Марк тихо рассмеялся:

— Лукулл доложил о результатах мне одному. Мне не составило труда представить их требования как абсурдные.

— Разумное решение, — сказал Винсент.

— Я не такой уж дурак, чтобы верить всему, что обещает ваш Кромвель, — улыбнулся консул. — Он просто пешка в чужой игре. Но я по-прежнему не намерен следовать вашему совету освободить рабов. Я хочу, чтобы наша страна оставалась в том виде, в каком я получил ее от моего отца. — Помолчав, он обернулся в сторону города и прошептал: — Если на то будет воля богов, я снова женюсь и произведу на свет сына. Ему я тоже хотел бы передать этот город таким, каким он стоял веками. Но я вижу, — добавил он суровым тоном, — что теперь мерки обратили на нас свой взор и рано или поздно нам придется сражаться с ними. И в этом вы — наша единственная надежда.

— Лучники! — раздался крик внизу, и тут же десятки часовых подняли тревогу.

Винсент спрятался за парапет, потащив за собой Марка. Не было никакого смысла демонстрировать свое хладнокровие в темноте. Над их головой, трепеща на лету, описала дугу какая-то белая стрела, нырнувшая в одну из улиц города. За ней пролетела другая, затем еще одна. За стеной послышалось цоканье копыт, и над ними просвистел целый дождь стрел.

Винсент осторожно высунул голову. Стрелы летели довольно необычно: взлетая высоко в воздух, они затем медленно, будто нехотя, снижались по кривой. Обстрел закончился, и раздались предупредительные крики на соседних участках.

— Наверное, просто хотят, чтобы мы о них не забывали, — рассмеялся Винсент, выпрямляясь.

— Первый консул!

По лестнице на бастион взбирался легионер; его подбитые гвоздями сандалии выбивали искры из неровных каменных ступеней. Отдав честь, он протянул Марку обрывок пергамента. В другой руке у него была стрела.

— Эта записка была прикреплена к стреле, — доложил он.

Пригласив Винсента жестом за собой, Марк прошел в закрытую со всех сторон башню и, поднеся записку к колеблющемуся пламени светильника, прочитал ее.

— Скотина! — вырвалось у него.

— Что там?

— Он обращается непосредственно к сенату, выдвигая те же условия и давая щедрые посулы в случае, если они сместят меня.

Винсент покачал головой.

— Да, в умении плести интриги ему не откажешь, — с досадой проговорил он.

И как же поступить ему самому в этой ситуации?

Петроний вышел из-за стола и протянул Лукуллу руку.

— Я был уверен, что в решительный момент могу положиться на тебя, — произнес он, широко улыбаясь.

После некоторого колебания Лукулл пожал протянутую руку.

— Но он все-таки мой двоюродный брат, правитель из рода Грака. Я не хотел бы причинять ему вред. — Ну разумеется, о чем речь? — отозвался Петроний успокаивающим тоном. — Не можем же мы, патриции, улаживать наши разногласия, убивая друг друга. Это послужило бы плохим примером для черни и, кроме того, породило бы совершенно ненужные кривотолки.

— Но времена изменились, друг мой, — вмешался Катулл. — Род Грака правит Римом вот уже несколько столетий, и мы, естественно, не хотим менять заведенный порядок. Именно поэтому мы решили, что первым консулом должен быть ты. К тому же у Марка не осталось сыновей. Даже если они появятся в будущем, то, учитывая его возраст, наверняка будут слабыми и болезненными. Нам же нужен правитель со здоровой кровью, имеющий сыновей, которые могли бы ему наследовать. Не сомневаюсь, что легионеры поддержат твою кандидатуру — ведь в армии ты второй человек после него.

— Я должен идти, чтобы подготовиться, — сухо отозвался Лукулл и вышел из комнаты.

— Суров и неприступен, — насмешливо прокомментировал Катулл, когда дверь закрылась.

— У них в роду все такие, — ухмыльнулся Петроний.

— Ты давно взялся за него?

— Еще до того, как мы установили контакт с Карфагеном, — протянул Петроний, гордый собственной дальновидностью. — Разумеется, я был очень рад, когда Марк прогнал тугар. Каждые двадцать лет они обирали нас до нитки и съедали лучших работников. Теперь, когда их нет, у нас развязаны руки. Но эти янки!… Увидев, что они собой представляют, я сразу понял, что нам с ними не по пути. Я не говорил об этом с Лукуллом напрямик — он слишком чопорен, набит этими дурацкими представлениями о патрицианской чести и тому подобной белибердой. Но семена упали в почву.

