– Может да, а может и нет, кто ж его знает, – улыбнулась Бени, разведя руками и посмотрев на меня самым невинным взглядом. – Да это уже и не важно. Пойдём, дорогой!
– Пойдём… дорогая.
Бени взяла мою ладонь в свою руку, которая по-прежнему была холоднее льда в Антарктиде. Она игриво посмотрела на меня, положив вторую руку мне на плечо:
– А может мы зря торопимся? Тут такой уютный стол, который так и хочет стать любовным ложем, – проговорила она, томно закатив глаза.
– Не, не, не, дорогая, – я категорически замотал головой, отвергая недвусмысленный намек, – Ты ещё от формалина не просохла! Пошли уже…
– Сладкий меня больше не любит? – проговорила Бени так, словно была расстроена этим фактом до глубины души.
– Сладкий не может любить труп! – выпалил я.
– Но я же живая, посмотри!
– Ты – да, а твое тело? – спросил я, оглядев Бени с ног до головы.
– Оно тоже живое, поверь, скоро синхронизация магических рецепторов закончится, оно потеплеет, – убеждала меня Бени, – и тогда никто не усомнится в том, что это тело – моё! Даже ты, мой недотрога!
– Угу. Кстати, мы забыли о твоей обуви, проклятье! – я только сейчас понял, что Бени не в чем идти по улице.
– Да ладно, – Бени махнула рукой, – всё равно моя чувствительность ещё не восстановлена до конца, так что не бойся, я не замерзну!
– Ну тогда пойдём что ли…
Я взял сумку с головой Леночки. Бени взяла меня под руку, и мы пошли к светлому будущему как самая настоящая пара. Странная такая пара, чего греха таить! Выйдя из хранилища, мы удивили приёмщика. Санитар открыл было рот, чтобы спросить, мол, а это кто с тобой, и откуда она вообще взялась?! Но, судя по побелевшему лицу, и напрочь исчезнувшему дару речи, цербер, стороживший царство мёртвых, кое-что заподозрил. Очевидно, приёмщик был знаком с телом Елены Смирновой. Возможно, гораздо ближе, чем мне бы этого хотелось.
Бени помахала санитару волшебной палочкой, будто прощаясь, а я прошел мимо с каменным лицом, делая вид, будто ничего из ряда вон выходящего не происходит. Мы удивили и дежурного, который прихлебывал чай, смиренно ожидая конца смены. Он не впал в состояние шока, в отличие от своего коллеги, однако подозрительно посмотрел на Бени, помахавшую волшебной палочкой и ему. Я тихо предупредил её, чтобы она не привлекала внимание, потому что выглядит она, мягко говоря, странно – где это видано, чтобы в начале сентября дамы разгуливали по улице на босу ноги и в символических платьях?! А рядом с ней достойный кавалер, несущий в сумке отпиленную голову. Идеальная пара.
Перейдя дорогу, мы пошли по другой стороне улице, а потом дошли до перекрестка и повернули направо. К счастью, по пути нам не встретился ни один порядочный или не очень порядочный человек. И это хорошо, потому как излишнее внимание нам сейчас ни к чему! Тихонько гудевшие фонари работали через один, а на другой стороне улице, так и вовсе через два-три. Тем не менее, их света мне вполне хватило, чтобы увидеть полицейского, который был прямо-таки издёвкой судьбы злодейки. Главное, чтобы страж порядка не заметил, что дамочка, идущая рядом со мной, босая и одета явно не по погоде, а ещё она буквально светится о счастья, тихонько мурлыкая себе под носик какую-то песенку… да хоть бы она уже заткнулась! Полицай ни с того, ни с сего взглянул на меня, словно знал, где сидит фазан, этот ёбанный охотник! Нет, я, конечно, ничего противозаконного не сделал, но в моей сумке лежит Елена прекрасная, точнее её голова, и она совсем не прекрасная, а скорее, холодная и мёртвая, тьфу! Ладно, кажется, он идёт, не сбавляя хода.
В некоторых окнах первого этажа горел свет. Бени заглядывала туда, но шторы мешали ей совать носик в частную жизнь. Меня эта самая частная жизнь сейчас вообще не интересовала, в отличие от помойки, до которой оставалось пройти почти квартал. И тут в меня словно выстрелили:
– Молодые люди! – позади раздался суровый голос, – У вас всё в порядке?
