Прихожая меня сразу же поразила фотоработами. На стенах, покрытых белой краской, в рамах подряд висели чёрно-белые фотографии, отражавшиеся в стеклянном шкафу-купе, превращая небольшую прихожую в галерею шедевров. Я даже впала в некоторый культурный шок, хоть я и человек науки, и немного снисходительно отношусь к людям творческим, но это было настолько необычно и нереально, что пробирало до мурашек.

Вот, например, деревенская девочка в старом ситцевом платьишке, стоптанных ботиночках, с двумя хвостиками, затянутыми резинками, что стоит на фоне старого бревенчатого полуразрушенного дома, расположенного на окраине деревни. Сзади простирался лес. Если внимательно приглядеться к дому, то можно увидеть в маленьком оконце на чердаке косматую мордочку домового, внимательно наблюдавшего за ребёнком. При чем если смотреть на работу прямо, домового не видно, он просматривается сбоку, отражаясь в створке небольшого оконца. От этой работы веяло грустью ушедшего лета, быстро промчавшегося детства и какой-то потусторонней загадочностью маленького доброго домашнего существа.

Вот от следующей работы, веяло настоящей силой зла. Огромное просторное поле пшеницы, колыхающейся от ветра. Над полем, раскинув огромные крылья, нависла призрачная чёрная тень, закрыв словно куполом половину поля и с искорёженным от крика чудовищной маской. Безысходность, вот что я ощутила после просмотра данной фотографии.

Но, как? Как фотограф смог такое поймать, ведь видно же, что это не цифровая работа. От мыслей меня отвлёк женский голос:

– Ты кто?

Повернулась и увидела приятную женщину в домашней пижаме, с хвостом на голове. Она держала в одной руке бокал, по всей видимости, с красным вином, и с умным, настороженным взглядом ярко-синих глаз, смотрела прямо на меня.

– Мне к вам посоветовали обратиться, – начала я неуверенно и слегка растерявшись, – патологоанатом из Второй городской больницы.

– Ладно, проходи, будем разбираться, что ты такое и как тебе помочь, – быстро взяв ситуацию в свои руки и окинув меня чуть насмешливым взглядом, скомандовала хозяйка, жестом пригласив на кухню. – Тебе я конечно вино не предлагаю.

Усевшись на барный стул и свесив неудобно ноги, я уставилась на ауру Вероники. Её аура была ярко синей, переливающейся, чуть с дымчатыми всполохами, но на ней проглядывались тёмные точки. Красиво так переливалась. Мне было с ней так хорошо, захотелось прижаться к ней.

– Но, но, но! Ишь, что захотела. Даже не смей думать о том, чтобы вселиться меня! – Резко отодвинувшись и чуть расплескав вино из бокала, воскликнула Вероника.

– Да я… я и не собиралась, – удивившись такой реакции пробормотала я, всё больше прекращая что-либо понимать.

Встав и обойдя вокруг меня, Вероника, продолжила недоверчиво разглядывать мою сущность.

– Объясни мне, что вообще происходит? – обратилась я к ней, с трудом сдерживая тревогу.

– Вот что за день такой! Сначала Женька накосячил, потом вот ты тут, с таким наивным взглядом, что непонятно до конца притворяешься или нет.

– Да не притворяюсь я! – Начала уже не на шутку заводиться. – Умерла, очнулась в больнице, стала видеть ауры людей. И пытаюсь пока разобраться как существовать в новой реальности.

– А амулетик твой, откуда у тебя оказался? – Прищурившись, спросила Вероника.

– Мама в детстве подарила и просила не снимать.

– Твой амулет сам выбирает себе носителя… – пробормотала Вероника скорей себе, чем мне, – я, правда, сама не сталкивалась с ним ни разу. Хотя и по возрасту не сильно тебя старше, но Граф, когда я ещё у него жила, дал мне возможность пользоваться библиотекой. Читать я люблю и украшениями интересными увлекалась с детства. А когда натолкнулась на книгу действующих древних артефактов, то вообще на пару дней пропала для общества. И про твой амулет, там целая глава написана.

Тут Вероника наконец немного расслабилась, по-прежнему держась от меня на расстоянии, села на диван и начала свой рассказ. Я в ответ приготовилась внимательно слушать.

– Всплыл твой кулон впервые в 1930 году при раскулачивании одной интересной семьи зажиточных крестьян. Ты вообще увлекалась историей? – закинув ногу на ногу и внимательно, посмотрев на меня, спросила Вероника.

