Annotation
Рассказ про море, размышления о прожитых годах, о цели всей жизни и, конечно, про игру в шахматы.
Пьер Мари
notes
1
2
3
Пьер Мари
Печаль
Черные, как дым, облака показались на горизонте. Ветер все усиливался и усиливался, он волновал море. Вскоре начнется гроза. Неизвестно было, когда разразится шторм.
Однако сильный ветер и кучевые облака не сильно волновали сидящего возле берега старика. Он не боялся непогоды, не боялся моря. Море, бескрайнее и крайне бессердечное, как казалось старику, было самым родным для него. После всего случившегося печаль мучила старика, и только море могло утопить его печаль.
Вскоре вдали грянул гром, а между облаками свирепствовала молния, и старик быстрыми шагами пошел в сторону гостиницы, где он жил уже почти полгода. Около крыльца старика встретил хозяин гостиницы.
— La vetero estas malbona, ĉu, amiko?1 А ты ведь даже и не поторопишься домой?
Старик усмехнулся.
— Certe.2
— Не хочешь ли выпить со мной, а, amiko3? У меня найдется прекрасное вино!
— Не откажусь.
Старик и хозяин зашли в гостиницу. Тем временем начался шторм.
Усевшись, хозяин налил вместо обещанного вина водку, а после принес холодное пиво. Старик не стал пить водку, но от пива отказываться не стал.
— Зря ты, конечно, от водки отказался. Ничего прекраснее ее нет, а?
Старик кивнул.
— К нам, кстати, две семьи заехали сегодня. — после недолгой паузы произнес хозяин — Слышал?
— Кто они? — без особого интереса спросил старик.
— Одна семья точно немецкая. Вторая — то ли испанцы, то ли португальцы. Черт их разберет! — хозяин рассмеялся. — Черт разберет их быструю речь. А вот немецкий говор я всегда узнаю. Ругаются эти испанцы не хуже остальных, а, может быть, даже лучше. Да только не отличишь их от португальцев. Ей богу, на одно лицо.
В обширную комнату, в которой они сидели, вошел мужчина. На вид старику он показался уж слишком молодым: его лицо было похоже на лицо младенца, улыбка была такой наивной, что старику становилось не по себе, его голос был чересчур высоким и не таким грубым и низким, какой был у старика.
— А вот и немец! — шепотом сказал хозяин.
Немец сел поодаль от них и стал разглядывать фотографии. К нему подсел мужчина, по-видимому тоже немец, и они вместе стали обсуждать, как показалось хозяину, свою Родину, те города, в которых они родились. Старик слышал и понимал их, но старался не слушать.
Хозяин после двух рюмок стал пьянеть.
— А где твоя Родина, а, amiko? — спросил он после долгого молчания.
— Моя? Хотел бы я знать …
После недолгих раздумий старик произнес:
— Нет у меня ее.
— Как так? — заикаясь, еле-еле проговаривая слова, спросил хозяин — Где же твой дом?
Старик пожал плечами.
— Мой дом здесь, у моря, разве это не ясно?
Собеседник покачал головой.
— Вижу же, что ты врешь — произнес хозяин — вон, погляди на них — чуть тише сказал он — они свой дом обсуждают. У немцев есть Родина, у испанцев есть, а твой же дом где находится? Не у пляжного же берега, верно?
Старик хотел было рассмеяться на это глупое суждение, но вдруг задумался. Действительно, родной дом — это нечто большее, чем просто море и пляжный берег.
Вопрос хозяина сильно задел старика. Оно еле сдерживал себя от слез. Вечерняя печаль и так его замучила, так еще и такой тяжелый вопрос поверг его в ступор.
— Выпей — легче станет — произнес хозяин, ощущая вину за свои слова.
Он отпил немного и тут же почувствовал, как все его тело будто бы оживилось. Он почувствовал тепло, которое блуждало по всему телу. Но старик знал: это всего лишь иллюзия. Алкоголь лишь на время останавливает поток бесконечных мыслей, обволакивает тьмой неведения.
