— Ты ее мать. Кем бы ни была Зорика, она научилась этому у тебя.

— Я старалась быть похожей на вас с отцом. Хотя иногда... — Тиннстра посмотрела на мать. Прошло так много времени с тех пор, как они виделись в последний раз, а Мойри не постарела ни на день. Она по-прежнему выглядела совершенно спокойной, словно ничто не могло ее обеспокоить. Безупречной, какой она всегда была, в то время как Тиннстра… Она потерла лицо. Она чувствовала себя потерянной. Пустой. Сломанной. — Я больше не знаю, что правильно.

— Конечно знаешь.

— Нет. Я думала, что знаю, но... — Тиннстра вздохнула. Так много неудачных вариантов из ужасных. — Я просто хочу, чтобы Зорика была в безопасности. Это все, чего я когда-либо хотела.

— Это все, чего хочет любой родитель.

— Правда? — спросила Тиннстра. Она взглянула на Джакса, но его внимание было приковано к Зорике. Казалось, они с матерью перестали существовать. — Мы можем пойти куда-нибудь и поговорить? Я все еще не могу поверить, что ты жива.

— Конечно. — Улыбка ее матери была такой же теплой, какой она ее помнила. Почему-то это заставило Тиннстру почувствовать, что с миром все будет в порядке. Они подошли к главному зданию Котеге — или к тому, что от него осталось. Мимо того места, где умер Аасгод.

Они шагнули через дыру в стене в темноту. Тиннстра увидела перевернутую скамью, наполовину заваленную обломками. Она вытащила ее, поставила прямо и заколебалась:

— Это...

— Садись, — сказала мать. Она сняла через голову ремешок от бурдюка с водой и протянула бурдюк Тиннстре. — Ты, должно быть, хочешь пить.

Тиннстра взяла бурдюк, когда мать села и вытянула ноги. Вода была прохладной и свежей, но это было не то, что Тиннстре хотелось пить. Она уже чувствовала зов воды Чикара, ее потребность в ее энергии:

— Как ты пережила Гандан?

Мойри покачала головой:

— Так же, как и все остальные, — чистая удача. Взорвалась бомба, разрушив стену, которая отделяла группу, с которой я была, от основного сражения, а затем какой-то Дайджаку заставил нас отступить еще дальше. Когда стало ясно, что нас побеждают, мы убрались оттуда к чертовой матери, спасая столько Шулка, сколько смогли.

— Ты видела, как умер отец?

— Нет. Нет, не видела. И как мальчики.

— Берис выжил.

— Правда?

— Он нашел меня в Айсаире. Он стал ханраном и нуждался в моей помощи. Избранный убил его несколько часов спустя.

— Милостивые Боги, мой бедный мальчик. — Мойри прикрыла рот рукой и глубоко вздохнула. — А как же ты? Как ты выжила? Ты же была здесь, когда началось вторжение?

— Не совсем.

— Что ты имеешь в виду?

— В ночь вторжения… Харка выгнал меня за трусость как раз перед атакой Эгрила.

— За трусость? — Мойри слегка покачала головой, словно не могла поверить своим ушам. Какая-то часть Тиннстры наслаждалась, видя, как она нервничает. Это каким-то образом делало ее более человечной. Менее совершенной.

— Во время моих испытаний, когда мы были на арене... я сбежала, вместо того чтобы сражаться. Заключенные вышли, чтобы напасть на нас, и я… Я просто не могла этого сделать. Я думала, что сейчас умру, поэтому бросила оружие и убежала. Я сделала это на глазах у всех. Я убежала, а весь Котеге наблюдал за мной, издевался надо мной, смеялся надо мной.

Когда после этого мы вернулась сюда, я собиралась покончить с собой. Мне было так стыдно.

— О, Тиннстра. — Мать обняла Тиннстру за плечи.

— Я сидела на своей кровати с ножом в руке и не могла придумать ни одной причины, чтобы не делать этого, и миллион причин, по которым всем было бы лучше, если бы я это сделала. Но я не могла пойти на это. — Тиннстра рассмеялась. — У меня не хватило смелости.

— Я рада, что не хватило, — сказала мать. — Мы с твоим отцом поняли бы, если бы ты нам рассказала. Мы могли бы помочь тебе, придумать что-нибудь.

— Как? Эгрил атаковал несколько минут спустя. Отец был слишком занят, умирая, чтобы мне помочь.

