— Зачем?

— Чтобы пометить тебя. Чтобы все понимали, что ты мой и только мой.

Радикально. То есть она не просто уверена, что я полюблю её, а уже заранее меня приватизирует. Причём таким вот образом. Хорошо хоть, что не вырезала ничего на голове, как в том фильме Тарантино.

Лена приблизилась к моей шее и аккуратно куснула. Кожу она, конечно, не пробила, но это было довольно больно. Тем не менее, я сдержал крик. А Лена тем временем подняла свою голову, и наши взгляды встретились. Её глаза прямо-таки горели.

— У тебя такая мягкая кожа… — сказала она заворожённо.

— Ты сделала, что хотела? Отпусти меня! — грозно потребовал я.

— Подожди, это только начало… — сказала Лена.

Опять эта фраза. Она её и в дневнике моём записала, и вслух сказала. Простите, а если ЭТО только начало, то что тогда, прости Господи, будет дальше? Что может быть ещё хуже?

И тут Лена впилась в мои губы своими. Как я уже говорил, её губы мягкие. Правда в прошлый раз я это чувствовал немного другим органом, а сейчас чувствовал, «как положено» — губами. Да, её губы были мягкими и горячими, а вкус был приятный — видимо, какая-то особая помада. Я, конечно, опешил, но не решался её оттолкнуть. Возможно, потому что она одновременно с поцелуем схватила меня за горло крепкой хваткой. Получалось, что она душит меня сразу двумя способами: поцелуем и руками. Только нос был способен дышать, но этого было для меня недостаточно. Я начал задыхаться. Я пытался оттолкнуть Лену, но она словно приросла ко мне и не отталкивалась никак. У меня выступил пот, сердце бешено забилось. А Лена, продолжая целовать меня, умудрялась хихикать. Эта экзекуция продолжалась минуты четыре, потом я отключился.

Когда я очнулся, я увидел Лену, увидел подсобку и понял, что времени прошло немного. Я жадно хватал такой дорогой для меня теперь воздух. Голова кружилась. Я попытался встать, но Лена снова положила меня на пол.

— Подожди, Сашенька, тебе надо полежать. Отойди слегка. — сказала она заботливо.

Тут ко мне снова вернулся разум.

— Что?.. Зачем?.. Почему ты меня…?

— Что? А, почему я душила тебя? — догадалась-таки Лена. — Прости, слегка переборщила.

Я нашёл силы приподняться.

— Что значит «переборщила»? Ты меня чуть не убила! Зачем же ты меня душила?

— Ого, а ты рифмоплёт, Сашенька. — посмеялась Лена. — Я… просто хотела схватить тебя за воротник, но перестаралась.

— Боже мой…

Я встал на ноги.

— Больше так не делай. Хочешь поцеловать — не души.

— Хорошо, милый.

— И не называй меня «милым». По крайней мере, не на работе.

— Ладно, ладно, не кипяшуй.

Мы с Леной вышли из подсобки и вернулись на рабочие места. Меня с этого момента волновало несколько мыслей: почему моё сердце так забилось, когда Лена душила меня? Почему в какой-то момент я почувствовал что-то вроде тепла по всему телу? Почему у меня произошёл стояк в этот же момент? Не знаю. Может, жарко стало от волнения, а встал у меня из-за того, что Лена сидела на мне. Возможно.

Когда рабочий день кончился, я собирался уйти раньше Лены, чтобы она за мной точно не увязалась. За такие выкрутасы я её точно не собирался пускать сегодня домой. Но она — хитрая жопа — юркнула из-за моей спины и встала передо мной, держа завёрнутую в целлофановую фольгу пиццу. Я удивился:

— Это мне зачем?

Лена смутилась (что для неё, напоминаю, нетипично):

— Просто… я хотела… извиниться перед тобой.

— За попытку меня придушить?

— Да…

— И пицца — это как усиление твоих слов?

— Считай, как хочешь.

— Лен, ты меня прости, конечно, но ты поступила невероятно жестоко по отношению ко мне. Хотя я много хорошего для тебя сделал. Зачем каждый раз применять ко мне насилие, извиняться, а потом вновь наступать на те же грабли?

— Я… не хотела…

— Я очень слабо верю в то, что ты случайно меня душила, поскольку я слышал, как ты хихикала. Ты явно намеренно всё это сделала.

Лена не нашла, что ответить, и посмотрела себе в ноги.

— И ещё: ко мне домой я тебя больше не пущу. Не хочу тебя видеть.

Лена стояла, как в ступоре. Я собирался было уйти, но вдруг услышал странные звуки: что-то вроде всхлипываний. И тут я обернулся и увидел немало удивившую меня картину: Лена стояла и плакала горькими слезами. Она еле сдерживалась, чтобы не зарыдать во весь голос, и лишь тихо всхлипывала, стискивая зубы и чуть закрыв красные от слёз глаза. В её плаче, казалось, собралась вся мировая скорбь и трагичность. Ощущение было такое, будто она узнала о смерти любимого человека. А может, это я умер для неё, когда сказал, что не хочу её видеть?..

