Тень его силуэта загородила солнце, но я все равно закрыла глаза, опрокидывая назад голову и приоткрывая рот.

– Давай поскорее друг другу навставляем, пока мне не вставили за опоздание.

– Как универ? Сложно было поступить?

Ватной палочкой Максим аккуратно водил по внутренней стороне щеки, пока я шепеляво отвечала:

– Поштупила шама, беш конферта. – Имелся в виду выигрыш в конкурсе «Сверх».

Выигрыш, которого на самом деле не было, ведь я заняла третье место после Аллы и Роксаны, но Макс подделал точно такой же приз, зная, что мне он нужен больше, чем богатеньким деткам с Рублевки.

– Я знал, что ты поступишь сама и никакой конверт тебе не нужен.

– Может, пригодится, – отплевывалась я ватой с кончика языка. – Я столько времени провожу с Воеводиным и его поручениями или в стрелковом клубе, что времени на все пары не хватает. Все, что нужно знать, вот тут, – продемонстрировала я уголок зачитанного до дыр учебника «Психология криминалиста. Первый курс».

– В стрелковом? Тебя бабуля учит?

Я сунула ватный зонд ему в рот, обводя восьмерки по контуру щек.

Макс блаженно застонал, а я почти рассмеялась.

– Бабушка свои ружья продала. Отец проследил, чтобы их выкупили безвозвратно. Готово, – вернула я ему зонд, который Макс сунул обратно в контейнер, после чего закрутил крышку.

Потянув одноразовые перчатки вниз с моих пальцев, он снял их, выворачивая наизнанку, а потом снял свои, швыряя в салон машины. От его пальцев пахло латексом. Я чувствовала запах, пока его руки скидывали с моих плеч успевшие высохнуть пряди волос.

– Как же я хочу тебя… поцеловать, – коснулся он щекой моей щеки. – Не как вчера в границу скул, а по-настоящему.

Он был гладко выбрит, а от кожи веяло чем-то фруктовым.

– Максим, можно попросить?

– Что угодно. Но я знаю, о чем ты.

– О чем?

– Чтобы дал тебе время.

– Время, и еще мне нужен импульс… чтобы сдвинуть креветку с места. Нужны толчки…

– Кирыч, тебе девятнадцать, мне двадцать один. С импульсами и толчками у нас проблем не будет.

Я видела в его легкой улыбке намного больше, чем он думал. Не просто тягу ко мне, но притяжение, а в чем различие… да в том же самом, чем пауки отличаются от журавлей в моих кошмарах: для кого-то ничем, дли иных – всем сразу.

– Кирыч, – коснулся он пальцами моей руки, – ты стоишь тут, на тротуаре. Ты рядом. И мне больше ничего не надо. Я больше ничего не хочу. И никого.

– Это неправда, ведь так?

Его щеки вспыхнули, а мышцы разом напряглись.

– Я про… пикник и видеозапись… нас нет на ней… мы не такие, как Алла.

Его губы коснулись моей щеки крылом бабочки, когда он прошептал, раздувая пряди моих волос:

– Но больше и не журавли, как Костя.

Пока в спины сквозь окно, сидя вместе за одним столиком, на нас с Максимом восторженно смотрели Алина и дама с пекинесом, мы обняли друг друга.

Я крепко зажмурилась.

Алина с дамой, скорее всего, решили, что это от переизбытка романтических чувств, но я жмурилась от ужаса. В отражении стекол кафе я повернулась к нам с Максом спиной и ушла внутрь витрины, держа за руки своих мертвых сестер.

– Камиль, – постучала я в дверь его рабочего кабинета рядом с прозекторской, – ты здесь?

Кабинет патологоанатома находился в подвальном помещении, вниз к которому вела узкая чугунная спиральная лестница. На ее ступенях мог поместиться только один человек. В центре лестницы находился шест, по которому в случае необходимости можно было съехать вниз сразу на три пролета.

Витые ограждения лестницы украшали латинские буквы, перемешанные и разбросанные по чугунным перемычкам. Каждый раз я собиралась задержаться у лестницы и сложить буквы вместе, но всякий раз пробегала мимо них.

Чуть дальше по коридору, метрах в пятидесяти от кабинета Камиля, находились двойные металлические двери, ведущие в отделение морга для экспертизы и вскрытий, которые он проводил лично.