Мойри вздрогнула от слов Тиннстры, но теперь их было не остановить.

— Знаешь что? Когда Харка попросил меня уйти, я была счастлива. Может быть, впервые в жизни. Счастлива, что все закончилось. Счастлива, что я могу перестать притворяться, что я такая же, как ты, отец, Берис, Джонас и Сомон. Я была счастлив, что наконец-то могу быть самой собой. — Тиннстра посмотрела в окно на темнеющее небо. — Я была счастлива целых десять минут, пока не упала первая бомба.

— Мне так жаль, Тиннстра. Мне правда жаль.

— Знаешь, что еще хуже? — Тиннстра посмотрела на свою мать. — После вторжения, после того, как я подумала, что вы все погибли, часть меня была рада.

— Рада?

— Рад, что мне не придется рассказывать никому из вас о том, что произошло, что вы умерли, так и не узнав, как сильно я вас подвела. Рада, что я была избавлена от этого позора.

— О, Тиннстра. Мы бы поняли.

— Ты бы поняла? Отец бы понял?

— Конечно. Обещаю тебе. Мы тебя любили. Я тебя люблю.

— Я этого не чувствовала, пока росла. Отец, казалось, был полон решимости подвергать нас опасности. Хотел, чтобы мы были идеальными маленькими Шулка. — Она не хотела, чтобы это прозвучало горько, но ничего не могла с собой поделать.

— Поверь, мы хотели вам только лучшего.

— Ваше «лучшее» было не тем, чего я хотела. — Слова прозвучали резче, чем она хотела, полные давно похороненных воспоминаний и обиды, из-за того, что ее всегда подталкивали в направлении, которое ей не подходило, из-за постоянного чувства, что она недостаточно хороша. Какой родитель хотел, чтобы его ребенок это чувствовал?

Какое-то время мать молчала, потом вздохнула.

— В глубине души мы оба, наверное, это знали. Ты не была похожа на мальчиков. Для них все было так просто. Они были маленькими копиями твоего отца. Я часто шутила, что Берис размахивал мечом у меня в утробе, Йонас бросался в бой, ни секунды не задумываясь о том, сможет ли он победить, а Сомон хотел быть похожим на героев из старых мифов. — Улыбка Мойри была полна грусти. — А потом появилась ты. Ты боролась со всем, и мы видели, что ты все это ненавидишь, но ты никогда не сдавалась. Ты работала усерднее и тренировалась все больше и больше, и ты стала лучше всех мальчиков. Ты никогда не осознавала, какой свирепой была. Наверное, поэтому ты была нашей любимицей.

— Любимицей? Я никогда так не думала. Совсем наоборот. Я боялась, что буду нравиться вам еще меньше, если когда-нибудь вас подведу.

— Ты никогда бы нас не подвела.

— Я подвела всех.

— Я не могу в это поверить. — На мгновение знаменитое самообладание ее матери поколебалось.

— Я никогда не планировала, что все это произойдет. Я пряталась, когда Берис меня нашел. Я встретила Аасгода и Зорику только потому, что мне больше некуда было идти. Я стала опекуном Зорики только потому, что умер Аасгод. Я даже оказалась в прошлом из-за планов Аасгода.

— Прошлом?

— Зорике было четыре года, когда я ее встретила. Магу было нужно время, чтобы она повзрослела и обрела свои силы, поэтому он отправил нас на тысячу лет назад, в прошлое.

— Как долго вы там пробыли?

— Пятнадцать лет. Пятнадцать лет тренировок, беспокойства, ожидания, что Черепа нас найдут. — Она посмотрела на мать. — Для тебя эта война продолжается всего год. Я сражаюсь на ней полжизни, но никогда не хотела, чтобы у меня была даже минута.

Мать обняла ее и притянула к себе.

— Моя прекрасная малышка. Мне жаль. Мне действительно жаль. Но иногда мир выбирает героев, которые ему нужны и когда они ему нужны, и мы можем сделать только одно — попытаться ответить на вызов, насколько это в наших силах. И слава Богам, ты справились с этой задачей лучше, чем кто-либо мог надеяться.

Тиннстра уже забыла, как чудесно чувствовать объятия матери: как пахнет мать, тяжесть ее обнимающих рук, как поднимается и опускается ее грудь, как бьется ее сердце. Это был подарок, которого Тиннстра не заслуживала, сокровище из прошлого, давно утраченное. Она не осознавала, как сильно нуждалась в нем: