И вот на этой улице, такой же длиннющей, как и её название, располагалась наша школа: не на Старопортофранковской, нет, тогда – на Комсомольской улице.
Розоватый мини-Хогвартс
Школа находилась в старинном здании, в котором раньше была гимназия для девочек.
− В эту женскую гимназию ходила ещё бабушка Марина! − с интонацией секретности и восторга сообщила мне мама перед самым первым школьным звонком, видимо, чтобы пробудить во мне энтузиазм к учебе в школе.
Я никак не могла представить нашу пышную одесскую бабушку в образе гимназистки, и энтузиазма не прибавлялось. Но школа!
Наша двухэтажная школа была памятником архитектуры, возведённым в конце XIX века, имела выступающую центральную часть и два «крыла». Она была очень похожа на замок с башенками, украшенный стилизованными колоннами и орнаментом. Сегодня вряд ли можно было бы ее описать без сравнения с Хогвартсом, но, конечно, с уточнением «мини»: розоватый мини-Хогвартс, так бы я её назвала.
Школа занимала почти весь квартал, и территория вокруг нее была огорожена стильной ажурной оградой – именно ажурной оградой, а не забором. Пространства вестибюля и коридоров казались в детстве очень большими, потолки и окна – необычайно высокими, а массивная входная дверь с сильной пружиной – тяжёлой, особенно, когда опоздаешь на первый урок…
Вестибюль с неубиваемым полом из мраморной крошки завершался высокой аркой. Две ступеньки вверх приводили на площадку, от которой вправо и влево разбегались коридоры «крыльев» (справа учились малыши, а слева были кабинеты биологии, географии, труда и начальной военной подготовки).
От центра вверх взлетала широкая центральная лестница с коваными перилами и ступенек через 15 делилась, почти так же, как и в одесском оперном театре, на две лестницы, ведущие на второй этаж. На втором – актовый, он же и спортивный зал, кабинеты химии, физики, точных наук, истории и языков с литературами, учительская и кабинет директора.
Все это величие, которое в первом классе казалось целой вселенной, с годами уменьшалось… уменьшалось… и казалось уже не таким большим, не таким пугающим и поглощающим, а к выпускному классу – и вовсе тесным, как скорлупа для птенца.
Помню, много лет спустя, мне снился сон…
Первый сон Евы Альбертовны. Мне снилось, что справа и слева на меня буквально надвигаются стены и мне, чтобы сохранить себя, надо упереться руками и раздвигать эти стены. Я во сне буквально ощущала и это давление, и своё усилие, и необходимость сопротивления. Я даже хорошо запомнила цвет и фактуру этих стен, старую бледно-розовую краску на них. А потом, пытаясь понять смысл сна, я вспомнила, где видела эту краску, где чувствовала эту фактуру: на стенах школьного вестибюля. И сразу же сон был разгадан: как птица освобождается, разбивая скорлупу яйца, так и мне надо переходить на следующий уровень через кризис, раздвигая привычные стены…
Думаете, я любила школу? Вовсе нет. По крайней мере, мне долго казалось, что нет. Так случилось, что спустя 15 лет после окончания школы, я жила в соседнем с ней доме и окна комнаты выходили прямо на школьный двор. «Наверное, подобные чувства испытывает бывший заключенный, который «отмотал» десять лет, а теперь вынужден постоянно любоваться видом своей тюрьмы» – думала я. Гипербола? Да. Шутка? Отчасти.
Правда заключалась в том, что, особенно в самом начале, тяжко было моему интравертному и свободолюбивому нраву ограничивать себя школьными правилами и подчиняться порядку. Я любила учиться, читать, искать и находить ответы, но только на те вопросы, которые интересовали в данный момент лично меня, а не вот это вот всё: «построились», «выпрямись», «руки перед собой», «иди к доске»…
Первые страхи
Отчасти причина может быть в том, что я была очень домашним ребёнком. Только однажды меня сдали в детский сад, и то неудачно: через пару дней забыли вечером забрать домой. Мои молодые родители думали, что бабушка заберёт меня из садика, а бабушка, бедняга, то ли не поняла, то ли забыла, и уж готовилась ко сну, когда выяснилось, что ребёночка-то нигде нет!