– Обижаешь, я всегда хорошо училась – не без гордости ответила я.

– Ну тогда, мне тебе не нужно объяснять, что творилось в те годы.

Сделав паузу и не дождавшись от меня комментария, Вероника продолжила:

– Ну так вот, в 1914 году в одной дружной крестьянской семье родилась девочка, Пелагея. Обладая от природы, сильным даром, умела это мастерски скрывать. Доподлинно неизвестно, что было в её возможностях, да она и сама до конца этого не осознавала, но помогать отцу добиваться хорошего урожая, она могла уже с малых лет. Мать её, как женщина, обладавшая гибким умом, с малых лет объяснила ребёнку про зависть людскую. И потом как могла, скрывала способности своего юного дарования. Старалась со всеми соседями поддерживать хорошие и добрые отношения и ходила каждое воскресенье на службу. Но когда девушке исполнилось шестнадцать лет, благосостояние её семьи к тому времени резко возросло. Отец построил большой двухэтажный деревянный дом, выкрасив его белой краской и назвав в шутку «дом Лебёдушки». Это в честь белого лебедя, с которым была связана семейная легенда. Лебедь тот прилетал им во двор за один день до рождения очередного ребенка.

– А дом этот ещё существует по сей день? – не выдержав спросила я, вмиг представив резные деревянные перила и нарядное крыльцо, оформленное в воздушно белом цвете.

– Ты знаешь, не интересовалась. Но можно посмотреть в интернете – село Грачи, Астраханская область. Впрочем, не отвлекай меня, я ещё до самого главного не дошла. Это тебе повезло просто, что с этим кулоном была связана романтическая история, поэтому я внимательно про него прочитала, вникнув в саму суть. Пелагея в один прекрасный летний день, вдруг увидела крестьянского парня по имени Добромир. И просто пропала, бегала на свидания каждый вечер, выбираясь со своего второго этажа, не забыв заранее приставить к окну лестницу. От родителей она скрывала свою любовь. О Добромире по селу ходили не очень хорошие слухи. Но Пелагея не хотела верить ни в то, что он был очень, ни в то, что бьёт своих младших братьев и даже с домашними животными непомерно жесток. Она просто пропускала всё мимо ушей, и как девчушка шестнадцати лет жила одними чувствами, ни на миг не задумавшись. Верила в любовь. На ярмарке, купила однажды два парных кулона. Один из белого, другой из чёрного металла, и подарила тот, что чёрный, своему любимому.

– Неужели ни разу, так и не проследила за ним? Ведь в селе сложно что-то утаить! – Возмутилась я, полностью погрузившись в эту историю и с замиранием ожидая продолжения.

– Разве что-то может остановить влюблённую девушку? Самое большое заблуждение юности в том, что они верят, что человека можно исправить.

– Никогда об этом не задумывалась —медленно проговорила я.

– Когда пришли большевики в их село, Добромир тут же записался в их отряд добровольцем. Пелагея, как и всё население вокруг, не сразу поняла, что начались тёмные времена. Те люди, были обычными бандитами, выдававшими себя за большевиков.

– Ворвались они рано утром. Отец Пелагеи сразу взял ружье и стал отстреливаться. Он убил четырех и ранил трех непрошенных гостей и на первый раз даже отбился. Пока ещё не подоспела подмога к большевикам, мама вместе с детьми, побросав самые необходимые вещи, села на телегу и бросилась бежать. Пелагея же, сославшись, что нужно собрать в дорогу побольше еды, побежала за Добромиром. Там, не застав его дома и испугавшись остаться одной, побежала за телегой родных. Встретив по дороге испуганную лошадь без упряжи, сильно забеспокоилась. Укрылась в кустах и увидела, как всех её родных ведёт отряд красных во главе с Добромиром. Боль и ужас накрыли её с головой. Не помня себя, Пелагея кинулась в ноги к Добромиру, прося пощадить её родных. Тот только безразлично глянул на неё и отдал приказ своим схватить и бросить к остальным. Испуганная девушка рыдала, думая, как спасти своих родных. Когда их заперли в бараке размышляя затем, сразу расстрелять или отправить всех в ссылку, девушка уже ночью, забившись в самый дальний угол, прокляла свою любовь. Вложила она всю боль и обиду в это проклятье и взмолилась, не понимая даже к кому, прося о возможности спасения своих близких.