Эрика говорила уверенно и даже немного прохладно, несмотря на своё приветливое настроение несколько минут назад. Йенс то и дело замечал, как Гловер вздрагивал или начал кусать губу, потому что Ричардсон перескакивала с темы на тему, начинала рассматривать ситуацию со стороны, словно хотела запутать предпринимателя. Словно, возможно, этот образ не должен был возникнуть в голове Ольсена, Томсон – это несчастная овечка, загнанная в угол, жертва волка, которым являлась мафиози. Но Йенс не мог винить брата с рассеянности и растерянности: какой нормальный мужчина мог вести себя трезво и рассуждать разумно, пока две очаровательные ноги в туфлях с высоким каблуком покачивались в воздухе туда-сюда, явно нарочно привлекая внимание! Ольсен старательно пытался туда не смотреть, но постоянно проигрывал в борьбе с собственным искушением.
– Откуда вы собираетесь достать нужное нам лекарство? – тихим голосом спросил Гловер, слегка засомневавшись, что вообще имел право задавать этот вопрос человеку с оружием (то, что у Эрики и Криса был пистолет, казалось очевидным).
– Оу, вам не нужно об этом переживать, мистер Томсон, – мафиози едко ухмыльнулась. На самом деле, полноправно эту ухмылку назвать ядовитой было тяжело. – Это уже мое дело. Ваше – не забыть про оплату.
На самом деле, большая часть разговора прошла мимо ушей Йоханесса, потому что всё, на что был способен мужчина – это наблюдать за почти железной мимикой мафиози, её жестами, соприкасающимися друг с другом губами и потемневшими бирюзовыми глазами. Ольсен не мог вникать в смысл сказанных Эрикой слов, потому что он вслушивался в голос мафиози. Все это казалось жутко неправильным, но Йенс объяснял все тем, что Ричардсон слишком необычная для этого мира, поэтому ею невозможно не восхищаться.
Быть может, она в действительно никак не связана с преступным миром? Вернее, связана лишь формально – благодаря мужу-тирану. Что там про него говорят? Что Кристиан жутко ревнив? В таком случае, Йенс совершенно не удивится, если узнает, что гангстер запирает свою благоверную дома, приставляет к ней охрану для слежки, заставляет отчитываться о каждом своём перемещении и запрещает без его дозволения общаться с другими мужчинами. Такую красоту, разумеется, нужно беречь от нечистых разумов, но не слишком ли жесток был Кристиан? Хотя, впрочем, мы говорим о доне мафии. Вероятно, он бы без сожаления пошёл на любые методы, лишь бы удержать свою позицию, лишь бы продолжать одурачивать пустые головы жителей городка.
Теперь даже без особых стараний Ольсен убедил себя в том, что Эрика была лишь жертвой обстоятельств. Разумеется, она не могла хотеть всего этого. Разумеется, на самом деле руководил мафией её хитрый и крайне жестокий супруг, который всего лишь прикрывался образом милой девушки. Да, Эрику побаивались в городе, но, будь она мужчиной, никто бы не смог довериться холодным бирюзовым глазам. Вся эта теория прекрасно ложилась на происходящие события, и теперь Йенсу даже стало понятно, для чего Ричардсон рассказала мужу про то столкновение возле бара. Во-первых, возможно, Кристиан это узнал не от неё самой, а от того, кто постоянно за ней следит, а, во-вторых, Эрика могла сообщить обо всём сама – потому что знала, что не имеет права что-либо скрывать.
Вот так вот фактически безосновательно в глазах Йоханесса Кристиан стал жестоким тираном, а Ричардсон – несчастной одинокой жертвой, которая определённо нуждалась в помощи. Как всякий мужчина, встретивший на своём пути несчастную женщину, Ольсен ощутил резкий рыцарский порыв. Если бы Кристиан не был доном мафии, то, разумеется, Йоханесс давно бы уже начистил ему ебало. Бедная-бедная Эрика, определённо, она заслуживала не только жалости, но и поддержки. Как эта хрупкое прелестное создание вообще справлялось с участью, свалившейся на острые плечики? Она определённо заслуживала лучшего. Йоханесс невольно прикусил губу, рисуя в голове образ счастливой заплаканной Эрики, на лице которой, разумеется, не осталось и тени того ледяного злорадства и надменности, теперь она могла лишь верещать благодарности и вешаться на шею своему герою, спасшему даму от жестокого тирана. Героем, разумеется, был сам Ольсен. Из-за специфики работы Йенс обладал очень живым воображением, потому данная картина получилась очень реалистичной, особенно та часть, когда от невинных объятий Эрика переходила к настоящей благодарности…
Очнулся от «спячки» Йоханесс только тогда, когда почувствовал на себе чей-то прожигающий взгляд. Мужчина не сразу понял, кому он принадлежал, но потом повернулся в сторону сидящего через Гловера Кристиана. Последний смотрел на Ольсена, словно пытаясь разъесть, но при этом широко улыбнулся, когда столкнулся глазами с гостем. По спине поползли мурашки. Если вы настолько хотите уберечь жену от восхищённых взглядов, то укутайте её хотя бы в паранджу!
