За окном стремительно темнело. Дождь перешёл в монотонный, почти ласковый шелест. По углам расползались тени.

У телефона по классике жанра села батарейка. Время остановилось. Я бродил по дому в поисках горелки. Словно призрак утонувшего мальчика, который никак не может согреться.

На самом деле никто из прошлых хозяев не тонул. Я спрашивал у бабушки, она подтвердила. Но я почему-то не мог расстаться со своим гипотетическим призраком.

Что если это был я? Тот утонувший мальчик. Какая-то часть меня осталась там, на дне озера. А здесь только половина. Может, из-за этого я чувствую тугую пружину внутри. С каждым днём она сжимается всё сильнее. Если ничего не произойдёт, она выстрелит. И меня разорвёт на части.

Если верить урокам биологии, озеро превращается в тучи, а тучи проливаются дождём. Дождь возвращается в озеро. Значит, и тот утонувший мальчик вполне может быть где-то среди тысячи капель, летящих с неба. Может, поэтому я люблю дождь? Надеюсь отыскать за водной завесой недостающий кусок и снова стать целым?

Я открывал шкафы, трогал стены, картины с дедушкиными фотографиями из далёких деревень. Именно дедушка научил меня снимать и подарил свой старый «Никон F100». Дед тоже любит плёнку. Мы с ним олдскульщики.

Только фотки не вскипятят воды. Больше не буду шутить про термос с кипятком. Реально полезная вещь! Я забрался на второй этаж. Когда мы купили дачу, его разделили на две части. В первой – моя комната, а вторая превратилась в чулан. Моя последняя надежда.

Я открыл скрипучую дверь и тут же пожалел об этом. Пыль в чулане копилась тысячелетиями! Когда покупаешь дачу, туда со скоростью света устремляется хлам всей родни.

Тётя Даша хранит свои лыжи. На нашей даче. Дядя Ваня заполнил целый угол зимними шинами. Наш угол! Папин двоюродный брат Вовка (он давно уже взрослый дядька, но все зовут его исключительно Вовка, даже я) перевёз полквартиры, когда делал ремонт. Тут и детская коляска, и сноуборд, и куча коробок с конспектами из универа. Кто вообще хранит старые конспекты?! Особенно если окончил универ сто лет назад. Вовка тот ещё барахольщик.

Тут же, в окружении свежих следов, стоял папин набор инструментов. Ага, значит, он заходил сюда. Может, и горелка тут?

Так и есть. Наверное, папа вместе с инструментами оставил в чулане «антигрозовую» коробку. С папой такое бывает. Он может задуматься и положить телефон в холодильник или сунуть сыр в ящик стола. В нашей семье никто не удивляется подушкам в раковине. Просто папа всё время что-то обдумывает, вымеряет, считает. У него математический склад ума, он же инженер. Иногда цифры его настолько увлекают, что он отключается от реальности. Но когда надо – за рулём там или на работе, – папа всегда собран.

В «антигрозовой» коробке лежала горелка, пара баллонов газа, упаковка пузатых батареек, спички, фонарик, аптечка № 4. Всего их по дому было шесть, на случай, если я не смогу доползти до ближайшей. Про туалетную бумагу мама тоже не забыла. Вдруг я настолько испугаюсь грозы, что до туалета добежать не успею.

Я оглядел чулан, вдруг ещё чего полезного найдётся. Вечер-то долгий. А под дождём, без электричества, с мёртвым телефоном разве что в карты с самим собой играть. Так себе перспектива. Кажется, я уже начинаю жалеть, что рядом нет Романовского. Халтурный из меня интроверт.

Стрёмно это признавать, но мне было не по себе. Я впервые ночевал один в дачном доме. Со всеми его запахами, скрипами, живыми тенями. Да что там, вообще впервые ночевал один!

Я включил карманный фонарик и начал шарить по коробкам. Должно же быть в Вовкином барахле что-нибудь интересное. Тетрадки с конспектами. Школьный выпускной альбом. Ну, держись, Вовка! Я пролистал альбом. Отыскал двоюродного дядю. Прыщавое лицо, длинные чёрные волосы, хмурый взгляд, в ухе серьга. Жирная подпись поверх фотки «Rock’n’roll Forever». Я закатил глаза. И этот старый рокер теперь уважаемый сотрудник банка? Самый занудный человек на планете! Обалдеть, что с людьми жизнь делает.

