Мужики устроились на веранде и разговаривали «про жисть». Я надергала в огороде лука и укропа и вернулась в дом, очень надеясь, что дядю унесли черти. Но он, как ни в чем ни бывало, восседал на веранде в гордом одиночестве. Дядюшка накрепко закрутил пробку на бутылке и, поглядывая на нее с вожделением, давился слюной. Я поинтересовалась, куда делся Борис.

– К Соколовым пошел, и в магазин, – охотно поведал дядя.

– К Соколовым-то зачем? – изумилась я.

– Во-первых, у них свадьба завтра, во-вторых, они свинью вчера зарезали. Сейчас свежей убоинки нажарим. – Дядя, кряхтя, поднялся. – Пойду, скажу Зинке, пусть картошки почистит.

Я вздохнула. Ничего не поделаешь, на горизонте родственное застолье. До прихода Бориса я успела протереть полы и кое-где вытереть пыль.

– Надо же, – Борис споро разгружал сумки на кухонный стол, – у вас в магазине все есть: и водка неплохая, и шампанское, и консервы всякие. Еще я хлеба купил. Да, Николай Соколов обещал занести мясо и яйца.

Какой ужас, подумала я. Кольку Соколова от накрытого стола можно отвадить только с помощью пулемета.

Борис переоделся в шорты и черную майку и вызвался жарить мясо. Пока он гремел сковородками, я застилала старенькой пожелтевшей скатертью стол в гостиной. В доме было прохладней, чем на веранде. Борис лихо орудовал на кухне. Маринованные овощи споро прыгали в салатники, ломтики колбасы обежали по кругу тарелку, лук толстым пучком стоял посреди стола в литровой банке. Я расставляла тарелки в гостиной, поглядывая в раскрытую дверь.

На кухне, дрожа от нетерпения, восседал на табурете Коля Соколов и расхваливал зарезанную свинью. Какая она была умница, красавица, мать-героиня и так далее. Можно подумать, что ее фото висело в кабинете завфермой на доске почета, среди засиженных мухами портретов знатных свинарок. Бедную свинью сгубило то, что в этот год она не принесла поросят, а также предстоящая свадьба Колиной сестры, Надежды. С удовольствием вдыхая пары, исходящие от жаркого, Коля пригласил нас с Борисом на завтрашнее мероприятие. «Гарантирую, – рубил ладонью воздух Николай. – На своих ногах никто не уйдет!» Вот радость-то, нахмурилась я. Стукнула калитка. Тетя Зина тащила на вытянутых руках порядком закопченную кастрюлю, из которой валил пар. Дядя Сеня тоже шел не с пустыми руками – нес за зеленые хвосты целый сноп ярко-малиновых редисок.

– Все за стол, – рявкнул Борис, держа в руках огромное блюдо с жареным на трех сковородах мясом.

Повторять никому не пришлось. Свинина и впрямь оказалась хороша. Родня и гости дружно чавкали.

– Маррыя! – проревел с крыльца сиплый бас. – Колька мой не у вас ошивается?

– Заходи, батя, – жизнерадостно отозвался сын.

– Ах, ты, пес! Я его ищу-ищу, а он уже пирует во-всю – изумился нежданному застолью дядя Толя Соколов, тщательно вытирая о половик резиновые опорки и кивая всем сразу. – Я там запарился колбасы крутить, а он тут пристроился. – Он протянул широкую руку Борису и отрекомендовался. – Анатолий.

Тетя Зина подвинулась на диване и скомандовала: – Маня, тарелку!

Я, прекрасно изучив нашу деревню, принесла сразу две. И правильно сделала. В дверь постучал легкий кулачек, и тут же появилась Людмила. Людмиле было лет около пятидесяти. Чистенькая и подтянутая, с круто завитыми короткими рыжими прядями, тщательно уложенными на маленькой головке, она умильно заглядывала мне в глаза и прижимала к груди банку с молоком.

– Вот-те, мама послала молочка, вы ж любите, – защебетала почтальонша. – Я, собственно, извиниться зашла. Нехорошо с посылочкой-то вышло.

– Да, ничего, – промямлила я. – Мне отдали.

– Я и не сомневаюсь, что отдали, люди у нас все порядочные.

Тетя Зина, ухитрившаяся, сидя на диване, подбочениться, расслабилась и перестала сверкать глазами.