Детский сад находился очень далеко от дома, на Слободке. Что я могла подумать?
− Вот завезли и бросили!
Наверное, я плакала, не помню, но обычно, слёзы были моей первой реакцией в стрессовой ситуации: «беги – либо физически, либо внутрь себя, в этот хаос эмоций, переживи их все, а когда освободишься от них – спокойно рассудишь, как быть». Обычно такой был план.
Какая-то женщина была очень добра ко мне, беспокоилась, не жарко ли мне и налила молочка: «попей». Вообще, я была такой пухленькой светловолосой девочкой с ямочкой на щёчке, и все говорили: «Какая хорошая девочка! Скушай конфетку». А тут на тебе: мало, что в детсад сдали, так ещё и бросили, как котёнка. Налили брошенному котёнку молочка…
Трагедия, конечно.
А потом всё очень здорово закончилось. Мне было годика четыре, но я хорошо помню этот момент: сижу я одна за столом, пью это молоко, и вдруг!!! Вдруг за окном – родные голоса, они зовут меня! Меня не бросили! Я – к окну, а под окном – и мама, и папа, и бабушка! Хэппи-энд натуральный.
Хэппи-энд хэппи-эндом, но негативный-то опыт получен. Пусть тебе и четыре года, но ты же сделала вывод, что даже самые близкие люди могут бросить тебя, исчезнуть из твоей жизни, и фиг знает, вернутся ли. А ты даже дороги домой не знаешь. И вообще уже ночь.
После этого случая я довольно быстро приобрела в детском саду кучу психосоматических хронических и была забрана домой под попечительство бабули. В 5 лет я научилась читать, и со мной вовсе хлопот не было: ребёнок вечно был занят какой-нибудь книжкой, сидит в уголке, никого не трогает, культивирует свою интровертность. А тут – школа…
В первый раз в первый класс
Во-первых – форма. От одного слова «форма» мне становится не по себе: в принципе не люблю одинаковой и обязательной одежды. И я не могу понять, почему многие по сей день считают советскую школьную форму «самой красивой». Как темно-коричневое платье на ребёнке может быть «самым красивым»? Тем более, что вкупе с белым воротничком и фартуком это – ни что иное, как форма горничной в барском доме. У той ещё – белый фартушек, а у тебя он только по большим праздникам. Большую часть времени приходилось носить черный фартук поверх темно-коричневого платьица. Это девуле в семь лет-то. Красота, ничего не скажешь!
В семь лет я про горничных ещё не думала, меня угнетала сама необходимость надевать какую-то форму. Пусть только внешне, но быть как все… В школе были запрещены даже любые сережки. Девочки подворачивали их камнем за мочку уха, чтобы не были видны.
А вот белые банты – это обязательно на первое сентября!
− Посмотри, какая ты красивая! Держи букет, отдашь учительнице.
− Иди на линейку, стой ровно, слушай!
− Иди строем, иди в ногу!
− Иди в класс, садись, где скажут!
− Сложи руки на парте, сиди ровно и не двигайся!!!
Капец!
И вообще, пойти в Одессе «дитю» в школу 1 сентября − это не то, что отправиться на обучение где-нибудь в средней полосе России. В Одессе в это время бархатный сезон: изнуряющая жара спала, солнышко ласковое светит, водичка в море тёплая – зовёт. Хочется гулять, а тебе − «астры в зубы и марш в школу». Ладно бы дождь шёл – не так обидно было бы.
Короче, первое время в школе я, преимущественно, провела под партой: делала вид, что ручку уронила, и, надеясь, что никто не заметит, читала под партой какую-нибудь книжку. Нашей первой учительнице пришлось немало потрудиться, чтобы заинтересовать и расположить к себе не только меня, но и ещё 30 семилетних индивидуумов, не привыкших к режимным ограничениям.
