовых листочков, смешно села с прямыми задними лапами и уверенно сказала: «Ква!». Потом плеснула рыбкой и разошлась кругами по воде. Дядя Сережа, усталый, мокрый от пота, ходил по очень крутому лесному склону и всматривался вокруг. Кинжал был в его руке. Он не собирался сдаваться. А круги бежали во все стороны и по склону, и по воде, и по дороге, которая вела в туман в обе стороны, и с которой они ушли. Потом туман стал стекаться в центр, желтеть и вдруг рассыпался желтыми волосами, и два пристальных глаза смотрели на него с легкой грустью, которую он не видел никогда, и были старше и намного красивее. Запахло мамиными духами и кошка выпрыгнула из-за плеча и пропала в то ли пальто, то ли шинели, а между шарфом и шляпой на него смотрели глаза, очень знакомые и вдруг сверкнули зеленым огоньком, и в этом блеске сгустилась клякса, потом лилия, потом тонкая почти черная лошадь дернула головой и пронизывающее, оглушительное ржание выдернуло его из сна и рассыпалось цокотом подков по каменистой дороге. Ивы шелестели тонкими серебряными листочками и цокот копыт потерялся где-то во мгле памяти. Ветер веял прохладой и качал кроны. Месяц, молодой и почти вертикальный уже горел во всю свою силу. Две звезды прицепились к нему сбоку. Мигель вздрогнул и открыл глаза. Ветер гудел в верхушках деревьев. Дверь была открыта и упиралась ему в спину. Он сидел, на крыльце, прислонившись к опоре навеса. Тело сработало как пружина и через секунду он стоял в комнате и смотрел на девочку. Сестра почти сбросила одеяло и желтые волосы растеклись повсюду. Образ папы с мухтаровой щеткой и пакетом в руке всплыл, и в сердце кольнуло чем-то острым. Лампадка горела на окне, и он перенес ее на стол, задвинув штору. Два зеленых глаза следили за ним с одной из полок.

Мигель подошел к входной двери, выглянул в поисках собаки, прикрыл дверь и опустил засов, который имелся сбоку. Пахло деревом и чистотой. Он разделся, сел на полке-кровати и закутался в пледе из мягкой неколющейся шерсти с зигзагообразным узором по краям. Потом лег. Кто-то пушистый запрыгнул на край полки-кровати. Но он уже не видел этого.

Утро, погреб и ключ

Кто-то оперся на него, и что-то невозможно-щекотное в носу выдернуло мальчика из пустоты.

Марисол видела горы и свет над ними. Он играл, переливался и становился все сильнее и ярче. Она почувствовала его сквозь веки. Проспала школу? Чьи-то руки на плечах, подвигающие ее вперед и поцелуй через шапку в макушку. Летящая под откос карета в непроглядном тумане, руки, вцепившиеся в диван, чтобы не размозжить голову о косяки. Марисол уже сидела на кровати и пробивалась сквозь волну эмоций. Она справилась с дыханием, и вдруг что-то очень-очень новое появилось в ее чувствах. Что-то очень радостное и близкое, сильное и странным образом старое, словно она помнит его сто лет. Тревога прошла также вдруг. Кто-то коснулся спины и ловко перепрыгнул на полку рядом со шкатулкой. Марисол пристально посмотрела на кошку и на цыпочках побежала на кухню. Чугунок стоял на столе и дымился. Хлеб тоже. Ноги запрыгали на мысках и поскакали к двери. Пес стоял на крыльце и словно ждал ее. Она зарылась в его шерсть лицом и обняла. Чувство радости не исчезло. Она укусила собаку за ухо и вернулась в дом. За порогом она повернулась к собаке. «Почему ты не заходишь?» – сказала она ей мысленно. «Не думай об этом», – подумала ей собака. «Хорошо» – подумала она ей. Или себе. Пес уходил по тропе, по которой они пришли. Свежевыпеченный хлеб манил невозможным запахом. Она заметила кувшин. «Молоко!», – подумала она. Она вспомнила глаза пса и свои мысли – «Не думай об этом». «Да. Пожалуй, лучше не думать. Здоровая психика нам еще ой как понадобится. Я ли это?» – сказали мысли Марисол, но вдруг засмеялись, свернулись кляксой, и ноги стали скакать на мысках, доскакали до кровати-полки, где лежал брат, и руки стали щекотать его кончиками волос. В носу.

