Еще мы говорили о новой жизни Иисуса, которая подразумевает два доказательства его существования – свидетельство тому интеллектуальная бодрость Роджера после его двухчасового выступления в Квинс-холле; он и правда одержим существованием Иисуса. Квентин декламировал цитаты по-французски с приятным акцентом. Дункан купил ананас на те дополнительные 25 шиллингов, которые я заплатила за ширму395, освещающую теперь нашу гостиную. Я принесла ее домой в четверг. Боб даже не заметил [11 февраля он пил чай с Вулфами].

16 февраля, четверг.

Только что «закончила» Донна – иронично ставлю кавычки, – слишком большую, но написанную из лучших побуждений статью. Еще я слегка злюсь из-за типичной для служанок подлости Нелли.

– Когда вы сказали, что не хотите, чтобы Лотти околачивалась тут…

– Но я этого не говорила, Нелли.

– О, мы так подумали.

– Не очень-то приятно, когда кто-то слоняется без дела.

– Вы сказали, что не позволите этого.

– Конечно, я сказала, что она должна немедленно найти работу.

В общем, она ушла к какой-то леди из района Виктория, явно чтобы отомстить и заставить меня почувствовать себя неловко. Я тут же вышла из себя, но, к своему огромному облегчению, сказала Нелли, что это последний раз, когда я помогаю Лотти или интересуюсь их делами, после чего она скривилась, отстранилась и сказала, что ничего такого не имела в виду. Потом миссис Макафи396 отклонила мою статью о Скиннере397 и попросила взамен статью о королеве Елизавете, но вряд ли ее получит. К тому же сегодня я ужинаю с Этель Сэндс398 и еду в «Bradley’s399» на примерку, а еще надо сделать завивку. Но мне не сидится на месте и хочется поскорее приступить к написанию – как я это назову? – «Такие вот мужчины»? – нет, слишком явный феминизм – продолжения [«Своей комнаты»], для которого я собрала достаточно пороха, чтобы «взорвать» собор Святого Павла. Там будет четыре образа. Но мне надо продолжить «Обыкновенного читателя» – хотя бы ради того, чтобы убедиться в собственных силах. Была у Нессы, веселой и любезной; упаковывала книги; сходила на квартет Буша400, где встретила Елену Ричмонд401 и размышляла о быстротечности человеческой красоты, страстей и иллюзий; скоро обед.

26 февраля, пятница.

Только что «закончила» «Аркадию [графини Пемброк]», и у меня есть 25 минут, чтобы внести последние правки в «Письмо к молодому поэту» и отдать его Джону [Леманну]. Он вспыльчив и раздражителен – говорят, это признак влюбленности. Каких только людей я не видела; обедала с Этель [Смит], принимала Дезмонда, лорда Дэвида, Оттолин и Кейнсов402; ездила в Монкс-хаус, такой по-мартовски белый и прекрасный, с полями и рекой, в которой мужчина поймал большую форель. «Форель умрет, если ей пустить кровь», – сказал он, сильно растягивая слова, в тот промозглый ветреный день. Ах да, Кейнсы говорят, что диссертация Джулиана никуда не годится, ибо она совершенно ненаучна; еще обсуждали Литтона и то, как далеко мы зашли в своей нестандартности – ни службы, ни прощания. Когда умер Рамсей403, все его друзья собрались в Голдерс-Грин и проводили гроб в последний путь. Но в случае с Литтоном как будто бы нет никаких признаков, что все кончено. Через две недели Мейнард встретил Сенхауса и был первым, кто сообщил, что Литтон оставил ему все свои книги.

Из-за всяких дел я не виделась с Этель уже две недели, а сегодня разом придут на чай Сивилла, Хью [Уолпол] и Элизабет Уильямсон; в воскресенье мы идем на балет Камарго404, а еще нужно заглянуть на пятидесятилетие Вулфа405 – теперь нас будут звать каждый год – сегодня вечером, после ужина. И на выставку французской живописи.