– Люська, кончай трендеть, садись, мясо стынет. Уж такая красотка была, в теле. Она и покойная продолжает нас радовать, – проникновенно вещал захмелевший Николай, высоко поднимая рюмку. – За здоровье.

Все дружно выпили, не особо вникая, за чье, собственно, здоровье следует выпить.

– Что, Людмила, как крыша твоя, не протекла? – ядовито поинтересовался дядя Сеня.

– Да, ну, – махнула полной рукой Людмила. – Разве кто сделает, как вы? Если бы не богатая фантазия, понятно чья, разве я бы к кому другому обратилась?

– Не надо, про фантазию, – взвилась тетя Зина. – Я сама видела, как ты своими грабками… убить мало!

– Да что, мы, голые, что-ли, были? Ну, выпили, ну, разморило, – застонала Людмила.

– Ну, не было же ничего, Зинуля, – жалобно подвыл дядя Сеня.

– Может, и не было, – смирилась тетка.

– Да, сказано уже сто раз! – дядя вытер вспотевший лоб.

Борис бросал на него странные острые взгляды.

Мне эти разборки надоели, тем более что я наелась до отвала. Я вышла на улицу. Солнце стояло в зените. Зелень, обильно политая дождем, пахла так, что кружилась голова. На крыльцо вышел Борис.

– Ой, не могу, сейчас умру, так наелся, – он присел на ступеньках.

– Хотите купаться? – бросила я призывный взгляд.

– А гости? – удивился Борис.

– А, ну, их, – засмеялась я.

Верейка легко несла свою красно-коричневую воду в далекую Ладогу. У воды пахло свежестью и летом: нагретым солнцем песком, скошенной на пригорке травой и земляникой. Я набрала ее целую горсть и скормила Борису. Ветерок разогнал комаров, и мы долго и с удовольствием плескались в воде. Я как следует, рассмотрела нового претендента на свое сердце и тело. Насчет руки я даже не думала, слишком это было бы здорово.

Когда мы вернулись домой, в доме никого уже не было. Стол был прибран, и даже посуда вымыта. В уголке за диваном лежала, аккуратно свернутая, заляпанная жиром скатерть.

Мы устроились на веранде играть в карты. Наши глаза все чаще встречались, а руки сталкивались. Наконец, Борис отобрал у меня карты и, подхватив на руки, понес в спальню.

Наутро он по-хозяйски бродил по дому и высказывался в том духе, что неплохо бы его подремонтировать. Ну, уж, нет, возмутилась я. Один уже ремонтировал. И, потом, дом не настолько плохо выглядит, чтобы его перестраивать. «Ну, хорошо, – сдался Боря. – Слегка его подмажем, подкрасим, и будет порядок».

Поскольку он заинтересовался историей дома, пришлось вытащить икону и фотографию и рассказать о корнях.

– Хочешь, я ее в углу пристрою? – Борис держал икону на вытянутых руках. – Красивая вещь. Чего она в шкафу пылиться будет? Вот, только, стекло битое надо вынуть.

Он ловко открыл крышку и осторожно дунул.

– Дай-ка Машенька, тряпку, надо ее протереть. Он осторожно вытащил окованную серебряным листом доску.

– Смотри, бумажка какая-то!

Я осторожно развернула желтый листик. Всего лишь, записка.

«Все, как в доме.

(Гарнитур большой, гарнитур малый, камни)».

– Ерунда какая-то! – воскликнула я.

– Мари, дорогая, все понятно, по-моему. – Борис снисходительно смотрел на меня. – Ты, что, не знаешь, что такое гарнитур? Так называли комплект украшений. Прадед твой, говоришь, был человек небедный? Вот и делай выводы. Он вполне мог в этом доме что-нибудь спрятать. Так что придется порыться здесь.

– В нашей семье никогда и пол слова не говорилось про клады. И про украшения тоже. Если бы они были, то я бы знала. Нет здесь ничего. И я не собираюсь дом рушить ради этой бумажки.

– Дело ваше, – пожал плечами Борис.

Через неделю мы подали заявление в ЗАГС. Родители, глядя на наши счастливые лица, тихо млели и допросов жениху не устраивали. Борис рассказал им, что является заместителем директора фирмы, торгующей сантехникой. У него была своя квартира на проспекте Ветеранов, рядом с метро. Маму, собственно, ничто иное не интересовало.

– Очень, хорошо, – деловито порадовалась мама, – не будешь, Марьяша, на работу опаздывать.

– Поглядим еще, с этой работой, – строго сказал будущий муж.