– Ну, – говорит Кел, старательно блюдя равновесие, – он желает тебе лучшего, как и большинство мам и пап. Хочешь пойти в науку?

Трей фыркает.

– Не. Буду столяром. Для этого никакая дурацкая мантия не нужна. Я в ней буду смотреться как блядская идиётина.

– Ну, как решишь, – говорит Кел, – такая работа даст тебе все возможности, какие пожелаешь. Надо отпраздновать. Хочешь, наловим рыбы и пожарим?

Обычно он брал малую с собой поесть пиццы – Трей, прожив почти четырнадцать лет и пиццы не ведая, обнаружила, когда Кел их познакомил, всепоглощающую страсть к этому блюду и ела бы пиццу каждый день, только волю дай. В Арднакелти пиццу никто не доставляет, однако по особым случаям они ездили за ней в городок. Но сейчас Кел вдруг осторожничает. В целом Арднакелти одобряет их отношения, поскольку они, вероятнее всего, препятствуют тому, чтобы Трей превратилась в буйного подростка, грозящего бить сельчанам окна и угонять их мотоциклы, но Джонни Редди – дело другое. Раскусить его Кел еще не успел, да и не то чтобы хочет. Чует необходимость присмотреться к мелочам, к мелочам обыденным, таким, как поездка в город за пиццей, – как они могут смотреться со стороны и быть использованы, и ему это противно. Помимо всего прочего, Кел и в лучшие-то времена переносит самосозерцание плоховато и недоволен, когда ему это навязывает, посверкивая глазками, какой-то там мелкий жучила.

– Пицца, – тут же произносит Трей.

– Не сегодня, – говорит Кел. – В другой раз.

Трей просто кивает и продолжает возиться со стулом, далее не продавливая тему и не задавая вопросов, что нервирует Кела еще крепче. Он приложил много труда, чтобы научить ребенка иметь ожидания.

– Знаешь что, – говорит он, – мы себе сами пиццу сварганим. Я собирался показать тебе, как она делается.

Вид у малой недоверчивый.

– Легче легкого, – говорит Кел. – У нас даже камень подходящий есть – возьмем плитку, которая от кухонного пола осталась. Позовем мисс Лену, устроим праздник. Сходишь к Норин, возьмешь там ветчину, перцы, все что хочешь на пицце, и начнем тесто месить.

На миг ему кажется, что она эту идею зарубит, но Трей расплывается в улыбке.

– Ананас тебе брать не буду, – говорит. – Это гадость.

– Возьмешь что скажу, – говорит Кел с несоразмерным облегчением. – Прихватишь за это две банки. Давай двигай, а не то провоняешь уксусом так, что Норин тебя на порог лавки не пустит.

Трей отоваривается по полной программе, и Келу легчает: малая возвращается в дом с пеперони, колбасками и двумя сортами ветчины, а также перцами, помидорами, луком и банкой ананасов для Кела, а это значит, что ожидания свои она обуздывала не чрезмерно. Выгружает все на свою пиццу так, будто не ела несколько недель. Тесто вроде получилось подходящее, хотя растянуть его получается плоховато, и пиццы смотрятся не похожими ни на что, Келом виденное прежде.

Лена с удобством свернулась на диване, разглядывает Треев табель с оценками, а на полу у ее ног куча-мала из четырех псов, валяются и подергиваются в дреме. Лена стряпней занимается мало. Хлеб печет и варит повидло, потому что предпочитает их такими, как сама готовит, но говорит, что каждый день в браке стряпала полную трапезу из ничего и теперь хочет жить в основном на жареных сэндвичах и готовых обедах – имеет на то право. Кел с удовольствием стряпает ей для разнообразия все лучшее, на что способен. Сам-то он тоже не завел привычки готовить на себя одного, когда только перебрался сюда, однако нельзя же кормить малую одной только яичницей с беконом.

– “Кропотливая”, – произносит Лена. – Вот какая ты, судя по тому, что пишет мужик, который у вас деревообработку ведет. Молодчина. И он тоже. Хорошее слово, редко им пользуются.

– А это как? – спрашивает Трей, оглядывая свою пиццу и добавляя еще пеперони.

– Это значит, что ты все делаешь как следует, – отвечает Лена. Трей кивком признает справедливость этого вывода.

– А ты что будешь? – спрашивает Кел у Лены.

– Перцы и немного вон тех колбасок. И помидоры.