Прошлой ночью Кэ406 эффективно «заперла» меня в спальне среднего класса – такая она снисходительная и самоутверждающаяся своими выверенными историями о респектабельных обедах с корнуолльской аристократией и миссис Левертон Харрис407.

– Кто такая миссис Л.Х.?

– О, ты ее не знаешь – она собирает подписи по случаю 80-летия Джорджа Мура408. Кстати, я очень жду следующий том “Обыкновенного читателя”. Я предпочитаю их…

Это небольшое покровительство разозлило меня больше, чем хотелось бы. В день приезда Кэ мы продали десятитысячный экземпляр «Волн», так что этот роман каким-то чудом превзошел все мои книги.

29 февраля, понедельник.

А сегодня утром я открыла письмо от «искренне вашего Д.Д. Томсона409, директора Тринити-колледжа»; в нем говорилось, что совет решил попросить меня выступить с Кларковскими лекциями410 в следующем году. Их будет шесть. Кажется, женщинам еще не делали таких предложений, так что это большая честь для меня. Подумать только, я, необразованное дитя, читающее книги в своей комнате на Гайд-Парк-Гейт 22, взлетела так высоко. Но я откажусь, ибо не знаю, как я могу написать и прочесть в течение семестра шесть лекций, не отложив сборник критики на год; не став официальным лицом; не прикусив язык, когда речь зайдет об университетах; не отложив «Стук в дверь»; не отказав себе в удовольствии пополнить список моих романов еще одним. Но я не могу не улыбаться, когда сегодня за обедом мисс Додж дарит мне книгу с автографом Донна411; когда я покупаю пару туфель в «Baber412»; когда по плану сажусь править статью для «Обыкновенного читателя». Да, говорю я себе, это мое чтение принесло такие вот странные плоды. И я довольна, но еще более рада тому, что могу отказаться от предложения, и мне хочется думать, что отец покраснел бы от удовольствия, если бы я сказала ему 30 лет назад, что его дочь – «его бедную маленькую Джинни» – тоже попросят выступить с Кларковскими лекциями; он бы очень гордился и считал бы это комплиментом себе.

3 марта, четверг.

Сегодня я весьма расстроена, ибо дьявол шепнул на ухо, что у меня уже есть 6 лекций на основе «Фаз и художественной литературы» – нужно лишь дополнить их, прочесть в качестве Кларковских лекций и завоевать уважение женщин ценой нескольких недель труда. Все так, но Л. говорит, что, поскольку средние четыре из шести частей опубликованы в Америке, мне придется их полностью переписать, а значит, я должна отказаться от всей этой затеи413. Вот только я теперь не могу ни о чем думать – таков уж мой извращенный разум, который сейчас кипит идеями, и большинство из них я могу высказать лишь на лекциях, а мой отказ кажется ленью и трусостью. Подумать только, еще два дня назад мне была противна сама мысль о лекциях: я жаждала лишь свободы, чтобы писать «Стук в дверь», и была уверена, что, если соглашусь, стану прожигающей время охотницей за славой. Уверена, это чувство утихнет, но что же делать, если какой-нибудь дружелюбный преподаватель Тринити обратится с просьбой еще раз? Я отдаю себе отчет в том, что сесть и переписать «Фазы художественной литературы» означает несколько недель полной занятости только этим; придется переделывать, переписывать, проникнуться лекционной манерой, ее шутливостью, расстановкой акцентов; а потом я так вымотаюсь, что у меня случится ступор; не будь этого в прошлый раз, «Волны» вышли бы в свет на 2–3 года раньше. В любом случае я благодарна, что была тогда в хорошем настроении и писала решительно, а потом дьявол шепнул мне на ухо, и я полезла в ящик, нашла старую рукопись, столь богатую мыслями и прекрасно написанную, – словно вся работа уже была сделала за меня. Разумнее всего, конечно, обсудить это с Дэди в следующие выходные. Нельзя забывать, что Л. категорически против, а вот Несса и Элис Ричи инстинктивно выступили за.