Илья Пушняков И неясностью неба, и его ясностью От автора В этой книге я собрал практически все стихи, которые были написаны за последние два года. С самого первого, который, словно зуб мудрости, прорезался тогда, когда его не ждали, до последнего, который писался уже сознательно, что называется, по плану. К слову, хронология размещения стихотворений в этой книге почти всегда совпадает с хронологией их написания. Человеку, который со мной знаком, иногда будет даже заметна география моих перемещений. Когда я готовил стихотворения для отправки в печать, все думал поделить их на «городские» и «деревенские». Так бросается мне в глаза различность того, что я написал в Петербурге, в Вене или на своих родных Виледи или Вершине, что сборник я хотел сделать в двух частях: «Мои города» и «Деревня». Однако в последний момент я передумал, дав победить времени над пространством. В наше гулкое начало века, как мне кажется, очень важно уловить моменты. Моменты покоя, моменты счастья, моменты отчаяния, моменты, когда мы вдруг больше не знаем, кто мы и откуда, моменты, когда мы вдруг осознаем, как много счастья у нас есть. И как бы ни был я предан местам, в которых черпаю свое вдохновение, я прежде всего попытался оставаться честным и объективным к минутам или часам создания своих стихотворений. Они главные свидетели и авторы этих страниц. Вторая любовь И неясностью неба, И его ясностью Я выбирался из плена, Хоть был окружен опасностью. Мне фонари не хотели светить, И, будто в сговоре с облаками, Они пытались кого-то учить любить И лезли, наглые, грозя тумаками. А я слякотно брел, Выбирая их обещаньям свободу. И на том же углу тебя снова нашел, Ты все кланялась Не то востоку, Не то Богу, Не то смерти моей. Заводь Есть у воды один предел, Но имя его утаю. Там водяной в одиночку сидел, Песню тянул свою. Плакал, что скоро придет зима, Реку себе заберет. Плакал о том, что есть ведьма одна, Что ласки ему не дает. Жалко мне стало его, старика, Гибнет мифический род. Клялся ему, что длинна река, Ведьму другую найдет. Не согласился мудрый божок, Обрызгал меня водой. Где-то вдали запел рожок, Напомнил – пора домой. После дождя Сменится жар лужей тоски, Спрячется неба край. В поле хожу, там уже ни зги, Напоминает рай. Я пропою имя твое, Чтобы его не забыть. Старою раной наполню ружье, Стрельну в березы нить. Дереву жить и год, и век, Мне через час умирать. Пусть заметает зеленый снег Так, чтоб тебе не копать. С поля домой, к себе, уйду. Ведьмы зовут танцевать. Я попрошу у них сундук — Спрячу туда тетрадь. Хранит она, что бы нужно забыть, Как прошлогодний сон. Песню затянет старая выпь, Выйдет луна вон. Lamento
Просится ветер в открытую дверь, Свежесть июньской реки. Ты уж, наверно, не ждешь теперь, Жжешь все стихи мои. В небе вечернем не до тебя, Света довольно звезды. Я не со зла, но уже не любя Рву полевые цветы. Небо такое же над тобой, Светит та же луна, Но для тебя, в злой тиши гробовой, Не запоет она. Будем мы с ней как брат с сестрой Помнить зарево дня. Водит русалка хвостом под водой, Станет жалеть меня. Изгнанник 1 Мы бредем, от жары тупея. А в карманах по полмертвеца. На ветвях как-то зло зеленея, Ожидают с погоста гонца. Обошли от греха столб и тумбу, Переплюнули через плечо, Не взглянули в цветочную клумбу — Там закрыто тяжелым ключом. 2 Мне не в пору водой давиться, И речного не хочется дна. Пусть хохочет, пусть веселится С головою собаки Луна. Синий бархат Невы глубокой Променяю на тот пейзаж, Там, где я и мой пес-лежебока, Там, где он – мой единственный страж. Не вернусь я в жару немую, Где ломает ребра лакей, Где свою я погибель чую И ищу на руинах друзей. Я закроюсь один в овраге, С головой уйду в облака, Постелю себе на бумаге И останусь тут навсегда. В ночной час Закричи – не аукнется, Попроси – не откликнется, В этом городе, кажется, стало еще темней. То ли мертвый о дерево стукнется, То ли призрак протащит кусок цепей. Я таращить глаза должен ночью без лампочки, Как суют они в руки мне билет на паром. «Вас троих, – говорят, – будет вполне достаточно, Чтоб Неву или Стикс бить кровавым веслом». Закричи – не аукнется, Попроси – не откликнется, В этом городе, кажется, стало еще темней. Так закончится, так рассыплется То ли сон, то ли жизнь у вчерашних людей. |