А вот это уже интересно. В коробке из-под пылесоса нашёлся кассетный бумбокс! Реальный олдскул. Таких и не найдёшь теперь. Аналоговое звучание. Жаль, электричества нет, так бы послушал. Батарейки! У меня же их полно. Вдруг подойдут?

Я перенёс находку в комнату. Спустился за водой. Чай никто не отменял. Поставил кастрюльку на горелку, включил газ. Вода уютно зашипела. Почти как дождь, который тихонько бормотал за окном: «Я е-щ-щ-щ-щ-ё здесь, слы-ш-ш-ш-ш-и-шь?» Слышу!

Пока я возился с бумбоксом, вскипела вода. Я заварил пакетик из маминых запасов. Мята? Чабрец? Бергамот? Кто ж его знает, но пахло вкусно. Как на ведьмином чердаке.

Батарейки, кстати, подошли. Именно такие – пузатые бочонки. Правда, понадобился весь запас, восемь штук. Но это фигня! Главное – у меня есть музыка. Что там, интересно, слушал Вовка? Внутри осталась какая-то кассета. Я специально не стал смотреть, пусть будет сюрприз. Главное, чтобы антикварная техника работала.

Я нажал Play. Бумбокс щёлкнул, динамики сипло заурчали. И мой мир навсегда изменился.

Простой гитарный рифф. Хриплый надтреснутый голос. Меланхолия дождя и сумеречная тоска. Красота декаданса и романтика саморазрушения. Болезненный надлом и яркая вспышка надежды. Прямо в душу. Прямо насквозь.

Песня закончилась. Раздались аплодисменты. Я достал кассету. Что это? Коробки, естественно, не было. Зато на самой кассете я прочитал: «Live On MTV Unplugged, 1993».

NIRVANA

Я, конечно, не в лесу родился. Про Курта Кобейна знаю. Но никогда не слушал. Это же что-то из махровых девяностых. Но эта музыка! Этот голос! Он был почти как свет! Соединял отдельные плоскости в единое целое, лепил из них объём. Наделял пустые детали смыслом. Когда каждый фрагмент на своём месте. И шёпот дождя. И керосиновая лампа. И мокрые сосновые спины за окном. И тугая пружина у меня внутри, что вот-вот разожмётся. И что-то произойдёт.

О, Курт, наверное, там, на небесах, тебе аплодируют каждый раз, когда ты кричишь очередному подростку, что он не одинок.

Я ещё долго сидел и слушал старую Вовкину кассету. И пил чай. Чабрец? Бергамот? Pennyroyal?

Меня разбудил бульдозер. Кто-то решил прокопать тоннель от нашего участка до Китая. Шум стоял адский. Я выглянул в окно и даже удивился, когда никакого бульдозера не увидел. Зато обнаружил жизнерадостного соседа с газонокосилкой.

В семь утра!

Сосед меня, естественно, не видел. Но я погрозил ему кулаком и залез под одеяло. Я бы предпочёл в летние каникулы не вспоминать о таком отрезке времени, как семь утра. Просто вычеркнуть его из пространственно-временного континуума. Пусть день всегда начинается не раньше десяти.

Однако пространственно-временной континуум меня не спрашивал. Я спрятал голову под подушку, но уснуть уже не смог. Пошёл проверить кур.

Валя и Галя как ни в чём не бывало прогуливались по саду. Похоже, дикая сущность всё-таки взяла своё. Я мстительно подумал, что стоит их проучить и не кормить денёк. Но сдался. Если начну обижаться на птиц – плохи мои дела.

После вчерашней грозы окончательно облетела последняя сирень. Траву усыпали фиолетовые цветы. Красиво и печально. Словно остатки вчерашнего праздника, на который я не попал.

Я сбегал за фотиком и щёлкнул пару кадров. Мокрая трава. Цветочное конфетти. И утренний свет. Пронзительный и острый, как лезвие. Яркий луч пробивается сквозь густую листву и падает прямо на пустую скамейку. То ли приглашает сесть, то ли намекает на одиночество. Идеально.