Остальные четырнадцать минут с секундами я потрачу на обдумывание ситуации и направления, в котором следует двигаться. Только одно мне сейчас способно помочь в этом – гадание.

Беру свой заветный мешочек с магическими костями, который все еще лежит на журнальном столике, концентрирую мысли (хотя концентрировать пока нечего) и задаю самый главный для меня в данный момент вопрос: «Что предпринять в ходе расследования?»

Бросок. Выпало 20 + 25 + 8 – «Не позволяйте себе забыть прошлое, этим вы еще раз совершите ошибку».

И хоть ошибок в этом деле я насовершать не успела, для себя все же решила, что в этом точно есть рациональное зерно. Вот это, может быть, как раз и есть та подсказка, которой я так ждала от своих милых магических косточек. Я сложила их, с чувством чмокая все по очереди, в мешочек.

Итак, свои мысли и поиски мне надо нацелить на прошлое, хотя сомневаюсь, что оно может быть столь уж богатым у шестнадцатилетней девочки.

На улице меня встречает солнечная, морозная погода и призывно распахнутая дверца «Ягуара».

Усаживаюсь поудобнее, вновь искренне посочувствовав бедолаге Василию. Для него и воскресенье – рабочий день. Костя называет адрес: «Курская, девять». Это в Трубном районе, который всегда считался в Тарасове одним из самых криминогенных. Костин «Ягуар», иной раз весьма неучтиво обгоняя другие автомобили, помчал нас к цели.

Улица Курская – вереница пятиэтажных кирпичных «хрущоб», если не считать двух «сталинок» со школой напротив них и одной девятиэтажки с солидным автомобильным магазином и вновь открывшейся аптекой. Дом номер девять располагался как раз напротив этой девятиэтажки. Машина, свернув во двор, плавно притормозила у подъезда.

Несколько старушек, явно обсуждавших последние известия двора и политику государства, разом повернулись в нашу сторону. Свежая тема для разговора явно их обрадовала. Да и немудрено. Такие автомобили, вероятно, здесь не столь уж частые гости, мягко говоря. Проследовав сквозь строй любопытных старушек, открыв перекошенную, на одной петле дверь, мы вошли в подъезд.

Гадюшник, пожалуй, даже сверх ожидаемого. Слева за дверью в углу – благоухающая лужа. Лестница, сплошь усеянная обертками от конфет, обрывками туалетной бумаги, окурками, лузгой от семечек, наверно, давно уже забыла о прикосновениях тряпки, на худой конец веника.

На третьем этаже резкий запах самогона. Видно, одна из старух, не присутствующая на дневной сессии дворового «парламента», активно готовилась к подпольному бизнесу. На подоконниках бутылки всех мастей, а на площадке между четвертым и пятым этажами клочки ваты и использованные одноразовые шприцы. Сверху доносился специфический запах, свидетельствующий об еще одной подпольной торговой точке, сбывающей товар совсем иного рода. Квартира Ани под номером пятьдесят пять была на четвертом этаже.

– Да-а, обстановочка, – заметил Костя, нажимая на кнопку звонка. В ответ раздалась какая-то очень знакомая мелодия.

Дверь открыла заплаканная женщина тридцати с небольшим лет, в ситцевом, изрядно потрепанном халате.

– Здравствуйте! Калинины здесь проживают?

– Да, здесь, входите, пожалуйста. – Женщина отступила в глубь прихожей, освобождая нам пространство. В довольно длинном, но очень узком, уменьшенном наличием одежного шкафа помещении стало тесно, как в трамвае.

– Вера Ивановна, я – Курбатов Константин Федорович, а моя спутница – лучший детектив города Тарасова – Иванова Татьяна Александровна.

– Один из лучших, – уточнила я, справедливо решив, что скромность украшает женщину.

– Мы по поводу Ани.

– У вас есть какие-нибудь новости?! – с мольбой в глазах воскликнула женщина.

– Новостей пока нет, но они обязательно будут, если за дело взялась Татьяна Александровна. Это я вам обещаю.

– Можно просто Таня.

– Ой, что ж мы стоим, вешайте пальто да проходите в зал.

Мы прошли.

