Зорика посмотрела в окно палатки, чувствую, что ее сердце разбито.

— Надеюсь, вы правы.

На этот раз Аасгод улыбнулся легко:

— Вы знаете, как вас называют солдаты?

— А я хочу это знать? — Зорика сомневалась, что это было что-то хорошее.

— Надежда. Они называют вас Надеждой.

— Это уже кое-что, я полагаю.

— Это все.

48

Раласис

Северная дорога

Еще одно утро.

Раласис застонал. Он начинал их ненавидеть. Больше, чем когда-либо.

Раласис никогда не был одним из тех раздражающих «жаворонков», которые вскакивают с постели едва рассветет. Чаще всего в этот момент он брел домой, пошатываясь, настолько пьяный, насколько это вообще возможно. Затем он падал в постель, обычно в чьей-то компании, и спал остаток дня, пока не приходило время проделать все это снова, смывая головную боль той же порцией яда, из-за которого он изначально чувствовал себя таким жалким.

Теперь он смотрел на те моменты похмелья в Лейсо с новой точки зрения. Если бы у него была хоть малейшая возможность пережить их еще раз, он бы не стал жаловаться. Не стал бы думать, что наступил конец света потому, что он выпил три или четыре бутылки плохого вина или фляжку, а то и девять стаканов домашнего напитка Ирнуса. Нет, он бы решил, что он самый счастливый человек на свете.

В конце концов, ванна была бы под рукой, чтобы успокоить его боли. Его ждала бы чистая одежда. Хороший завтрак. Свежая вода. Чашка чая. Возможно, улыбка красивой женщины.

Даже в море у него были еда и вино, корабль под ногами, команда, которую он обожал, и новые горизонты, к которым он стремился.

Но теперь? У него было только одно — страдание. Почему он согласился на это? Почему? Почему? Почему?

Конечно, он знал причину. Слишком хорошо знал, почему согласился. Знал, на кого хотел произвести впечатление. С кем хотел быть. Боги, он был дураком, как и говорил его отец.

И неудивительно, что она им не интересовалась. Грязь въелась в его кожу так глубоко, что он сомневался, что когда–нибудь снова станет чистым, а его одежда — то, что от нее осталось, — воняла до небес. Даже кожа под волосами чесалась так, что он думал, будто там поселились вши.

Но хуже всего были ноги. В синяках и волдырях, кровоточащие. Каждый вечер, если была возможность, он мыл их в любой реке или ручье, который мог найти, чтобы холодная вода успокоила их и уберегла от инфекции. Но, во имя Богов, это приносило мало облегчения. Чудо, что он вообще смыкал глаза, учитывая волны жгучей боли, которые всю ночь накатывались на него снизу.

Он даже спросил Зорику, может ли она совершить над ними какую-либо магию, но, видимо, были пределы и ее силе.

Пословица говорила, что армия сражается стоя, и это было просто напоминанием о том, почему он стал моряком. На борту корабля не надо много ходить, и это хорошо.

Он поморщился, откинул одеяло и уставился на испорченные куски мяса на концах своих ног. Во имя сисек Насри, у него возникло искушение ударить по ним мечом и положить конец своим мучениям. Конечно, ампутация собственных ног была бы не очень привлекательна для нее, не говоря уже о женщинах, которых он мог бы встретить в будущем, если бы пережил эту войну. Поэтому вместо этого он сел, поморщился, когда его ноги коснулись острой как бритва травы, и задумался, как он переживет еще один день марша по этой про́клятой Богами стране.

Эх, вернуться бы в Мейгор.

Он нашел пару почти сухих носков и натянул их, превозмогая боль. Затем надел ботинки, и это могло бы заставить его поднять крик на весь лагерь. Чудо, на самом деле, что он этого не сделал.

Он отряхнул грязь со своих брюк, хотя это не имело особого значения. В конце концов, они были испачканы гораздо худшим, чем грязь. Он бы постирал их, если бы у него была такая возможность, но для этого ему пришлось бы их снять, а рисковать этим он не собирался ни в коем случае. Не сейчас, когда он в любой момент ожидал атаки Черепов. Последнее, что ему было нужно, — пытаться драться с этими ублюдками в нижнем белье.

