Но нет, Дрен не был настолько удачлив. Блядь.

Он заставил себя сесть, но знал, что должен вытащить стрелу, прежде чем пытаться что-то еще. Все, о чем он смог думать — протащить эту чертову штуку до конца, поэтому он обхватил древко обеими руками, сделал несколько прерывистых вдохов сквозь стиснутые зубы и потянул. Боль пронзила его, и ему захотелось закричать, но он сдержался. Стрела двигалась так медленно. Треклято медленно. Он зажмурил глаза от усилий, агонии, потребовавшейся чистой силы воли. Свежая кровь потекла по его груди и спине. Ему не раз приходилось останавливаться, чтобы откашляться, и это было в два раза больнее.

Мир на мгновение закружился, и Дрен подумал, что снова потеряет сознание. Он не мог этого сделать. Ему нужно было оставаться в сознании, поэтому он отпустил стрелу, чтобы отдышаться и сменить тактику.

Он снова схватил стрелу. Тянуть не получалось, поэтому он толкнул так сильно, как только мог, почувствовал, что его тело сопротивляется движению древка, поборол желание закричать, когда вспыхнула боль, а затем наконечник стрелы отломился у него в руке. Дрен упал вперед, ударившись о землю. Он потянулся через плечо и со стоном вытащил вторую половину.

Он не торопился, когда, наконец, двинулся, не с шипами и ветками вокруг него, жаждущими попробовать его кровь и крепко его обнять. Он стал поворачиваться, все еще опираясь на локти и колени, пока не оказался лицом к дороге, и пополз дальше, морщась с каждым дюймом. Ему нужно было как можно скорее перевязать плечо, остановить кровотечение.

Дрен высунул голову из кустов и замер. В сотне ярдов дальше по дороге все выглядело как зона боевых действий. Половина горы была разрушена, и это сделали не его шары. Что произошло, пока он был без сознания?

Земля тоже была хорошо утоптана. Прошло много ног. Маршировали Черепа. На Киесун. Блядь.

К тому времени, когда он снова оказался на дороге, его била дрожь, и его мучила жажда. Мир то расплывался, то исчезал из поля зрения, и он снова закашлялся, чувствуя себя одурманенным, почти пьяным. Произошло какое-то сражение. В горе были дыры. И в земле. Его бомбы или их? Что-то откололо куски скалы и разбросало их повсюду. Половина рва была заполнена рядами шлемов-Черепов, идущими от одного конца к другому. Знаки. Их мертвых. Значит, Креза убила некоторых из них, но не всех. И где она?

Он осмотрел то, что осталось от горы. Черепа все испортили. Повсюду были кратеры, зияющие дыры, покрытые подпалинами, и кучи щебня. Затем он увидел ногу. Ботинок на одном конце, кровь на другом. Тела не было.

Он дважды падал, пытаясь перебраться с одной стороны канавы на другую. Он стал карабкаться в гору, останавливаясь, чтобы отдышаться, и сплевывая кровь чаще, чем ему хотелось. Желание просто сесть и сдаться заполнило его разум, но он знал, что это смерть пытается соблазнить его, а он не был к ней готов. Ещё нет.

Он добрался до ноги. Это была нога мужчины. Может быть, Мастика. Может быть. Однако никаких признаков остального от него не осталось.

— Дрен? — Это был Крезы, голос звучал слабо, полумертво. Он повернулся на голос. Шулка была в десяти ярдах от него, наполовину погребенная под камнями, ее лицо было в крови и синяках. — Мне нужна помощь.

Он, шатаясь, подошел, по пути миновав то, что осталось от других. Бедолаги. По крайней мере, все произошло быстро. Однако Креза? Он покачал головой. Ему следовало разозлиться на нее — в конце концов, она пронзила его стрелой, — но вместо этого он просто почувствовал грусть и сожаление.

— Я не могу пошевелить ногами, — сказала она. — Что… что с остальными?

Дрен покачал головой, во рту слишком пересохло, чтобы говорить.

— Черт. Они хорошо нас отделали.

Дрен не мог с этим поспорить. Рядом с ней стоял бурдюк с водой, поэтому он сделал большой глоток. Это едва смочило его горло, но он поднес бурдюк к губам Крезы, чтобы она тоже могла напиться.

— Позволь мне вытащить тебя, — сказал он, как только его язык смог работать.

Он схватил Крезу за руки и потянул, но ничего не сдвинулось с места.

