Бунюэлю Ты еловым пальто уложена, Аквилону холодному рада, Зеркала твоих залов ухоженных Исписала губная помада. Ты свечой-идиоткою кажешься, Просишь свет не включать – таишься. То наденешь наряд монашеский, То развратному герцогу снишься. Всей священной воды в купелях, Чтобы смыть с тебя грех, не хватит, Хоть в каких-то безумных целях На руках у тебя распятье. Будь свободна, будь радостна, проклята, Я тебя не боюсь, проказу. Мандариновым иероглифам Не внемлю я глухому приказу. Белая ночь В самом сердце реки напротив, Где равняются день и ночь. Свечка там, россыпь света бросив, Небу спящему хочет помочь. Мы с тобой у окна, на стульях, По стене бегут тени фар. А услышит наш Бог сутулый, Что в груди у меня пожар? Как же быть ему – он же в рясе, Он известный в кругах демиург. Но пока спит Невою штази, Ты смотри, как хорош Петербург. Memento mori Тихой дедовой мельницей Я проживаю года, Летней жаре-бездельнице Ставлю в пример холода. Руки к перу тянутся. Знает душа, что писать. Книги уйдут, не останутся, Музу мне снова ждать. Я по столбам каменным И по макушкам берез Лезу туда, где пламенных Не утирают слез. Жду, когда тьма опустится, Сердце устанет болеть. Ты у окна, грустная, Черный вуаль надет. Вспомнишь меня плачущим, Шрам от мяча на бедре. Рядом щенок скачущий, Крикнешь ему: pas sauter! [1]Черный рыцарь Изысканный рыцарь, черный доспех, Он про страх уж давно позабыл. И в бою, и в поместьях – везде успех, Не один он трофей добыл. Горы трупов оставил, не пожалел Стариков, больных и детей. Герцога дочь, бела как мел, Бросилась в шумный Рейн. Стены замка украшены в честь побед: Много страшных кровавых голов, Но нерадостно рыцарь ест обед, Ходит грустный между столов. Знает, скоро придет за ним сам черт — Желтоклювый немецкий дрозд. Знает, возьмет его в старый грот — Есть в пещере той тайный мост. Договор не нарушить, не избежать Перехода в дьявольский мир. Там устроит ему Вельзевулова рать Последний рыцарский пир. Nomen est omen
Мы поэты, народ с проклятьем, Мы рассказчики судного дня. То играем со смертью в прятки, То тоскуем, надежду тая. Нам искать – не найти, а сбиться, На любовь исподлобья глядеть, Нам ловить и лелеять птицу, Что мертва уже много лет. Душу вывернуть наизнанку, Сердце вырвать и ребра сломать, Чтобы речи певучей чеканку На судилище людям бросать. Мы не странники-пилигримы, Нас под куполом ангел не ждет, Греют нас ледяные зимы, Бог юродивыми зовет. Неоконченное Метром квадратным смерил одинокость. Там, где у сердца кость, Зияет пропасть, Движется лопасть. Любви нет – есть скорость, Как в формуле строгость, Как на первом и на последнем свиданьях Убогость. Так, наверное, ставят крест поникший Детям осипшим, Друзьям, так рано отбывшим, Врагам, жестокими слывшим, И кораблям погибшим. Ставят точку и закрывают повесть. И не ищут уж совесть, А забывают веселость, Вспоминают про черствость. Бог с ним, Возьму на прогулку Трость. В гроб кому-то забью гвоздь, Оставляю живым злость. Говорю ему: здравствуй, гость. Моей подруге, А. Х. Вот мы снова с тобой у пристани, Путь зовет открывать города. В море ветер бушует неистовый — Кажется, будет гроза. Нынче встретились, нынче расстанемся — Не обманемся яркостью дня, Свет на сердце пускай останется, Пусть хранит и тебя, и меня. Что не сказано, пусть покоится До прибытия корабля — Сундуки и мешки откроются. Кажется, скоро заря. Летняя ночь Затонуло солнце За овраг глубокий. Я гляжу в оконце, Вижу месяц строгий. Выпи странно воют, У собак тревога, Звезды чисто моют У небес дорогу. Зажигаю лампу, Мотылек стучится, Говорит, что ведьмам В озере не спится, Что ночная свежесть Все живое будит. Вот распелся леший, О волках и людях. Стану его слушать, Может быть, запомню, Где найти мне душу В поле буреломном. |