Он натянул пиджак поверх рубашки и застегнул его на все пуговицы, убеждая себя, что выглядит почти шикарно, затем почесал бороду и понял, что это не так. Горячее бритье было еще одной роскошью, которой ему не хватало.

В конце он пристегнул свой меч и понял, что больше не может откладывать встречу с миром. И все же он колебался, прежде чем покинуть свою палатку, зная, с чем ему придется столкнуться, и какую вину он будет испытывать.

Милостивые боги, неудивительно, что отец считал меня дураком.

Когда он вышел наружу, то увидел Гила, Сирену, Джейми, Айриса и еще нескольких человек из его старой команды, сидевших вокруг жалкого костра с лицами, которые выглядели в сто раз более жалкими.

— Утро, — сказал Раласис с сияющей улыбкой, полной наигранного веселья. — Вы с нетерпением ждете еще одного восхитительного дня?

— Утро, командор, — поздоровался Гил. — Сомневаюсь, что оно будет восхитительным. Отнюдь нет. — Его первый помощник взглянул на остальных и получил кивки в ответ. Нехороший знак. Раласис всю свою жизнь провел на борту кораблей и знал, как выглядят мятежники, еще до того, как мысль о предательстве приходила им в голову.

— Ну же, Гил, мы все живы и не потеряли ни одной конечности. Ночью на нас никто не нападал — если только я ничего не проспал, — улыбнулся Раласис. — Я знаю, что сплю крепко, но даже я бы проснулся, если бы здесь бушевало сражение.

— Я ничего не знаю об этом, командор, — сказал Сирена. Он получил это прозвище из-за того, что умел обращаться с женщинами в любом порту. — Вы храпели во время многих штормов. — Он рассмеялся собственной шутке, но Гил заставил его замолчать.

Значит, все очень серьезно.

— У тебя что-то на уме, Гил? — спросил Раласис. Лучше выпустить яд наружу, чем позволить телу загноиться.

Первый помощник пошевелил шеей и попытался улыбнуться. Жалкое зрелище.

— Я надеялся, что, возможно, вы передумаете. Возьмете курс на юго-запад.

— Что? Обратно в Мейгор?

Гил невинно пожал плечами:

— Это неплохая идея, командор. Люди были бы счастливы последовать за вами.

— Счастливы?

— Да, командор.

— И это мнение... всех наших храбрых солдат, находящихся здесь?

Гил смутился, словно не хотел, чтобы Раласис узнал, что он сговорился за спиной своего капитана.

— Ну же, Гил. Не стесняйся меня, — сказал Раласис. — Ты сам начал этот разговор.

— Да. Большинство из них.

— Ты серьезно поработал. — Раласис сделал вид, что задумался, глядя в небо и подперев подбородок пальцем. — Остаться или уйти. Остаться или уйти. Остаться или уйти. Трудный выбор, мой друг. Что лучше?

Они наблюдали за ним, все выглядели взволнованными и неуверенными. Раласис тянул время, как будто действительно думал об этом.

— Гром и молния! — крикнул он, заставив их всех подпрыгнуть. — Ты убедил меня. Подай сигнал, Гил, друг мой. Собирай людей. Пошли.

— Обратно в Мейгор? — Глаза Гила заблестели.

— Конечно. Есть ли лучший способ почтить память наших храбрых павших, чья кровь обагрила каждый дюйм земли отсюда до Киесуна, чем вернуться домой и бросить наших союзников, когда они больше всего в нас нуждаются? Есть ли лучший способ добиться, чтобы наши имена жили вечно? О нас будут петь песни, когда мы вернемся. Возможно, это будут не самые приятные песни. Но наши имена будут известны. Каждый раз, когда мы куда-то идем, они будут говорить: «Вот они, те умные, которые сбежали». Нас будут называть трусами, перебежчиками и тому подобным, но какое это имеет значение? Мы останемся живы! — Он обнял Гила за шею и крепко прижал к себе, так что тот едва не потерял равновесие. — Спасибо, что это предложил. Что бы я без тебя делал?

— Звучит не очень хорошо, когда вы так говорите, командор. — Гил попытался высвободиться, но Раласис крепко его держал.