– Ты что, совсем не мужчина?! – воскликнула она, едва сдерживая свои эмоции. – Как ты мог так поступить?!

Дима стоял перед ней, опустив голову, и казалось, что он пытается сделаться невидимым под ее взглядом.

– Маша, я… – начал он, но она перебила его.

– Нет, ты послушай меня! – Маша шагнула вперед, и Дима невольно отступил. – Я не могу полагаться на тебя вообще! Ты обещал забрать мою маму с вокзала, а она в итоге час ждала тебя на холоде! Ты понимаешь, как это серьезно?

Дима вздохнул, его лицо выражало сожаление и стыд.

– Я знаю, я совершил ошибку, – признался он, поднимая глаза на Машу. – Я действительно забыл, и это моя вина. Я извиняюсь.

Но Маша не останавливалась.

– Извинения не исправят ситуацию, Дима! – кричала она, и ее слова отдавались эхом по пустынной улице. – Ты должен был быть там, ты должен был поддержать меня, а ты просто подвел! Что ты будешь делать, когда настоящие трудности наступят? Продолжишь извиняться?

Ее слова были как удары, каждое из которых заставляло Диму сжиматься.

– Я не хочу быть с человеком, который не может взять на себя ответственность, – продолжала она, и ее голос слегка дрожал от злости. – Я нуждаюсь в партнере, на которого можно положиться, а не в том, кто забывает о самых элементарных обещаниях!

Дима попытался что-то сказать, но слова застряли у него в горле. Он знал, что она права, и его неуклюжесть причинила боль не только Маше, но и ее семье.

– Маша, я обещаю, что это больше не повторится, – произнес он тихо, но уверенно. – Я сделаю все, чтобы исправиться.

Маша взглянула на него, и ее гнев постепенно улегся, оставив после себя лишь разочарование.

– Я надеюсь на это, Дима, – сказала она, и в ее глазах мелькнула тень сомнения. – Но это последний шанс. Понимаешь?

Они стояли в тишине, пока тусклый свет фонаря продолжал освещать их обоих, выделяя контуры их фигур на фоне темного подъезда.

Едва ступив на почву острова, он почувствовал легкое прикосновение ветра к своему лицу, словно невидимые пальцы нежно касались его щек. Этот ветер нес с собой тихий шепот, едва различимый среди шороха листвы и вздохов прибоя, но в нем звучала неведомая мудрость, адресованное именно ему. Он продвигался вперед, ступая по мягкой, влажной земле, которая поглощала звуки его шагов. Вокруг него расстилалась лесная чаща, густая и непроходимая, окутанная мраком, который даже днем делал ее похожей на сумеречный мир. Ветви деревьев склонялись над его головой, создавая что-то вроде темного свода, сквозь который едва пробивались лучи света. Джон продолжал свой путь, пробираясь сквозь заросли, которые казались непроходимыми. Он ощущал, как каждый мускул его тела напрягается в попытке преодолеть сопротивление природы. В глубине леса, где туман плетет свои бесконечные узоры меж древних стволов, Джон шагал, ощущая вес тишины на своих плечах. Каждый шорох под ногами казался громким, каждая сломаная ветка – эхом в его напряженном сознании. Он чувствовал, как сердце бьется в унисон с приглушенным ритмом этого места – стучащим и тревожным. Туман окутывал все вокруг, превращая лес в лабиринт из теней и полутонов. Джон пытался прогнать страх, который подкрадывался к нему, подобно холоду, проникающему сквозь одежду. Он знал, что должен идти дальше, несмотря на неясность пути и неуверенность в сердце. С каждым шагом он вглядывался в туман, ища знаки, которые помогли бы ему найти отца. Временами его охватывала паника и внутри Джона боролись страх и надежда, и каждый раз, когда страх казался почти ощутимым, надежда подталкивала его вперед, напоминая о том, что где-то здесь, за этой белесой завесой, его ждет отец. Он продолжал идти, прислушиваясь к каждому звуку, к каждому шелесту. Время от времени он останавливался, пытаясь разглядеть сквозь туман какие-то знакомые ориентиры, ему казалось, что ноги сами ведут его к цели. Чем дальше он продвигался, тем сильнее становился шепот ветра, будто он старался направить Джона по правильному пути. И вот, после нескольких часов изнурительного пути сквозь чащу, Джон вышел на небольшую поляну, где его взгляду предстало здание, о существовании которого он даже не подозревал.

