Теперь каждое утро на тротуарах лежал свежий, еще не истоптанный, пока еще белый снег. В последнее время казалось, будто он не выпадает, а просто прирастает за ночь. Большинство деталей городского пейзажа зимой представали куда более мягкими и округлыми, а утешение, даруемое круглыми вещами, есть что-то, к чему, по счастью, невозможно привыкнуть даже за целую человеческую жизнь.
Маленькие наушники плеера у нее в ушах были скрыты волосами, которые она сегодня с утра распустила по плечам. Вращая крохотное колесико, она делала музыку громче, пока не заглушила все остальные звуки. Сегодня она выбрала «Slayer», ужасную дрянь, монотонную и скучную, но обладающую нужным драйвом и силой. Она погладила сына по лбу и повернула его голову, так, чтобы казалось, будто он смотрит прямо на нее. В последнюю неделю она пыталась слушать группу «Му Bloody Valentine», но ее вещи в конце концов оказались слишком эмоциональными, несмотря на весь фон, создаваемый «гитарной стеной». Она держала Марио за руку и улыбалась ему. Потом положила другую руку ему на грудь и несколько раз надавила слегка — так, что Марио упруго приподнялся и опустился у себя в постели. Прошло шестнадцать лет, а он ни на день не повзрослел, с сентября тысяча девятьсот девяносто девятого. Она прижалась к его ладони щекой и поцеловала ледяные пальцы. Взгляд ее упал на комнатную лилию в подвесном горшке. Надо будет ее полить.
Аннамария положила гитару на грудь Марио. Потом взяла его руки, помассировала, изгоняя накопившееся за ночь оцепенение, и поместила их так, словно Марио играет сам, пристроив левую на грифе, а правую — на корпусе, чтобы она покоилась на струнах. Правильный угол она искала несколько месяцев. На самом деле все зависело только от угла, он автоматически обеспечивал правильный баланс и распределение веса. Гитара пребывала на груди у Марио в абсолютном равновесии, пальцы его лежали на струнах совершенно естественно, голова покоилась во впадине подушки, по форме напоминавшей раковину для мытья в парикмахерской, а глаза, подобно поисковым прожекторам, смотрели немного в разные стороны. С правым глазом дело обстояло плохо, даже теперь, семь лет спустя, в нем виднелась белесая тень, конец света.
В паузе между двумя песнями Аннамария закрыла глаза. Потом рев начался снова, она посмотрела сыну в лицо и сказала, что сегодня вечером, наверное, его побреет. Ее собственный голос музыка не заглушала, но воспринимался он все же как чужой, но это было терпимо. Лилия в подвесном кашпо, казалось, вот-вот перевернется и упадет на пол. Надо же, как быстро она растет, прошла всего неделя, а уже появился новый побег, всё по одной и той же программе, делить и размножать, надо же, правда. Аннамария подошла к окну и открыла его. «Впустим немножко свежего воздуха», — произнес ее голос, а барабанщик «Слейера», как оглашенный, шарахнул по своим тарелкам. Она снова обернулась. «С этим фокусом, когда он как будто держит гитару, я могла бы выступать перед публикой, — подумала она. — Конечно, не перед любой публикой, только перед специалистами, сиделками, медсестрами и так далее, они-то точно знают, как трудно добиться такого равновесия. Это все равно что контактное жонглирование двумя стеклянными шариками». Действительно, Марио как будто держал гитару сам. Если бы он стоял, можно было бы предположить, что он играет какое-то безумное, бесконечное соло. Выражение его лица как раз подходило — и полуоткрытый рот, и лицо, которое в зависимости от того, как падает свет и под каким углом на него взглянуть, могло показаться и удивленным, и восторженным, и смертельно испуганным. Собственно, оно у него всегда выглядело так, словно он вот-вот запоет. Это она заметила, когда однажды смотрела по телевизору выступление хора, отключив звук. У Марио был совершенно такой же вид. За исключением вмятины на голове, как у водяных-каппа из японских сказок, у которых на затылке помещалось что-то вроде блюдца для воды. А в блюдцах — огуречный рассол или что-то подобное, подробности истории она уже не помнила и старалась по возможности мысленно к ним не возвращаться.
