Я была торжественно водворена обратно в его двор, в его жизнь.
– Эдик с бабушкой ругались на немецком! – сказала я папе, когда он вернулся из командировки.
– Это не немецкий. Это идиш. О чём они спорили? – уточнил папа, избегавший при мне слова «ругань» и всех его вариаций.
– Я же не знаю немецкий!
– Это идиш, – повторил папа. – Он действительно весьма похож на немецкий. Это средневерхненемецкий диалект, с заимствованиями из библейского иврита и арамейского, еврейский язык германской группы, основной язык ашкеназов…
– По-моему бабушка его ругала из-за меня, потому что за мной пришёл Андрей, а не ты! – папу стоило прервать, мне надо было срочно выяснить, что же такое приключилось из-за того, что за мной пришёл мой старший брат. – Они ещё сказали, что Андрей из «Триумфа воли» сбежал, хотя ты похож на еврея. И мне из-за этого нельзя быть с Эдиком.
Папа долго смеялся.
Через полгода я сильно увлеклась старшеклассником с той части двора, что числился по адресу Чкалова, Пашей Городинским. Паша меня не замечал совершенно. Не считая того, что он тоже оказался евреем, и я понятия не имела, проявит ли он такую же волю, как Эдик. До этого было далеко. Следовало придумать, как обратить на себя внимание престарелого красавца Паши.
А бабушка Эдика так часто стала повторять, что я очень хорошая девочка, жаль, что не еврейка, что мне это изрядно надоело. И хотя мы дружили с Эдиком довольно долго, но когда ему исполнилось двенадцать, он с родителями уехал в Израиль. И ему пришлось учить иврит. А затем они переехали в США, и снова-здорово учили английский. А бабушка Эдика никуда не уехала. Они беспрестанно вызывали её, подсылали к ней знакомых, уговаривали, упрашивали, шантажировали, умоляли и угрожали.
Но бабушка Эдика хотела умереть в Одессе. В своём дворе.
И она умерла в Одессе. В своём дворе.
Несгибаемой воли еврейская старуха.
Народная читальня Маразли
Станции были пустые, грязные, с наскоро приколоченными украинскими надписями, казавшимися своей неожиданной орфографией и словами произведением какого-то развесёлого анекдотиста…
Этот новый для нас язык так же мало был пригоден для официального применения, как, например, русский народный. Разве не удивило бы вас, если бы где-нибудь в русском казённом учреждении вы увидели плакат: «Не при без доклада»? Или в вагоне: «Не высовывай морду», «Не напирай башкой на стекло», «Здесь тары-бары разводить воспрещается»…
Тэффи, «Воспоминания»
Я училась в школе номер 118, что на улице Советской Армии. Вход на задний школьный двор, где проводились линейки и уроки физкультуры, располагался со стороны Книжного переулка.
Здесь, в Книжном переулке, была библиотека им. Ивана Франко – красивейшее здание, маленький шедевр большой архитектуры. В Российской империи это направление называли «стиль модерн». В Бельгии и Франции это течение носило название «арнуво», в Германии – «югендштиль», в Австро-Венгрии (нелепом искусственном образовании, просуществовавшим всего полвека) – «сецессион», в Италии – «либерти», в Англии – «модерн стайл», в США – «стиль Тиффани».
В России в стиле модерн строили в конце девятнадцатого и в начале двадцатого веков в Петербурге и в Москве, в Казани, в Нижнем Новгороде, в Самаре и в Саратове, в Ярославе. И, конечно же, в Одессе.
Скрипучая претенциозная древняя прабабка Леры Клейман, жившая здесь же, в Книжном переулке, называла Книжный переулок Старорезничной улицей, а библиотеку имени Ивана Франко – народной читальней Маразли. Если прабабка не приходила за Лерой Клейман в класс, та ждала её у народной читальни Маразли. Прабабка не приходила почти никогда. И Лера Клейман покорно ждала её на ступеньках библиотеки им. Ивана Франко. Хотя от нашей школы до ступенек библиотеки им. Ивана Франко было ровно столько же, сколько от ступенек библиотеки до двора Леры Клейман: десять шагов через нестрашную дорогу переулка. Итого двадцать шагов от школы до двора.