— Блядь. Это... больно. — Ее лицо побелело.

— Я тебя вытащу. С тобой все будет в порядке. — Он начал убирать щебень, который покрывал ее ноги. Даже самый маленький камешек, казалось, весил тонну. Прошло совсем немного времени, прежде чем ему пришлось сесть и откашляться.

Креза наблюдала за ним, ее собственные глаза были полузакрыты, голова склонена набок:

— Ты неважно выглядишь.

Дрен попытался улыбнуться:

— Да? Ну, прошлой ночью кто-то всадил в меня стрелу.

— Извини, — сказала Креза.

— Почему? Я это заслужил. — Он поднялся на колени, вспомнил, что делает, схватил другой камень.

— Не пытайся. Мы оба знаем, что я уже мертва. Побереги силы, — сказала Креза. — У Черепов был с собой Тонин.

— Ты уверена? — Он видел, на что они были способны во время вторжения. Один Тонин мог обрушить на Киесун всех эгрилов этого гребаного мира.

Креза сплюнула кровь, стекавшую по подбородку:

— Конечно, я чертовски уверена. У них тоже есть Избранная – она остановила наши бомбы в воздухе и обрушила на нас гору.

— Блядь. — Дрен не знал, что еще сказать. Они все были в жопе.

— Ты должен помешать им добраться до Киесуна.

— Давай сначала я тебя вытащу. Потом мы сможем пойти за ними вместе. — Он снова начал копать.

— Хватит терять время, — сказала Креза. В ее голосе не было жалости. — Просто уходи. Дрен… останови их.

Дрен покачал головой:

— Я не оставлю тебя здесь. Не в таком состоянии.

Она схватила его за руку:

— Ты не сможешь.

— Тогда что?..

— Давай, убийца. Ты знаешь, что делать.

Он увидел выражение ее глаз. Знал, что не сможет этого сделать:

— Нет.

— Ты оставишь меня, и мне предстоит долгое, мучительное ожидание, пока я не умру. У меня недостаточно сил для этого. Избавь меня от страданий.

— Я не могу этого сделать. Я не могу тебя убить.

— Можешь. — Она прижала что-то к его груди. Он посмотрел вниз. Нож. — Сделай это.

Он был восьми дюймов длиной, с односторонней заточкой хорошо сбалансированный. Он был бы горд и счастлив иметь такой нож. Но он не хотел к нему прикасаться. Он определенно не хотел им пользоваться.

— Должен быть другой способ. Кто-то, кто может тебя вылечить. — Он не хотел отказываться от нее. Это было слишком похоже на отказ от самого себя.

— Тебе нужно заняться Тонин, а не тратить время здесь со мной.

Дрен посмотрел вниз по дороге в сторону Киесуна:

— Как я могу это сделать? В одиночку? У нас не осталось бомб. Некому помочь. Нам крышка.

Креза не убрала нож, продолжая прижимать его к груди, придавив своим весом.

— Тебе придется подобраться поближе и сделать это по старинке. — Она сделала паузу, пытаясь отдышаться. — А теперь прекрати валять дурака и убей меня.

Он забрал у нее нож, держа его так, словно он был сделан из стекла:

— Я не могу.

— Ты можешь. Ты убийца, помни. — Креза кашлянула кровью, выступившей на губах. — Пожалуйста. Это чертовски больно. — Она взяла его руку и сжала ее вокруг рукояти, направляя лезвие к своему сердцу. Ее кожа была холодной, и он чувствовал, как сила покидает ее хватку. — Пожалуйста.

Дрен обхватил ее другой рукой и посмотрел ей в глаза:

— Прости. Я сожалею о твоем брате. Сожалею о том, что сделал.

Креза рассмеялась:

— Черт возьми. Я тоже пыталась тебя убить. Думаю, это делает нас равными. Теперь вперед.

Он вонзил нож ей в сердце. Ее тело дернулось, когда лезвие вошло внутрь, затем свет померк в ее глазах, и боль покинула ее лицо. Креза упала назад, и Дрен почувствовал, как разбивается его собственное сердце. Убийство из сострадания к жертве. Милосердие.

Он провел рукой по ее глазам, закрывая их. «Да защитит тебя Синь». Он не верил в Четырех Богов, но, возможно, она верила. Если у Синь действительно было королевство, он надеялся, что Креза была там со Спелком и всеми остальными, кто погиб в этой дурацкой войне. Они определенно заслуживали чего-то лучшего, чем этот долбанутый мир.