Мигель отчаянно зафыркал и сел на кровати. Она засмеялась и ускакала на кухню. Мальчик прошел мимо нее, мимо собаки, лежащей в позе сфинкса, и подошел к колодцу. Он опустил ведро и увидел, как закачалась вода внизу, и плеск донесся вместе с холодным запахом мокрых старых дубовых стенок. Он долго пил прямо из ведра. Потом снял с себя все и вылил остатки. Вода обожгла тело. «Сколько лет прошло со вчерашнего утра» – подумал он.

Еда была еще теплой и очень вкусной. Печь дышала теплом. Лампадки не горели.

– Дверь была заперта?

Девочка подняла на него взгляд.

– Да. Глупый вопрос.

Они смотрели друг другу в глаза. Спокойно и ясно. Хотя ясно им не было ничего. Абсолютно. Кроме того, что раньше они никогда так не смотрели друг другу в глаза.

Молоко было словно из погреба. Студеное. «Надо помыть посуду – вчера нам было не до этого» – произнес Мигель. Нельзя сказать, что они чувствовали себя в безопасности. Но не было паники. Вчерашний день подизрасходовал, видимо, эмоций.

Ветер толкнул стекло и прокатился волной по крыше. Лучи восходящего солнца заиграли водяными знаками на стене сбоку. Дверь отворилась. В проеме никого не было. Была видна оградка от невидимых барашков, лужок и место, где между вековыми лиственницами начинала свой путь тропа на дорогу. Дорогу, которую они видели лишь как пятно с контурами, на замазанном белым грунтом тумана холсте. Ни начала, ни конца, ни панорамы. Только вход на тропу, по которой они и пошли.

Мохнатая белая морда появилась в проеме. Пес был достаточно большим, чтобы, стоя на земле, передними лапами стоять на крыльце. Две ступеньки лестницы были у него под пузом. Мигель видел только взгляд. И мурашки снова прокатились по его спине. Это было связано с взглядом собаки. Только в чем это выражалось было не понятно. Но Марисол долго смотреть никуда не хотела, и возня с догонялками быстро переместилась во двор.

Мигель смотрел на это, и вдруг образ шкатулки, до которой он едва не дотронулся, всплыл у него. Всадник на «коне» скакали по лужайке, а Мигель осмотрел жилище. Печка была еще теплой. Пахло дымком. Было спокойно и почему-то не тревожно. Настолько спокойно, что интерес к дому проснулся в виде того чувства, когда ты лезешь под елку, разбирать всякие пакеты с подарками и надписями. Мальчик пошел в большую комнату и осмотрелся. Сундук, шкаф, стол. Лампадка не горела. Полка-кровать была задвинута к стене, и плед лежал, как вчера на стуле. Он мотнул головой, в момент, когда включился анализ воспоминаний его действий, перед тем как он пошел к колодцу, после самых невозможных ощущений в носу.

Он подошел к шкафу. Там были подушки, одеяла, простыни и одежда. Одинаковые белые блузки, рубашки, льняные штаны, носки и белье. Причем слева женские, справа мужские.

Марисол уже щупала пальцами блузки и прочее, оттерев его вбок. От волос едва уловимо пахло мамиными духами. Волосы коснулись его руки, но защекотало в носу. Мальчик сдавил нос, а Марисол развернула одну блузку и приложила к себе. «Не высокая, похоже, хозяйка у нас. Почти как Марисол» – подумалось. Но не только эта мысль формировалась в голове. И они оба мотнули головой.

Сундук был закрыт. Старый замок висел и был довольно крепким. Он был окован медью. Зигзагообразный узор шел по краям пластин. Пахло только деревом. Марисол понюхала там, где щель. Нет, только деревом и чуть-чуть кожей и еще чем-то манящим. Мигель шел к полкам и уже потянулся к шкатулке, как Марисол вдруг вскочила на ноги. Ее глаза расширились. Руки задвигались, пятки поднялись, и она выскочила из комнаты. Мигель поспешил за ней, и на пороге она осмотрела двор и обернулась к нему.