Лера Клейман была тяжелейшим имбецилом. Фактически она была клинической идиоткой, но прабабушка взвивалась даже на попытки комиссий поставить Лере Клейман всего лишь дебильность, чтобы для начала перевести во вспомогательную школу. Поэтому первые полгода первого класса Лера Клейман сидела на задней парте в нашем классе, гадила под себя и жевала картонную азбуку. Никто не верил в Леру Клейман, кроме прабабушки. Прабабушка хотела сделать из Леры Клейман человека. Она выходила к ней, сидящей на ступеньках библиотеки им. Ивана Франко, садилась рядом.
– Они мне всё талдычат, шо ты необучаемая! Так и мне учёба нелегко давалась! Уж сколько отец меня учиться заставлял, жили-то бедно, на книги денег не было, так он меня вот сюда гонял! В народную читальню Маразли! А сейчас всё образование бесплатное для всех! Вот пусть и учат! Шо такое, а? Сами учить не умеют, так нормальный ребёнок уже им необучаемый!
У Леры Клейман с лица не сходила бессмысленная улыбка, она мычала.
– Шо ты мычишь, как корова?! Они мне говорят, что нет у тебя психических функций! Вот и хорошо, что нет! Не то все такие психические, шо дальше некуда, по каждому первому Слободка плачет!
Лера Клейман продолжала бессмысленно улыбаться и мычать, пуская слюни. Прабабка утирала ей рот и подбородок грязным подолом.
– Я им покажу: необучаема и нетрудоспособна! Подумаешь, обосралось дитё разок-другой, так с вашей школы и взрослы обосрётся!
Прабабка Леры Клейман грозила кулаком зданию школы, вставала, брала Леру Клейман за руку и отводила домой.
Через полгода Леру Клейман наконец перевели в школу-интернат. И больше никто не называл библиотеку им. Ивана Франко народной читальней Маразли.
Около библиотеки и в библиотеке им. Ивана Франко снимали фильмы. «Зелёный фургон», 1983-й. Эта библиотека и была той кассой, что грабили налётчики. Как хорош и прост был Красавчик, Александр Соловьёв. Как по-русски красив! Высокий лоб, широкие скулы, невероятные глаза.
«Дежа вю», 1989-й (боже, я уже учусь в институте, но я ещё не бросила театральную студию, там всегда и всё знают о вызывных листах). Эта библиотека и была булочной Никиты Нечипорука. Как великолепен Николай Караченцов! Как шикарен, как прост. Как по-русски ярок, сколько я отстояла за кулисами, не в силах оторваться от графа Резанова. «Японец» при Нечипоруке невозможно хорош и ничуть не конфликтует с графом Резановым. «Наверное ребята выпили. Север, Аляска, холодно, решили согреться…»
В остальном, кроме модерна и кино, библиотека им. Ивана Франко унылое безлюдное место. Сюда ходят исключительно писать рефераты по украинскому языку и украинской литературе. Это единственная в городе специализированная украинская библиотека.
Украинский язык в школе со второго класса. Совершенно не напрягает. Один урок в неделю. Директор предлагает моим родителям освободить меня от украинского языка. Мои родители русские, они родились в России. Мои бабушки и дедушки русские. Все они родились в России. Бабушка и дедушка по материнской линии сейчас живут в Одессе. Бабушка и дедушка по отцовской линии живут в городишке Волжск, что под Казанью. Для меня Одесса, Москва, Казань, Питер, Киев – русские города.
«Нет и самой Украины. УССР есть где-то в бумагах – в свидетельстве о рождении, в паспорте, в аттестате, в дипломе – а Украины нет… Наш город был таким же русским, как Москва, Казань, Йошкар-Ола, Саранск…
А потом внезапно оказалось, что есть Украина…»
Так писала я в романе «Большая собака», и всё написанное мною прожито, а не выдумано. Мне часто говорили, что третье эссе романа «Большая собака» – пророческое. Бог мой, какие там пророчества! Когда ты в девятнадцать лет из русской Одессы впервые попадаешь «западэнское сэло», где в хате в «иконостасе» с фотографиями не слишком-то и припрятан дидусь (тогда ещё молодой мужчина) в форме полицая… Ты отчётливо понимаешь, что никакой УССР нет и не было. И напрасно совки так игрались в Украину, ничему их история не учит, и давняя история. Были русские люди и русские территории, насильно объединённые в одну административную единицу с чем-то чуждым, чудовищным.