– Да… – медленно проговорил я, оборачиваясь, и подумал: «Нет, блядь не в порядке, у меня тут двадцать лет в сумке!»
– А у вас, девушка? Вы как-то не по погоде одеты, совсем не по погоде, – не отставал полицейский, словно чёртов бассет-хаунд, который унюхал капельку крови и будет идти по следу, пока не сдохнет.
– У меня всё хорошо, – пролепетала Бени, обернувшись. – Всё просто замечательно, – она одарила полицейского улыбкой, исполненной фальшивого дружелюбия.
– А мне вот так не кажется! – сурово возразил полицейский, оглядев нас с головы до ног.
Доблестный страж порядка сверлил нас глазами, пытаясь найти то, за что можно было как следует уцепиться. Повисла тяжёлая пуза. Спустя несколько мгновений полицейский продолжил:
– Наркотики употребляли? – он сурово посмотрел на Бени.
– Да, нет, так, выпили немного, – ответил я за неё.
– И почему от вас не пахнет, а, мальчики и девочки?
Я молча стоял, не зная, что ответить. А полицай не отставал, провались он пропадом:
– Документы ваши! – суровость в его голосе нарастала.
– Так они у нас дома, мы с собой не носим их просто так, – оправдывался я, подумав: «Сейчас мы поедем в отдел и всё…»
– А в сумке что? Спортом решили заняться на ночь глядя? Откройте-ка, поглядим, что в ней! – полицейский кивнул, показав сумку, которая стала домом для Ленкиной головушки.
Бени подошла к полицейскому. Игриво улыбнувшись, она положила обе руки на широкие плечи, едва не задев вытянувшуюся физиономию волшебной палочкой, наклонилась к его лицу и громко прошептала: «Илим ша аддим!»
Страж порядка упал, как подкошенный, словно в него выстрелили или, в крайнем случае, хорошенько саданули по башке. У меня отлегло от сердца! Мы оттащили полицейского в тень и оставили отдыхать у дерева, пожелав ему как следует выспаться. Взяв Бени за руку, я потянул её за собой, попросив идти быстрее. Чем скорее мы избавимся от сумки, тем лучше!
– Лихо ты его, – проговорил я, улыбнувшись, и прибавил ходу. – Это круче пистолета! В смысле, пистолета со снотворным.
– Нет, не круче, – Бени покачала головой, – то есть, круче, но не во всём. Заклинания старушки Иттилины можно использовать не более одного раза в сутки. Я даже не знаю, какой силой нужно обладать, чтобы делать это чаще… а с пистолетом – нажимай на курок, да пали на здоровье пока есть порох и пули!
Бени засмеялась и, обернувшись, изобразила пальцами выстрел, адресованный полицейскому, который уже растворился в темноте. Через несколько шагов я разглядел мусорные контейнеры, стоявших под навесом. По яркому, ни с чем несравнимому аромату, бьющему в нос, было не трудно догадаться, что лежит в этих ларцах.
И вот мы почти избавились от Леночки: я положил её в мусорный бак, осторожно, почти нежно, сам не знаю почему, а Бени тем временем стояла рядом, недовольно скривившись: «Воняет хуже, чем в свинарнике!» – проговорила она, поморщившись.
Интересно, откуда члену какого-то там Дворцового совета и едва ли не первому магу Алитании знать, как пахнет в поросячьем общежитии? Я хотел спросить у неё, откуда такие познания, но отвлёкся, услышав шаги. Господи, как же хорошо, что сумка уже в контейнере! Теперь надо валить поскорее!
– Эй! – раздался хрипловатый голос. – Подайте мелочишки доброму человеку!
Голос этот мог принадлежать, скажем, убийце, грабителю или на худой конец маргиналу-беспредельщику, который, выпив палёнушки, может избить случайного прохожего, гуляющего с собакой, и загрызть бедного пёсика. Ладно, чёрт с ним, нам пора. Взяв Бени за руку, я увидел его: метра два ростом, косая сажень в плече, бороденка имеется, вшивая наверняка – почти богатырь из какой-нибудь былины! Правда, смердело от него хуже, чем из всех трёх пастей Горыныча вместе взятых! Маленькие злые глазёнки смотрели на меня:
