Аелия рассказал о том воспоминании, которое увидел. Оно, будто часть мозаики, встало на место в его голове, словно всегда там и было.

Баиюл внимательно дослушал его рассказ и объяснил:

– К источнику Бьерн водил тебя неспроста. Дело в том, что он не показывает человеку чужие воспоминания – только его собственные, утерянные или украденные. Но лишь один раз. И ты увидел воспоминание Минцзэ, то самое, которое у тебя украли, и без которого теряются последующие. Я был уверен в том, что ты унаследовал её память, потому и решил проверить. И мои предположения подтвердились.

У Аелии начали трястись руки, а тело пробил озноб, чему он сам удивился. Беспричинный страх вовсе не был вызван Баиюлом или Доротеей, хотя эти двое – единственные, кто внушал неподдельный ужас, особо для этого не стараясь. Быть может, виной тому воспоминание о празднике восьмилетней давности?

Юноша взглянул на ладони, лежащие на коленях, опустив взгляд под стол. Это заметил Бьерн. Он вдруг налил в опустошённый фужер жар-пыл и протянул его Солнцу. Напиток всё ещё был горячим. Солнцеягоды в его структуре и не думали остывать. Это как раз то, что сейчас было необходимо Аелии. Он с благодарной улыбкой принял согревающее питьё, и холод отступил.

– Нечто, произошедшее тогда, запустило последующие события, которые в итоге привели нас всех к необратимым последствиям. Иначе я не могу объяснить, по какой причине у тебя отняли именно это воспоминание, захватив ещё и цепочку последующих. – Баиюл смотрел на то, как Аелия нервно попивал жар-пыл, и ему вдруг тоже захотелось выпить.

Этот вечер был для Всеотца тяжёлым, ведь слишком многое пришлось вспомнить и обсудить. То, от чего он убегал изо дня в день.

Смотреть на Аелию – настоящего, живого, юного – было противно. Почему он? Почему он сидит здесь, говорит с ними, а Минцзэ в его спальне смертельно равнодушна ко всему. Равнодушна к нему.

И, словно услышав мысли бога, Доротея выпалила:

– Знаешь, папа, а ведь он, – она указала на Аелию пальцем. – Здесь. Его потоки я отчётливо вижу. А потоки Минцзэ…

– Закрой свой рот, – отрезал Баиюл, не желая слушать.

Но Доротея тоже не желала его слушать и продолжала:

– …я не вижу. Потому что они умерли.

– Доротея! – вдруг прикрикнул Бьерн, чем очень удивил всех присутствующих.

Он хлопнул по лаковой поверхности стола, сурово глядя на непослушную бессмертную.

– Марш в свою комнату, – приказал он.

– Но дядюшка!..

Бьерн резко встал из-за стола:

– Ты слышала, что я тебе велел. Или мне вывести тебя самому?

Удивительно, но та не осмелилась перечить больше. Доротея встала и, обиженно всхлипнув, убежала из трапезного зала, хлопнув дверью. Аелия смотрел ей вслед широко распахнутыми глазами, а потом перевёл их на Бьерна, который вновь сел на стул и в один момент вернул прежнее, присущее ему умиротворение.

– Понять не могу, как тебе удаётся так эффективно влиять на неё? – проговорил Баиюл, устало массируя переносицу.

Бьерн, улыбнувшись, пожал плечами:

– Просто ты – её любимый отец. И брань твоя для Доротеи всё равно что ласка.

– Я ей не отец.

Аелия всё больше убеждался в том, что Баиюл и Доротея не были кровными родственниками, но спросить не решался. Ему вовсе не хотелось влезать ещё и в это. Минцзэ точно знала, кем они являлись друг другу, но повреждённая память никак не давала вспомнить.

– Итак, – Всеотец вновь собрался с мыслями, вздохнув. – Для того, чтобы вернуть былое величие Ферассу и твою силу, нам необходимо развязать потоки, после чего ты начнёшь вспоминать. Вероятно, тогда мы и найдём способ восстановить твою энергию, и солнце снова подарит нам весну. Пусть Вечный Сумрак отступил, однако же голод и болезни всё ещё буйствуют на наших землях. Людям нужна помощь, им необходимо солнце.

