– Шу… – Джеминай собирается присесть рядом с ней, но она делает резкий жест рукой.

– Не садись здесь! – выпаливает она. – Я не приглашала! Встал – место потерял. Особенно если не встал.

– Ты же говорила о дружбе? – окончательно раскисает Джеминай.

– А ты говорил о сексе. Один – один.

Джеминай делает шаг назад. Пару секунд ждет, потом молча уходит. И Гала, и даже подобие Галы – теперь он отвержен обеими. Отвержен со злой насмешкой.

***

Неприятное утро. Шум. Короткий скрежет, повторяющийся с почти равными интервалами. Потом долгий. Потом снова короткий, похожий на гусиное гоготание. Джеминай нехотя выглядывает в окно, но обзор закрыт забором. Он ставит на стол недопитый кофе. Раздражение тянет за собой любопытство. Он выходит, закуривая по пути.

У ворот незнакомая девушка на мотоцикле. Мотоцикл глохнет после каждой попытки его завести. Грохочет, скрежещет, гудит, словно вот-вот сорвется, показывая всем, что такое настоящая двухколесная мощь, но снова глохнет. Девушка слезает с мотоцикла, пинает его по колесу, потом еще раз. Снимает шлем. Крутит выглядывающий из-под левого рукава серебряный браслет. Вздыхает.

– Помочь? – Джеминай подходит к ней, жмет кнопку на пульте, створка ворот немного отъезжает в сторону.

– Да, – девушка кивает. – Где здесь ближайшая свалка?

– Мы можем отвезти его в сервис, – говорит Джеминай. – Я Джеминай.

– Шу, – девушка протягивает ему руку. Кипяток. Джеминай словно ныряет с головой в кипяток. Какова вероятность, что ему встретится еще одна Шу, что это имя догонит его, чтобы он снова вспомнил рыжую Шу, а за ней и Галу? Почему это происходит с ним снова?

– Названная? – он аккуратно жмет теплую ладонь.

Шу кивает. Опять быстрый поворот браслета двумя пальцами правой руки.

– Сервис на соседней улице. Там работает один противный тип, но он меня знает, так что лучше я отведу тебя, чтобы он не схалтурил и не заломил цену. Дотолкаем? – Джеминай кладет руки на руль. Принимает стойку борца, немного наклоняет голову, словно собирается бодаться. Налегает на мотоцикл, будто это груженый вагон. Мотоцикл издает горестный скрип и начинает заваливаться на асфальт. Девушка хватает руль с другой стороны, упирается в байк коленом. Смеется. Байк зафиксирован. Джеминаю немного неловко за свою пантомиму. Шу, наконец, перестает хмуриться и улыбается:

– В крайнем случае – допинаем. Или волоком.

В огромном ремонтном гараже – злобный бородач в зеленой бандане. Он чем-то стучит, терзая двигатель мотоцикла. Джеминай и Шу сидят под навесом возле автосервиса и болтают. Знакомятся. Ситуация располагает.

– Где тусуешься? – спрашивает Джеминай.

– Нигде, – с заметным удивлением отвечает Шу. – Я просто… у меня мало друзей.

– У меня тоже, – Джеминай снова закуривает. – Приходи в отель, там сейчас хорошие диджеи играют.

– В тот самый отель?

– Ну да. Он один такой тусовочный. Придешь?

– Приду, – соглашается Шу. – Только не знаю, когда. Надо срочно закончить работу. Так что больше двух-трех часов в день мне пока не выкроить.

– Чем занимаешься?

– Сижу в очках за бюро, обложившись географическими картами, словарями и энциклопедиями. – Шу делает грозное лицо.

– А?

– Я переводчик. Перевожу книгу. Хотя про очки я не наврала. Работаю в очках. Езжу – без.

– А я архитектор.

Во взгляде Шу мелькает скепсис. Полноват, невысок, круглая голова, огромные глаза, маленький рот, жиденькая бородка, белые джинсы, белая рубашка-поло… Может и архитектор, почему бы и нет?

Из гаража раздается звук мотоциклетного двигателя. Рокочет ровно, будто ничего и не случилось. Злобный бородач выкатывает байк наружу. Сует Шу в руки квитанцию, косясь на Джеминая. Действительно недорого. Шу расплачивается, прячет кошелек в рюкзак. Говорит мастеру «спасибо». Тот в ответ бурчит что-то нечленораздельное. Может, выразил почтение, может, проклял. При такой внешности возможны варианты.

– Спасибо большое! – Шу улыбается Джеминаю. Протягивает руку.

– Позвони мне, – Джеминай жмет руку. Потом достает из нагрудного кармана белую визитку. – Кофе выпьем.

***

Бабушка сидит на траве. На ней купальник. Рядом лежит радиоприемник, коробочка с «савоярди» и термос, наверняка с привычным травяным чаем. Ни за что не дашь ей больше сорока пяти, несмотря на то, что ей уже под шестьдесят. Моложавая, подтянутая. Безупречная кожа, высокая грудь, длинные ноги. Укладка в стиле «бохо». Со спины – молодая девушка.

– Привет, ба, – Шу приседает рядом и целует бабушку в щеку. – Как твой спортзал?

– Здравствуй, родная, – бабушка выключает приемник. – Много калорий потратила, компенсирую. Хочешь печенья?

– Хочу.

Шу усаживается на коврик рядом с бабушкой. Рассматривает ее. У них семейная любовь на расстоянии. Живут в одном городе, созваниваются постоянно, видятся редко, ничем особо интимным и личным не делятся. Шу отдает себе отчет в том, что слегка завидует этой женщине – она неприлично красива и свежа, и в ее случае это выглядит совершенно естественно. В спортзалах такое не накачать, это нечто, идущее изнутри. Из детских воспоминаний бабушка перешла в нынешнюю реальность юной и смелой, беззаботно и праздно развлекающей ее, пятилетнюю кроху. Тогда, в детстве, они были вместе всего год, а потом бабушка уехала. Позже бабушка помогла уже взрослой Шу с переездом сюда, в город у моря, где шумят волны.

– Ба, – осторожно спрашивает Шу. – Ты, наконец, хоть раз выйдешь со мной в люди? Мы видимся только у меня или у тебя, я хочу погулять с тобой, поесть креветок, в ресторане у моего дома шикарные креветки. А?

– Родная моя, – бабушка тонкими пальцами достает печенье из коробочки. – Выйду. Обязательно. Как только наши с тобой планы безоговорочно совпадут.

– Давай договоримся заранее?

– Я не могу договариваться заранее, – бабушка небрежно смахивает крошки. – Ты же знаешь, я веду слишком активную жизнь, чтобы планировать что-то дальше завтрашнего утра.

– Я знаю. Просто мне хочется похвастаться моей восхитительной ба.

– Родная, это бессмысленно. На меня уже и так много лет глазеет весь город. Потому я и стараюсь держаться там, где не бывает многолюдно. – Бабушка хохочет, потом легко встает, потягивается. – Идем в дом. Там есть вино и потрясающий сыр. Ты не за рулем?

***

Джеминай умирает. Он умирает, это совершенно точно. Грудь сдавлена. В голове шумит. В глазах серая дымка. Болят руки. Болят ноги. Ноет в области сердца, мучительно. По небритому лицу текут слезы. Надо отстраниться от боли. Надо уйти в себя. Сейчас он одинок и юн, сидит на каменном пляже под ледяным ливнем. Позади тропа. Тропа завалена. Другой нет. Скалистый перевал перекрыт камнями. Правая нога сломана. Левая, похоже, вывихнута. Ему не выбраться. Ему не отползти. Машина осталась возле трассы, по ту сторону горы. У него нет телефона, он замерз, и он не может даже кричать. А если и кричать, его никто не услышит. Не услышит даже сидящая в машине Гала. Гала наверняка дремлет сейчас на разложенном переднем сиденье. Она думает, что сейчас он вернется. Она не знает, что тропу засыпало. Она ждет, на ней тонкий сарафан, обтягивающий выразительную грудь, и в полусне она улыбается, показывая блестящие кривоватые зубы.

Так, стоп. Это полная фигня. Это набор киношных штампов и приемчики бульварных романов. Дождь, Гала, машина. У него нет машины. У него нет Галы. Он умирает в своей гостиной. У него никого и ничего нет.

Джеминай со стоном шевелится, встает на ноющие ноги. Какая гадость. Сдохнуть на белоснежном диване в мечтах о женщине, так ловко надругавшейся над ним. Он идет, почти ползет, превозмогая боль в теле, в комнату на втором этаже. Здесь ночевала Шу. Он падает на постель и вдыхает запах. Незнакомый запах молодой женщины. Аромат волос? Шлейф парфюма? Не важно. Он дышит, дышит, дышит, вжимаясь лицом в одеяло. Чем пахла Гала? Он не помнит. Чем пахла рыжая Шу? Он не знает, алкоголь стер запахи из его головы.