Мне вдруг стало её… жалко, что ли? Сначала я пытался её успокоить на расстоянии.

— Тише, тише, Лена, не плачь. Всё хорошо. Никакой трагедии не произошло…

Мои слова явно ей не помогли, ибо для неё моя жестокость, проявленная ранее, была трагедией. И в какой-то момент я это понял. Я вспомнил всё, что она сказала мне в день, когда мы пошли в кафе. Она ведь меня хорошим человеком считала. Она призналась мне в любви, в конце концов! И я, видимо, порушил её веру в меня. Мне сделалось больно в сердце. Ощущение было такое, будто я любимого человека обидел, плюнул ему в душу. Я решился на отчаянный шаг: я подошёл к Лене и крепко её обнял обеими руками. Она от такого опешила и перестала плакать.

— Лена, прости. — начал я. — Я слишком резко тебе всё высказал. Если ты действительно не специально сделала то, что сделала, то я забуду это. Тем более, я не пострадал. Сегодня я тебя пущу к себе.

Лена тоже крепко обняла меня и уткнулась мне в плечо своим носиком.

— Правда?.. — спросила она, заикаясь от слёз.

— Да. Чистая правда.

Я не видел лица Лены, но понял: она улыбнулась. Не хитро, как обычно, а искренне, радостно, как нормальные люди.

— Только пообещай, что больше не будешь так делать. Хорошо? — спросил я.

Лена кивнула.

Мы отправились ко мне домой вместе. Всю дорогу меня терзали сомнения: а правильно ли я поступил? Ведь я твёрдо верил, что поругал Лену за дело, но, как только она прослезилась, я резко изменил своё мнение, и вот мы уже едем домой. Я поддался её слезам? Она купила меня ими? Или же дело во мне? Мне столько раз в жизни приходилось плакать, что, когда плачут другие, у меня сердце разрывается. То есть да, это жалость как она есть, но она имела бы место быть, если бы с Леной поступили несправедливо. А тут все складывалось так, как должно было, но я почему-то простил её, лишь бы не видеть, как она плачет. Будто передо мной была не Лена, а Соня. С каких это пор я не хотел видеть Лениных слёз? Уверен, во времена старшей школы я бы наслаждался таким зрелищем. Значит, с возрастом я стал мягче и терпимее. Хорошо это или плохо? Ей Богу, не знаю.

А пока мы ехали на трамвае домой, а я размышлял о сложившейся ситуации, сидя, как обычно, у окна, Лена прижималась ко мне и обнимала так нежно, что у меня мурашки шли по коже, и я сильно смущался. В какой-то момент я совсем забыл о своих мыслях и просто смотрел на Лену. В этот момент она казалась такой милой и невинной. Я улыбался: отчасти от того, какая Лена милая в данный момент, отчасти — от осознания, что эта дьяволица точно что-то ещё вытворит. Оставалось лишь надеяться, что это «что-то» будет не таким опасным.

21 сентября, 22:02

Сегодня рабочий день не состоялся. На электростанции, питающей электроэнергией в том числе здание нашей компании, затеяли ремонт кабелей, а потому электричество отключили. Николай Степанович, конечно, был недоволен, но ничего поделать не мог и решил отправить работников домой, дав им часть работы с собой. После того, как все получили работу на дом, все отправились по домам. Мы с Леной разминулись: она сказала, что ей надо кое-что сделать дома, так что она подойдёт ко мне домой позже. «Небось, вещи для переезда ко мне упаковывать будет» — подумал я. Мне, правда, было не сильно интересно, что она там делает, поскольку у меня были свои планы: я собирался навестить Мишу Баркова в тюрьме. Я не слышал, чтоб ему предъявили официальное обвинение в убийстве, но и из-под стражи его не выпускали. Хотелось его навестить, чтобы дать понять, что о нём помнят. Пока я шёл в милицию, я раздумывал о Мише и о том, может ли он быть убийцей. Да каким образом? Он тихий, нелюдимый, почти как я. Конечно, я из-за своей и его нелюдимости был с ним мало знаком, но мы часто обменивались уставшими от работы глазами, сидели рядом в кафетерии, иногда болтали на отвлечённые темы, что почти всегда заканчивалось неловким молчанием. Хотя, если вспомнить случаи других серийных убийц, то они, как правило, тихие и непримечательные. По такой логике, Лена не может быть убийцей, ибо слишком она вычурная и чудаковатая. Такую просто приметить. А Миша, наоборот, тихий. Такого никогда подозревать не будут. Хотя именно отсутствие подозрений может быть подозрительным… Так, я потерял логику того, о чём писал. К чёрту.