– Ты прочти, что учительница по естествознанию написала, – говорит ей Кел. – “Смышленый исследователь со всей необходимой целеустремленностью и методичностью в поисках ответов на свои вопросы”.

– Ну, это мы и так знаем, – отзывается Лена. – Боже помоги нам всем. Здорово. Самое то.

– Да это просто мисс О’Дауд, – говорит Трей. – Она ко всем добрая. Лишь бы не поджигали ничего.

– Тебе пиццу к тем пеперони не добавить ли? – спрашивает Кел.

– Свою только не добавляй. Там одни ананасы. Аж с краев валятся.

– Я и чили сверху покрошу. Прямо на ананасы. Хочешь откусить?

Трей изображает лицом, что ее сейчас стошнит.

– Иисусе, – говорит Лена. – Мистер Кэмбл еще жив? Я думала, помер уже. По-прежнему через раз бухой?

– Я тут стараюсь учить малую уважать старших, вообще-то, – говорит Кел.

– При всем уважении, – говорит Лена Трей, – он почти всегда бухой?

– Может быть, – говорит Трей. – Иногда засыпает. Имен наших он не знает никаких, потому что мы его удручаем.

– Нам он говорил, что у него из-за нас волосы выпадают, – говорит Лена.

– Так и есть. Он теперь лысый.

– Ха. Надо написать про это Элисон Магуайр. Она это расценит как личную победу. Терпеть его не могла – ей он говорил, что от ее голоса у него мигрень.

– Голова у него как мяч для гольфа, – говорит Трей. – Удрученный мяч для гольфа.

– Ты с мистером Кэмблом веди себя учтиво, – говорит Кел Трей, сталкивая пиццу с пергамента в духовку, на оставшуюся от укладки пола плитку. – Хоть голова у него как мяч для гольфа.

Трей закатывает глаза.

– Я его даже не увижу. Теперь лето.

– А потом оно кончится.

– Я учтивая.

– С чего бы мне считать тебя учтивой?

Лена слушает их с широкой улыбкой. Утверждает, что некоторые слова, которые Трей подцепила от Кела, она произносит с американским акцентом.

– Ага-ага-ага, – говорит ей Кел. – Знает слово зато. Хотя по смыслу не очень улавливает.

– Он бороду собирается сбрить, – сообщает Трей Лене, отставленным большим пальцем показывая на Кела.

– Ё-моё, – произносит Лена. – Серьезно?

– Эй! – Кел прицеливается и мечет в Трей кухонную рукавицу. Трей увертывается. – Я всего-то и сказал, что подумаю. Ты на меня теперь стучать будешь?

– Ее надо было предупредить.

– И я это ценю, – говорит Лена. – А то вот так зайдешь в один прекрасный день, а там твоя босая физиономия ни с того ни с сего.

– Тон этого разговора мне не близок, – уведомляет их Кел. – Что, как вам обеим кажется, я там скрываю?

– Мы не знаем, – поясняет Трей. – Боимся обнаружить.

– Ты борзеешь, – говорит ей Кел. – Успехи голову вскружили.

– Возможно, ты шикарный, – успокаивает его Лена. – Просто в жизни и без того полно риска.

– Я красавец-мужчина. Я смазливый братец Брэда Питта.

– Канешно. А если оставишь бороду, мне не придется переживать, что я вдруг увижу что-то другое.

– Кто такой Брэд Питт? – желает знать Трей.

– Вот доказательство, что мы стареем, – говорит Лена.

– “Дэдпул-2”, – говорит Кел. – Невидимый мужик, которого убивает электрическим током.

Трей пристально всматривается в Кела.

– Не, – говорит.

– Ты мне больше нравилась, когда меньше болтала, – сообщает ей Кел.

– Если побреешься, – заявляет Трей, убирая остатки пеперони в холодильник, – будешь двух разных цветов. Из-за загара.

Все трое этим летом загорели. Большинство тех, кто родом отсюда, эволюционировали в согласии с ирландской нещадной погодой и загорают до ошарашенного красного оттенка, который смотрится умеренно болезненным, но Трей с Леной – исключения. Лена загорает до свойственного блондинкам гладкого карамельного, а Трей чуть ли не цвета ореховой скорлупы, а в волосах появились светлые пряди. Келу нравится смотреть на нее такую. Она существо уличное. Зимой, бледная из-за школы и коротких дней, она выглядит неестественно, аж хочется свозить ее к врачу.