Подойдя к столику для закусок, Петроний ухватил ломтик мяса, подслащенного медом, и стал задумчиво жевать его.

— Уже стемнело?

— Наверное.

— Это хорошо. Наши маленькие послания дойдут до черни. Это была поистине блестящая идея. Сделать Марку невинное на вид предложение, которое он непременно отвергнет, а после этого настроить толпу против него.

— Не слишком ли замысловато? — холодно заметил Варий, самый молодой из сенаторов.

Петроний склонил голову набок и посмотрел на Вария прищурившись:

— Идем на попятный? Варий заколебался:

— Я не собираюсь препятствовать вашим планам, если ты это имеешь в виду. Я не хуже тебя понимаю, чем угрожают нам янки. Но давайте не будем забывать, что этот Кромвель и карфагеняне впутались во все это отнюдь не ради нашего блага. Надо выяснить, что они замышляют.

— Опять эти вечные страхи перед мерками и Тугарами? — обронил Катулл.

Варий оставил эту реплику без внимания.

— Угроза со стороны мерков несопоставима с той, какую представляют для нас янки, — продолжил он. — Только вчера мне пришлось казнить раба, болтавшего какой-то вздор насчет всеобщего равенства.

— Вот-вот, с этих разговорчиков все и начинается, — вскинулся Петроний. — А кончится тем, что мы все погибнем.

— Я согласен с этим, — откликнулся Варий.

— Так о чем тогда речь? — примирительно улыбнулся Катулл.

— О мерках.

— Если они действительно придут, — сказал Петроний, понизив голос, — то, понятно, расправятся в первую очередь с янки, тем более что обладают этим новым оружием, которого не было у глупых тугар. Ну а если так, то не разумнее ли заранее стать на сторону победителей? В конце концов, они едят крестьян, а не патрициев, — цинично рассмеялся он.

Варий лишь обескуражено помотал головой:— Порой мне трудно поверить, что я с вами в одной упряжке.

— Тем не менее ты впрягся в нее, — произнес Катулл с мягкой настойчивостью. — И учти, что завтра на месте Марка уже будет Лукулл.

— Бедный глупый Лукулл! — захихикал Петроний. — У него не больше воображения, чем у глыбы камня. Манипулировать им будет легко.

— Но Марк будет по-прежнему здесь, как и янки, — возразил Варий. — А вместе они представляют силу, с которой надо считаться.

— Бедный Марк! — ехидно бросил Катулл.

— Но… Ведь ты, Петроний, обещал Лукуллу, что Марк останется жить.

— Я обещал? — переспросил Петроний невинным тоном. — Не все же от меня зависит. Летом человека подстерегает столько опасностей. Не далее как в прошлом году моя несчастная жена так сильно отравилась какой-то негодной пищей.

— Да, ужасно, — вздохнул Катулл. — Я помню, как ты был безутешен.

— А янки? — прошептал Варий с почти не скрываемым отвращением. — Они ни за что не спустят вам этого.

— Эти недотепы? Им тоже следовало бы быть осмотрительнее насчет того, чем их тут угощают.

— Если бы я не верил, что это единственный способ сохранить наш Рим, то плюнул бы вам обоим в физиономию! — прорычал Варий, направляясь к дверям.

— Варий, не забывай только, в чьей ты упряжке! — с угрозой крикнул ему вдогонку Петроний.

— Я не забываю, — ответил Варий, не оборачиваясь. — Я слишком глубоко увяз в этом. Не забуду я также и о том, что пищу лучше принимать в одиночестве.

Два оставшихся в комнате сенатора посмотрели друг на друга и расхохотались.

— Поезд прибыл на конечную станцию!

— Наконец-то! — простонал Эндрю, выпрямляясь и выглядывая из окна.

За окном было раннее утро, и первые лучи солнца уже подсвечивали кромку спящих облаков. Поискав в карманах очки, Эндрю водрузил их на нос и с отвращением облизал губы. Во рту было такое ощущение, будто он наелся резины. Григорий уже успел получить от него взбучку за то, что забыл упаковать его зубную щетку. Он хотел было сделать мальчишке внушение еще раз, но, заметив, с какой тревогой тот всматривается в его лицо, решил, что это было бы уже чересчур.