– В случае невыполнения обязательств, описанных в этом документе, не стоит удивляться неприятностям, с которыми вы можете столкнуться впоследствии, – с широкой улыбкой на губах произнесла Эрика, крутя в руках какую-то бумажку, которую тут же протянул Гловеру.
Ольсен невольно прикусил губу, когда увидел, как резко поменялось выражение лица брата. Кажется, ему не очень понравились «последствия», о которых говорила загадочная мисс Ричардсон. Йенс попытался заглянуть в договор о продажи души Дьяволу, но Томсон резким движением вернул его Эрике, энергично кивая головой при этом.
– Да-да, мы со всем согласны. Деньги будут у вас, – протараторил предприниматель.
Губы Эрики теперь уже изогнулись в хищной улыбке, на что Ольсен лишь покачал головой: с ролью женщина справлялась превосходно.
•••
Arctic Monkeys – 505
Разумеется, все условия сделки, обозначенные на бумаге, не были в полных подробностях сообщены Йоханессу. Гловер смутно раскрыл ее суть, исключая «ненужные» элементы. Самым главным Томсон посчитал то, что Ольсен в скором времени получит нужное лекарство, а остальное, собственно говоря, неважно. Как бы не пытался мужчина узнать у кузена хоть что-нибудь про «невыполнение обязательств», Гловер оставался непреклонным.
Вернулся домой Йоханесс достаточно поздно. Оливер в это время еще не спал, потому что собирался дождаться отца, но уже вовсю зевал, мечтая наконец-то лечь в кровать. Когда родитель, наконец, вернулся, Расмуссен лишь коротко пожелал спокойной ночи и убежал в комнату, оставив Ольсена в гордом одиночестве или же наедине с глупыми мыслями.
Полночи Йенс метался в жалких попытках заснуть, но больной разум постоянно, словно заведённая пленка, проигрывал моменты в заброшенном доме. Образ Эрики, который мужчина так старался забыть, постоянно возникал в памяти. Теперь уже это казалось каким-то неправильным и даже пугающим. Да, Ричардсон была очень красивой женщиной, но Ольсен при всём своём желании никогда не сможет ей помочь, более того, Эрике вряд ли в действительности нужен герой в лице нищего киномеханика с астмой. Быть может, она давно уже привыкла к своей роли и даже не планировала ничего менять. Конечно, на душе было неприятно, даже гадко, но это не было болью из-за разбитого сердца или же отвергнутых чувств. Эрика была красивой, но Ольсен был бесчувственным. Его первая любовь разорвала душу на куски и навсегда вбила в голову Йенса одно-единственное правило: никогда не влюбляться. Не было ничего грешного в том, чтобы хотеть красивую женщину, но думать о том, чтобы добиться жены дона, – идиотизм. Ольсен, конечно, был идиотом, но, видимо, не настолько.
Наваждение не проходило, несмотря на бесчисленное множество попыток переключиться на что-нибудь другое. Он вспоминал своих бывших пассий, но отчего-то в воображении из черты лица были смазанными и расплывчатыми. В итоге, он так и не смог вспомнить ни одну из своих женщин в деталях. Зато Эрику мог воспроизвести в памяти до самых мельчайших родинок.
Но всё стало ещё только хуже, когда пульс стал неровным и учащенным, когда перед глазами возникли яркие огни, руки задрожали в нетерпении, душа заболела от желания сотворить что-нибудь великое, а в сердце словно вонзили иголку, которую никак не удавалось извлечь оттуда. Ольсен, трясясь и потея, вытащил из недр небольшого сундучка ободранный листок бумаги и обгрызенный остаток карандаша, после чего бегом бросился к подоконнику, где и разместился. Тусклый свет небольшой настольной ламы и серебро луны – все, что было в распоряжении Йоханесса, но этого было вполне достаточно, потому что мужчина даже не обращал внимания на свое бедственное положение. Его словно поглотило в мыльный пузырь, куда уже не доходила вся суета земной жизни, где глас здравого смысла уже казался неразличимым. Кровь в венах кипела, сердце колотилось, а душа пела и нашептывала сладкие слова, призывая к действиям, к отчаянной борьбе.