Мне нравились мрак, сырость и тишина, царящие в подземелье, а вот Женя постоянно жаловался и ныл, что его группу лингвистов расположили на том же уровне, что и Смирнова с трупами, но других свободных комнат в особняке не нашлось.

– Кира Игоревна, доброе утро, – поздоровалась со мной Варвара Леонидовна – сотрудница медицинского корпуса, – Камиль Агзамович консультирует на вскрытии. Я вот жду. Вы тоже к нему?

– Принесла карточки по поручению Семена Михайловича. Распечатаны и сброшюрованы.

– Всегда они как-то по-турецки выглядят, – рассматривала она стопку брошюр в моих руках.

Я объяснила:

– Потому что для левшей. Камилю так проще читать и делать пометки, чтобы пружина на кожу не давила.

– Носитесь вы с ним, Кира Игоревна, а он же деспот! Настоящий деспот нашего бюро!

– Вы считаете? – ответила я по всей науке любимого учебника, затягивая Варвару в продолжение беседы.

Но сотрудница в белом халате и без моих уловок причитала без умолку:

– Только бы прикрикнуть! Всегда самый умный! Слова поперек ему не скажи! На днях выгнал стажеров Михайлова Сашу и Светлану Зотову. Зотова, – кивнула женщина к потолку, – внучка-то какого надо академического чина, но Смирнову нет дела до правильных людей и нужных связей. Он ее, видите ли, за дверь! Еще и приписку сделал в характеристике, назвав «ограниченно некомпетентной»! И куда девочка с таким листом теперь поступит? Санитаркой в дурку?

– Характеристика верна, – скрипнула за нами дверь, – Зотова при взвешивании назвала человеческое сердце «склизким смайликом». – Камиль первым делом устремился к мыльной.

Неужели в Камиле проснулось чуточку сострадания и чье-то сердце в руках стажерки так его взволновало, что он обиделся на слово «смайлик»?

– Сердце, – продолжил Камиль, сбросив белый халат, и принялся мылить руки до локтя, нервно очищая ногти щеткой с жестким ворсом, – фиброзно-мышечный орган. На нем нет слизи.

А нет, все в порядке.

Он все тот же бесчувственный патологоанатом, которого расстроила слизь, а не аллегория на пиксельную улыбку.

– Простите, Камиль Задович… А-задович… мой бог!.. – перенервничала Варвара Леонидовна.

Пусть Камиль и был Задовичем, с чем спорить я бы не стала, но увольняться или получать собственную характеристику с обходным листом Варваре «не улыбалось» никаким смайликом.

– Агзамович, – поправил он, бросив через плечо, – и я не ваш бог.

Женщина унеслась, прихватив свои вопросы с собой, когда я, напротив, свои взяла и вывалила.

Ну что, «Психология криминалиста. Первый курс», пора за дело!

– Знак вопроса, Камиль, напротив твоей фамилии. Не объяснишь? – спросила я без прелюдий, пропустив: «Привет, Камиль, читала тут твое дело и нашла кое-какие странности: про фамилию с вопросом, вымаранные сто тридцать страниц и остров в Новой Зеландии – не расскажешь, что ты там делал?»

Используя методы из учебника, я выведу Камиля на разговор.

– Ты читала. Я из детдома. Документов не нашли, биологических родителей признали погибшими. Мне было три. Какую дали фамилию, такую дали. Свою настоящую я не знал.

– А Ракиура. Зачем?

– Зачем, – повторил Камиль, до сих пор не обернувшись.

Он взялся за края раковины и поднял глаза к небольшому выпуклому зеркалу-шкафчику, внутри которого наверняка хранил коллекцию плавающих в спирте человеческих языков.

– Почему ты спросила «зачем», а не «когда» или хотя бы «что значит это слово»?

– Слово в переводе с языка маори означает «остров пылающих небес». Аномальная зона полярных сияний, что-то там из-за полюсов. Все вычеркнуто, Камиль. Про Ракиуру. Зачем ты ездил туда? Все, что они оставили в архиве незаштрихованным – это «Ракиура»; «акупунктурными техниками», «в то время как»; «не подлежит доказательному методу». И миллион страниц вычеркнутого.

– Расщедрились. Надо сказать, чтобы вычеркнули локацию, – натянул он свежий голубой латекс на пальцы.