Это было старое, заброшенное строение, покрытое плющом и мхом, словно природа пыталась полностью поглотить его, стереть следы человеческого присутствия. Здание выглядело мрачно и загадочно, но в то же время оно словно манило Джона.

Джон остановился перед старым домом, который возвышался перед ним, как монумент забвения. Снаружи строение выглядело заброшенным: облупившаяся краска, искривленные ставни и дверь, которая, казалось, вот-вот выйдет из петель. В воздухе витал запах старости и плесени, а туман делал его еще более мрачным. С трудом отодвинув дверь, Джон вошел внутрь. Внутри царила тьма, разбавленная лишь слабыми лучами света, пробивающимися сквозь грязные окна. Воздух был холодным и влажным, наполненным запахом гнил. Старый пол скрипел под ногами, а ветер завывал в щелях, создавая иллюзию шепота или стонов, исходящих из глубины дома. Джон медленно поднялся на второй этаж, где каждая ступенька вздыхала под его весом. Коридор на втором этаже казался еще более мрачным, а тени, отбрасываемые мебелью, напоминали призраков, затаившихся в ожидании своей жертвы.

Когда Джон поднялся на другом конце коридора, дверь комнаты начала медленно открываться с неприятным скрипом, пронзающим тишину. Внутри комнаты царила непроглядная темнота, и лишь слабый свет, проникающий сквозь разбитое окно, вырисовывал силуэты старой мебели. В углу комнаты что-то шевельнулось, и Джон почувствовал, как его сердце замерло от страха.

– Отец, это ты?

Дима и Маша приехали к отцу Димы на выходные. Он жил в просторном доме на окраине города, окруженном зеленым садом, где каждое дерево и куст были высажены его собственными руками. Дом, хоть и казался величественным снаружи, внутри был наполнен теплом и уютом. Стены украшали семейные фотографии, а на полках стояли книги и различные сувениры, собранные за годы жизни.

При встрече они заметили, что отец Димы выглядел утомленным. Его лицо было бледнее обычного, и он кашлял, пытаясь скрыть свою слабость.

– Папа, ты в порядке? – обеспокоенно спросил Дима, помогая отцу сесть на удобный диван в гостиной.

– Да, да, не стоит беспокоиться. Просто немного простудился, – ответил отец, пытаясь улыбнуться.

– Ну, пап, ты же знаешь, что в наше время быть больным – это почти как не уметь управлять смартфоном. Надо стараться быть в форме!

Маша взглянула на него с недоверием. "Дима! Как ты можешь так говорить? Ты не видишь, что твой отец и так старается?"

В комнате накалялась обстановка, словно воздух сгущался, становясь тяжелым и непроницаемым. Маша, чьи щеки заливал красный цвет, стояла напротив Димы, и ее глаза сверкали гневом. Все началось с невинного замечания, но слова Димы, сравнивавшие болезнь с неумением пользоваться технологиями, словно подожгли фитиль.

– Как ты мог так сказать? – голос Маши дрожал от эмоций.

– Маша, да что тут такого в самом деле… Я просто… – Дима пытался найти оправдание, но его слова терялись в воздухе.

"Ты 'просто'?! Ты всегда такой нечувствительный? Неужели ты не можешь подумать, прежде чем говорить?" – Маша перебивала его, не давая закончить фразу.

Дима делал шаг вперед, пытаясь взять Машу за руки, но она отшатнулась, как будто его прикосновения были ей чужды.

– Маша, пожалуйста, давай не будем так. Я не хотел обидеть папу или тебя.

Но Маша была не в состоянии его слушать. Ее слова становились все громче и резче, каждое из них словно удар кнутом. "Ты не понимаешь! Ты никогда не понимаешь! Как ты можешь быть таким слепым к чужим чувствам?"

В этот момент в комнате было так тихо, что можно было услышать, как лопается пузырек мыльного раствора на кухне. Дима стоял перед Машей, опустив голову. Он чувствовал себя виноватым, но в то же время и растерянным. Он не мог понять, как обычный визит к отцу превратился в такую бурю, они только зашли и тут же начались проблемы. Вдруг, отец Димы побледнел еще больше.