Тесная двухкомнатная «хрущоба», переделанная в трехкомнатную, со стандартным для рядовых обывателей набором мебели: стенка, диван, два кресла, несколько стульев, старенький цветной телевизор «Альфа» на журнальном столике в углу у балкона. Напротив двери, на самом виду – старое, очевидно, ленинградской сборки, пианино «Саратов». Справа и слева от него двери: одна – в светлую, как потом выяснилось, Анину комнату, другая – в темную спальню, грузовое купе родителей. На одном из кресел стопка неглаженого белья. На диване спал, по всей видимости, горем убитый отец. И даже на расстоянии двух метров по запаху ощущалось, что горе свое он топил явно не во французском коньяке, а скорее всего в том самом напитке, который в данный момент изготавливали этажом ниже.

– Садитесь, пожалуйста, в кресла, – сказала Вера Ивановна, убирая белье.

Она вынесла его в свою комнату и вернулась. Сама села на стул у пианино.

– Может, чайку поставить?

– Спасибо, Вера Ивановна, мы уже завтракали. Давайте поговорим о случившемся. Расскажите поподробнее, как все произошло, – спросила я.

На глаза женщины вновь навернулись слезы:

– Да что рассказывать-то. Не знаю даже. Ушла, как обычно, в училище на занятия. Должна была вернуться в шесть вечера. До семи мы ее дома ждали. Потом пошли с отцом на остановку, там до девяти простояли. Решили домой вернуться, думали, может, разминулись. И дома нет… Подождали еще с полчаса и поехали в училище. Там, конечно, никого, кроме сторожа. В милицию обратились. А дежурный нам говорит: «Может, она у подружки или у приятеля ночевать осталась. Подождите дня три. А уж потом заявление примем». Только ведь такого быть не могло. Она у нас без разрешения – никуда. Если только с Артуром на концерт какой или в кино, так заранее предупредит, чтоб не волновались.

С дивана полились трели храпящего хозяина. Выводил он их старательно, с чувством.

Вера Ивановна взглянула в его сторону и, смущаясь, спросила:

– Может, нам на кухню пойти? Чайку поставлю…

– Ничего, продолжайте, пожалуйста. Мне не мешает, – сказала я, борясь с острым желанием хрястнуть многострадального отца по физиономии.

– Ну, в общем, предупреждала всегда. А чаще они с Артуром у нас дома занимались: пели, на пианино играли. Я не возражала: пусть себе. Подружек у нее нет. Только приятельницы в группе, и все. Она вообще у нас не от мира сего. Да к тому же мы всего полгода назад сюда переехали.

– А до этого где жили? – спросила я, вспомнив наказ костей о прошлом.

– Вообще-то Коля – тарасовский. Он был единственным поздним ребенком в семье. Отец у него военный был. В сорок пять лет на пенсию вышел. Николаю тогда пятнадцать лет было. Вот тогда-то их родственники к нам в поселок Краснодонский и сманили. Это в Казахстане, в Кустанайской области. У нас там совхоз тогда хороший был и конезавод. И хозяйство у каждой семьи крепкое.

Вот родственники им и наобещали райских кущей. А ведь не все к земле приспособлены. Короче, не очень-то родителям Николая понравилось хозяйством заниматься. Они через три года вернулись в Тарасов, в свою квартиру, которую все это время сдавали знакомым, а мы с Колей поженились, и он остался жить у нас. Там и Анечка родилась.

В этом году бабушка Колина умерла, квартиру ему оставила. А в Казахстане жизнь совсем невозможная пошла. Мне вот тут, в Тарасове, и вспоминать сейчас страшно. Вы даже представить не можете, Танечка, как там люди живут. Про зарплату уже много лет не вспоминают. У колодцев многочасовые очереди за питьевой водой. Фляги набирают и пользуются.

Здесь все-таки полегче. И училище в городе есть. Анечка рядом с нами. А там она к нам только два раза в месяц приезжала.

Анюта – славная девочка, совсем не такая, как сейчас девчонки пошли. Вот у них в группе все курят, пьют, с парнями кружатся. И Артур ваш – славный мальчик, – спохватившись, обратилась Вера Ивановна к Косте.

Костя, до сих пор молчавший, спросил:

– А что же вы его, Вера Ивановна, так несправедливо отчихвостили? До нервного срыва мальчишку довели – в больницу попал.