– Ты – очень важен для этого мира, – сказал Бьерн, подтверждая слова старшего брата. – И ты должен обрести законное право на власть, какая была у Минцзэ.

– И я, как создатель, больше не могу оставаться в стороне.

Баиюл бессовестно врал. Его основной целью было отнять сердце Аелии, чтобы вернуть солнцеликой жизнь. Он верил, что юноша явился из чрева вселенной именно для того, чтобы воскресить её, и именно поэтому они были почти одинаковыми. Энергетика погибшей владычицы светила в самом деле была идентична с энергетикой юноши. Это с уверенностью мог сказать каждый, кто хоть на каплю способен ощущать и улавливать энергетический фон, исходящий от человека.

И бог не боялся испачкать руки в крови несчастного и наивного мальчишки. Но, несмотря на эту напускную смелость, его буквально тошнило от самого себя. Всё уже давно было решено, и останавливаться Баиюл не собирался, но нечто внутри всё равно нещадно тянуло и душило. Вина? Определённо, да.

Узнать всю правду было второй целью. Это и так произойдёт, когда Минцзэ воскреснет. Она обязательно расскажет ему всё, что с ней случилось, и как вселенная смогла допустить её гибель.

Однако планы рухнули, когда Доротея узрела в Аелии такие пугающие несовершенства. И это необходимо было исправить перед тем, как забрать сердце. Ведь, лишённое бессмертия и той былой силы, какой обладала Минцзэ, оно попросту не выдержит и разорвётся.

Аелия в свою очередь начинал ему верить. Самозабвенно и наивно. Но ведь Всеотец был весьма убедителен, и на это указывало множество фактов, которые ему преподнесли на блюдечке, разжевав и положив в рот. В конце концов, он сам явился на встречу с богом, и, нет никаких сомнений в том, что этого желали какие-то высшие силы. Желала его собственная душа, с каждым днём тянув куда-то в лес всё сильнее.

– Доротея способна развязать этот узел? – полный надежды, спросил Аелия.

– Нет, к сожалению. Доротея способна на многое, но не на это. – Баиюл встал из-за стола и подошёл к камину, сложив руки на груди и устремив усталый взгляд в танцующее пламя.

– И что же делать? Господин, вы ведь и сами знаете, что развязать спутанные потоки невозможно!

Во всём Ферассе было множество людей, владеющих умением манипулировать потоками. Они не способны видеть их, как Доротея, но, обучаясь годами этому мастерству, могли ощущать их, а особо умелые – даже взаимодействовать. Это происходило путём концентрации собственной ауры на кончиках пальцев, от чего те становились очень чувствительными и мягкими, что позволяло ухватиться за тонкие и хрупкие нити. Обычно этим занимались врачеватели, чтобы искать причину болезней и лечить их. К примеру, обезумевшим или лишённым разума несчастным, чья нить, ведущая к потоку Постижения была оборвана, врачеватели завязывали узел, развязать который, однако, потом было невозможно. Это несло за собой неизбежные последствия: память ослабевала, восстановить какие-то воспоминания и вовсе было уже нельзя, но безумие отступало, и разум успокаивался. Или, если нить Первородного потока, к примеру, оказывалась надорвана вследствие старости или других причин, её также связывали, ведь иначе это грозило смертью, стоило лишь нити оборваться полностью. Таким образом лечились многие недуги.

У бессмертных же потоки не могли оборваться из-за сильнейшей жизненной энергии, пребывающей в постоянном движении, потому и вязать узлы на них не было нужды.

Для смертных это не играло очень важной роли, ведь такова цена исцеления. Но в случае Аелии всё было совсем по-другому. Он, нерукотворный, лишился бессмертия и был обречён умереть от элементарной старости, не говоря уже о болезнях или серьёзных ранениях: теперь нити его потоков стали хрупкими, как у смертных, и могли оборваться. Его смерть снова отнимет солнце у Ферасса и заберёт с собой миллионы жизней, пока в итоге этот мир не падёт окончательно.

То, что кто-то перевязал потоки владыки солнца, являлось преступлением против всего человечества и самым настоящим кощунством.

– Есть один человек, руки которого от рождения творят чудеса, – Бьерн мягко положил ладонь на плечо Аелии. Её прохладу юноша ощущал даже через одежду. – Он наша единственная надежда.