Тем временем к немцу пришел его сын с шахматной доской. Они разложили фигуры, и отец начал рассказывать своему сыну правила этой игры.
Он рассказывал медленно про каждую фигуру.
— Это что за фигура?
— Слон!
— А эта?
— Конь!
— Молодец! Ну, иди к маме, завтра утром сыграем!
Мальчик ушел к себе в комнату, прихватив собой шахматы, а его отец подсел к хозяину и старику. Хозяин очень охотно разговаривал с немцем, и они на мгновение забыли про старика.
Старик молчал. Он чувствовал себя лишним в этой компании веселых людей. Как и 20 лет назад, старик чувствовал, что отравляет воздух своей печалью, которая преследовала его с самого детства.
Детство старика было обычным и даже радостным. Таким же было и его юность, и взросление. В такой безмятежности прошли 55 лет сплошного одиночества и печали. Но откуда же они взялись? Старик не знал ответа. Он искал спокойствия, хотя вся его жизнь была штилем и олицетворением гармонии. Чего же он искал?..
Старик не стал мучить их своим печальным лицом. Он пожал им руки и ушел к себе. Его всю жизнь мучила бессонница, но на этот раз он спал крепким сном. Ему даже снились сны. Снились самые постыдные моменты его жизни, снились и радостные моменты — словом, ему снилась его жизнь, которая будто бы уходила от него, проходила мимо него.
Проснулся он как обычно рано и поплелся к морю, к тому мятежному, неспокойному морю. Спустившись со второго этажа в общую комнату, где вчера он пил вместе с хозяином, он увидел того мальчика, который, по-видимому, изучал шахматы. Старик, не заметив мальчика, не обратив внимания на его приветствие, направился к берегу.
Берег приносил спокойствие старику. Он сидел на песке в полном одиночестве, и только теплые волны грели его душу.
Старик вспоминал свою жизнь. Была ли его жизнь печальной? Нет, не была. Она была обычной, простой, самой что ни на есть хорошей; старик всю свою жизнь жил мечтой, жил одной единственной задачей, которая до сих волновала его сердце. Мечта эта стала впоследствии его навязчивой мыслью; много времени он уделял простому на первый взгляд вопросу: как прожить жизнь достойно, осмысленно, оставив после себя неплохое наследие? Ведь в этом подлинное счастье: умирать, зная, что созданные тобою творения переживут тебя, весь мир людской и саму смерть?
Подобный размышления не давали ему покоя: он знал, что должен работать ради этой задачи, но всегда чего-то да не хватало. Старик с улыбкой вспоминал свою молодость; в то время, как все его сверстники жили обычной студенческой жизнью, он работал. Выходили неплохие стихи, маленькие рассказы, впрочем, которые постоянно ему не нравились; в них не было того, что было у авторов, которые все-таки в схватке со смертью одержали победу — в рассказах не было той живости, правды, быть может, какого-то особенного мастерства. Года летели, летели крайне быстро. Время играло против него. После того, как прошла студенческая жизнь, началась новая и более унылая жизнь — жизнь обычного рабочего, чье существование похоже на бесконечную череду одних и тех же событий. Осознание того, что рано или поздно он проиграет сражение, сводило его с ума; неужели он был не достоин, чтобы создать хоть что-то ценное? Примерно в то время из-под его пера вышел неплохой сонет в духе Шекспира:
«Года бегут, бегут ретиво,
И смерть грозит расправой нам,
А жизнь так сладостно красива,
Когда даёт цвести порам.
Стирает время жизнь рукою,
Не молод ты уже, мой друг,
Пора оставить за собою
Наследие твоих заслуг.
Будь живым! Созидай и твори
Красоту созданий мысли,
Пробуди тех лежащих в пыли,
Что над обрывом повисли.
И пусть открыты смерти врата,