Она подождала, пока начнется следующая песня, их оставалось еще четыре или пять, потом своими пальцами взяла пальцы Марио и сыграла ими несколько нот на гитаре. «Динь-динь-дон», — вообразила она, но ничего не услышала. Ощутила только вибрацию струн, приятное чувство, по крайней мере, вначале. Спустя некоторое время ее пальцы и кожа на руках всегда краснели и покрывались пятнами, скорее всего это гитарные струны вызывали аллергическую реакцию.
Раздался звонок мобильного. Рингтон был специально выбран такой, чтобы пробиться даже сквозь ревущий трэш-метал: это был пронзительный крик ребенка. Его она установила несколько месяцев тому назад. С тех пор она редко пропускала звонки. Услышав крик, который на секунду даже прерывался, внушая ужас, когда ребенок, подавившись, заходился странным, неестественно тоненьким кашлем, она начинала действовать быстрее, чем обычно. Чтобы достать мобильник из кармана, ей теперь требовалось не более двух секунд. Вот и сейчас она за секунды выбежала из комнаты Марио и спасла орущий гаджет от печальной участи. Нажала «Ответить» и, поскольку на дисплее высветился незнакомый номер, назвалась полным именем.
— Привет, это Юрген. Из «Вевэ-эскорта». Я хочу подарить тебе незабываемый вечер. Как мне тебя найти?
— Послушай, незачем говорить таким тоном, — сказала Аннамария. — Будем вести себя, как нормальные люди, окей?
— Окей, конечно, — согласился ее собеседник. — Пожалуйста, как скажешь. Sorry.
Когда он говорил нормальным голосом, то производил очень приятное впечатление. Аннамария решила, что у него, наверное, есть небольшая бородка. А может, растительность над верхней губой. Что ж, посмотрим. Она дала ему адрес и объяснила, в какую дверь звонить.
Вернувшись в комнату сына, она взяла из его вялых рук гитару. Хватит на сегодня упражнений. Молодой человек — как его звали? Не важно, это все равно не настоящее имя. Разумеется, он еще не скоро у них появится. Когда она по телефону объясняла ему дорогу, казалось, что он не очень понимает, где это. Может быть, он живет где-нибудь на окраине или еще дальше, совсем уж за городом, в одной из четырнадцати зон. При мысли об этом ее на мгновение охватила дрожь, однако она твердо решила ни о чем подобном его не расспрашивать. В сущности, не играло никакой роли, откуда он. Если будет делать то, за что она ему платит.
Она промокнула Марио губы полотняным платком, который использовала для этой цели всегда ровно три дня, потом от него начинал исходить настолько сильный запах, что приходилось его срочно стирать. Со времен аварии железы внутренней секреции у Марио функционировали неправильно. Хотя больше всего пострадал череп, однако и в остальном что-то тоже разладилось. Иногда ей казалось, что его тело неуклонно накапливает токсины. Что в нем произошел запуск аварийной программы, механизма саморазрушения, как в шпионских фильмах, с обратным отсчетом. Ее не удивило бы, если бы выяснилось, что организм ее сына медленно, с помощью малых, микроскопических средств, еще оставшихся в его распоряжении, изо всех сил старается окончательно уничтожить себя. Подобные попытки достичь гармонии глубоко ее трогали.
До появления гостя нужно было еще успеть принять душ. Она надела на Марио шапку-бини — чтобы скрыть вмятину на голове — и хотела уже выйти из комнаты, но остановилась и еще раз посмотрела на него. Нет, так не годится. Он только вспотеет в этой шапке. Если бы он мог двигаться, то точно стащил бы ее с головы. Она вновь сняла с сына шапку и, не глядя на него, тихо попросила прощения.
Стоя под душем, она обильно намылилась. Сначала выдавила на ладонь несколько капель масла, потом геля для душа из двух почти одинаковых флакончиков, то и дело выскальзывавших из рук. Присела и направила струю воды между ног. Вытерлась и почистила зубы. Потом натянула махровый халат, синий, с аппликацией сбоку в виде маленькой звездочки
*
Интересно: здороваясь, он поцеловал ей руку. Бородка, которую она вообразила, слушая его голос по телефону, у него и вправду была — маленькая и невыразительная. Она любезно спросила его, не хочет ли он сразу решить все финансовые вопросы. Кажется, предложение его позабавило, но может быть, он просто нервничал. Пожалуй, увидев ее, он испытал облегчение. Он явно привык ко всяким ужасам, к огромным, жирным теткам, с лицами, морщинистыми как печеное яблоко. «Я все-таки еще могу нравиться», — подумала Аннамария.
