В центре этой папской стратегии лежало решение относиться терпимо к католическим иерархам всех стран в том, что касалось поддержки ими собственных правительств и их политики, включая ведение войн. Действуя таким образом, церковь могла сохранять хорошие отношения с властями в любой точке мира независимо от политического характера до тех пор, пока они поддерживают институциональные интересы церкви. Но, как вскоре показали события, такой подход имел свои недостатки и ставил папу в неловкое положение, когда он пытался представить себя духовным лидером, а не просто руководителем огромной международной организации. Его метод создавал особенно большие неудобства в самой Италии, поскольку папа являлся не только церковным лидером католиков всего мира, но и главой национального епископата.
Через считаные месяцы после его избрания война разразилась всерьез, и понтифик очень осторожно составлял свои замечания, чтобы каждой из двух воюющих сторон казалось, что он поддерживает именно ее. Это было видно уже по его первой речи: на следующий день после избрания папа выступил в Сикстинской капелле с широко освещавшимся обращением. Позиционируя себя как апостола мира на планете, над которой нависла угроза войны, он превозносил мир как «высокий небесный дар, коего жаждут все добрые души», как «плод милосердия и справедливости». Это сочетание призывов к миру и той характерной оговорки, согласно которой истинный мир непременно должна сопровождать «справедливость», стало постоянной линией в его речах на протяжении последующих месяцев и даже лет. Такой взгляд очень походил на позицию Гитлера и Муссолини, которые с давних пор жаловались, что Версальский договор, положивший конец Великой войне, не мог привести к подлинному мирному сосуществованию, так как, по их заявлению, не был справедливым.
Передавая тезисы папы, итальянские газеты (от суперфашистской Il Regime Fascista до центристской Corriere della Sera) заверяли читателя, что идея нового понтифика о «мире в сочетании со справедливостью» отражает ту, которую дуче до этого высказал с балкона палаццо Венеция: «концепцию, составляющую сущность политики фашистской, католической Италии, концепцию, противоположную идее "мира через запугивание", которую продвигают плутократические государства»[82].
Через три дня после немецкого вторжения в Чехословакию, 18 марта, лимузин итальянского министра иностранных дел въехал в боковые ворота Ватикана и проследовал в один из внутренних дворов – Сан-Дамасо. Когда Галеаццо Чиано вышел из машины, его приветствовал почетный караул Палатинской гвардии, что побудило его вскинуть руку в фашистском салюте. Затем папский maestro di camera[83] и несколько швейцарских гвардейцев сопроводили Чиано вверх по лестнице – в личную библиотеку Пия XII. Там эти два высокопоставленных лица провели полчаса за беседой. В последний раз они встречались в день смерти Пия XI, когда, опустившись на колени, молились у тела усопшего понтифика.
Римляне пренебрежительно называли Чиано «дучелино» («маленький дуче»). И в самом деле, Чиано, казалось, пытается подражать своему тестю. Он то и дело принимал картинные позы, уперев руки в бока, выпятив подбородок и разговаривая отрывистыми фразами. Но такие позы казались смешными из-за его пухлости, общего мальчишеского облика, высокого гнусавого голоса и походки, характерной для страдающего плоскостопием.
Несмотря на попытки походить на Муссолини, которые он время от времени предпринимал, Чиано был почти полной его противоположностью – демонстрируя все признаки своего элитарного буржуазного воспитания и свою неопытность по части политического (и не только) бандитизма. Французский посол в Италии считал молодого министра иностранных дел воплощением умеренного фашизма, человеком, который с омерзением относится ко всем этим антиклерикальным «ультрас», адептам насилия, – к этим радикалам фашистского движения, печально знаменитым тем, что избивали оппонентов дубинками и с нескрываемым восторгом заливали им в глотку касторовое масло. Для Чиано великое достоинство фашизма состояло в том, что он (по его мнению) соединял в гармоничное целое основные властные центры страны: промышленников, церковь, военных и монархию. Именно при такой разновидности фашизма папа должен был ощущать себя комфортнее всего[84].
Для этой встречи с Чиано в Апостольском дворце папа приготовил насущный вопрос, который ему очень хотелось обсудить. «Итальянское католическое действие» (всеохватывающая, словно сеть капилляров, церковная организация мирян) долгое время служила камнем преткновения в отношениях между его предшественником и Муссолини. Разделенная на самостоятельные организации для мальчиков и девочек, студентов университетов, мужчин и женщин, она имела отделения в приходах по всей стране, и каждое такое отделение находилось под контролем местного духовенства. «Вам надо лишь следовать советам и наставлениям, которые поступают сверху», – как-то раз объяснил Пий XI группе лидеров «Католического действия». Это была самая дорогая его сердцу церковная организация: он считал, что она поставляет мирских «пехотинцев» для рехристианизации итальянского общества. Но дуче, запретивший все народные организации вне фашистского контроля, всегда недолюбливал эти группы и подозревал, что они укрывают противников режима. Львиную долю своего гнева он обрушил на кардинала Джузеппе Пиццардо, координатора ватиканского филиала «Католического действия». Но диктатор не мог убедить Пия XI снять его с этой должности. Теперь же, полный готовности преодолеть напряженность между церковью и властью, возникшую в последние месяцы жизни его предшественника, новый понтифик сообщил Чиано, что снимет Пиццардо с этого поста и даст строгие указания «Католическому действию» ограничить свою деятельность чисто религиозной сферой. Чиано не мог принести своему тестю более приятную новость[85].
Отец Такки Вентури не ожидал, что его вызовет к себе Муссолини. Когда понтификом был Пий XI, этот иезуит (ныне уже 77-летний) служил личным эмиссаром папы при дуче, и ему пришлось более сотни раз передавать просьбы папы, обращенные к диктатору. Благодаря своей разветвленной сети контактов среди ключевых министров правительства и чинов полиции он был неоценимым сотрудником для папы. Редакционная статья в одной из ежедневных фашистских газет того времени выражает удивление вездесущности Такки Вентури, смешивая похвалу с сарказмом: «Это что-то невероятное. У него в сутках 60 часов. Он участвует во всем… Сейчас он в приемной какого-нибудь министра центрального правительства, через мгновение взбегает по лестнице армейского штаба и вот уже пишет рекомендательные письма, угнездившись за своим рабочим столом… Сегодня его слава в Италии поистине беспредельна»[86]. Но после того, как в последние месяцы папского правления в отношениях между дуче и Пием XI усилилось напряжение, Муссолини стал избегать этого иезуита, и их регулярные встречи прекратились.
Теперь же Муссолини вызвал Такки Вентури в надежде возобновить его роль посредника в отношениях с понтификом[87]. В списке просьб, которые диктатор планировал направить папе, первым пунктом значилась помощь в испанском вопросе. Франко завершал успешную войну, призванную ликвидировать левацкое правительство Испании, и, по словам Муссолини, нужно было сделать так, чтобы испанская католическая церковь оказала ему мощную поддержку. Далее в списке стояла Хорватия: итальянский диктатор опасался, что Гитлер положил на нее глаз. Дуче сообщил иезуиту: папа должен убедить хорватских церковников-католиков ясно продемонстрировать, что их симпатии лежат на стороне Италии, а не Германии. Третьим пунктом повестки стала Латинская Америка. Муссолини пояснил, что Соединенные Штаты пытаются ослабить «латиноамериканское католическое мировоззрение» путем «распространения протестантизма». Важно сделать так, чтобы латиноамериканское духовенство боролось с американским влиянием и побуждало свои правительства укреплять связи с фашистской Италией.
