Пофиг ему было, что страной уже рулит Горбачев. Алекс жил в образе Брежнева и пел о том, что в стране ничего на самом деле не изменилось. Кроме декораций. У кормила стоят те же яйца, только в профиль. И он ведь оказался прав. Вот она – сермяжная правда убогого юродивого.

Летом 88-го я вернулся из армии в дивный новый мир, где все перевернулось с ног на голову, а людей пока еще не мочили на улицах, и мы отправились с моим дружком Димкой Бабичем (тогдашним басистом «Бригадного Подряда») в Киев – просто оттянуться и заодно наладить связи с местной рок-тусовкой. Встретились там с Колей Ежовым, местным рок-функционером, печальным симпатичным парнем семитской наружности. Коля познакомил нас с «Воплями Видоплясова», только что победившими на местном фестивале, а мы его в отместку познакомили с райской музыкой «Подряда» и «Ополчения». Хотели забить им совместный концерт в Киеве. Рассказали о новых альбомах этих фантастических групп. Поставили песни. Алекс вопил из кассетника благим матом. Качество записи было ужасное. Слова разобрать было сложно.

– Как, как, вы говорите, называется этот альбом? – с интонацией ослика Иа переспросил меня напрягшийся Коля, долго силившийся понять, что же там орет Алекс.

– Брежнев жив, – повторил я.

– Ах, Брежнев – жид. Понятно. Знакомая тема, – болезненная гримаса отразилась на лице тугоухого Ежова. Он тяжело вздохнул. – Что ж, альбом с таким названием может быть у нас очень популярен.

Пришлось его расстроить – после того, как мы с Бабичем закончили хохотать. Он расслабился и даже посмеялся вместе с нами. Но совместный концерт «НО» и «БП» так и не состоялся. Ни в Киеве, ни где бы то ни было еще, ни тогда в золотом, ни в последующем времени.

Когда я в конце 90-х случайно реанимировал спящий летаргическим сном «Подряд», «Народное Ополчение» уже превратилось в совершенно маргинальный проект. Они изредка играли по маленьким клубам, и былой лихости в Алексе уже не было. Его прекрасные музыканты разбежались – кто в шоубиз, кто в новомодные музыкальные проекты. Потом и сам Алекс исчез с радаров на долгое время. По его рассказам, какой-то период он по-настоящему бомжевал. Скатился на самое дно. Сорокалетний синий Джокер-бомж был уже далеко не так харизматичен, как двадцать лет назад. Но все это не отражалось на живости блестящих вылупленных глаз Алекса при каждой нашей встрече. Они все так же светились инопланетной энергией на сером старушечьем лице.

Поэтому я не пошел на его похороны в 2005 году. Алекс угодил под машину, попал в больницу, сбежал из нее, умер дома. Невозможно было представить, что эти бешеные глаза потухли из-за недолеченых последствий автомобильной аварии. Невозможно было представить, что адский петрушка больше не будет скакать по сцене, распевая:

Все так, Алекс! Все так, ваше оголтелое величество.

На этом я собирался закончить свое лихорадочное эссе, но Панкер вспомнил, как на похоронах у Свиньи в крематории «бабушка» Алекс обходил всех знакомых битничков, стоящих в зале прощания у гроба его друга и, прикладывая руку к их ушам, сипло шептал:

– Главное – что не мы! – стараясь не прыснуть от смеха. – Главное – не мы!

Шутка казалась ему ужасно смешной. Алекс пережил Свина на пять лет.

(Свинья прожил 38 лет, Коля Михайлов – 39 лет, Горшок – 39 лет, Алекс – 43 года, Рикошет – 43 года, Егор Дохлый – 43 года.)

Мы шли по улице Марата ранним осенним утром, и редкие встречные прохожие шарахались от нас, двух неопрятных бородатых бомжей. На их лицах я читал отвращение и брезгливость. Совсем не те чувства, которые привык видеть со сцены фронтмен известной рок-группы. Хотя назвать «Бригадный Подряд» известной группой к 2005 году язык не повернулся бы даже у меня. А у Кольки Михайлова он и так не сильно поворачивался после черепно-мозговой травмы, бомжовско-алкогольного угара последних лет и ночи в холодной ментовке. Собственно, бомжом из нас был только Колька. Но выглядел он настолько живописно, что я в глазах окружающих становился таким же. Мимикрировал под более крупную и яркую особь.

Вел я Колю в ночлежку, наилучшее сейчас для него место. И вообще происходящее было для него редкой удачей, хотя он пока этого еще не осознавал. Трудно сказать, что вообще творилось в его отбитой голове. Вчера днем его случайно встретил на севере города в районе Сосновки басист «Подряда» Кирилл Поляков. Михайлов выскакивал на прохожих из кустов рядом с автобусной остановкой, в ультимативной форме требуя деньги на бухло, и попал прямо на Кирилла. Колю, по его словам, только что выгнала на улицу двоюродная тетка, у которой он кантовался последние пять дней. Спятившей старушке казалось, что он ее объедает и обворовывает. Я уверен, что не казалось. «Только никуда не отпускай его, – слезно попросил я, когда Кирилл позвонил мне, – а еще лучше – привези в центр». Прошлый раз, когда Коля вынырнул из бомжовского небытия около больницы скорой помощи, ему удалось сбежать от Ромы, вокалиста группы «Бондзинский», который случайно увидел его, пытался спасти и так же звонил мне среди ночи. Пьяного Михайлова сдержать и задержать всегда было практически невозможно. Большое дикое животное, упрямый бык – даже истощившее организм бомжовское существование не смогло его укротить. Кирилл передал Коляна в руки подоспевшему Конвисеру, который привез его в центр и болтался там с ним полдня до встречи со мной. Так началась обреченная на провал операция спасения нерядового бомжа Михайлова.

Честно говоря, я был страшно зол на Коляна. Не было у меня никаких добрых и светлых чувств к человеку, пропившему свои мозги, талант, друзей и группу, к человеку, никогда ни о ком не заботившемуся и вечно всех подставлявшему. Но и бросить его я не мог. С осунувшегося лица из-под косматых бровей тридцативосьмилетнего старика на меня смотрели полные надежды глаза. И Александр Владимирович Конвисер, лепший кореш и собутыльник Кольки последних его более-менее разумных лет, будущий учитель русского и литературы из купчинской школы – тоже не мог его бросить. Дурацкие интеллигентские комплексы. Колян бы на раз бортанул нас в подобной ситуации. Ну и хрен с ним – впереди была большая работа. Бомжа нужно было привести в человеческий облик, а для начала хоть куда-то привести… Но главное – мы его отловили.

– Тося, слушай! Гитарку бы мне, – мечтательно произнес тощий пьяный питекантроп, пустив слезу, упорно торящую свой последний путь на черном от въевшейся грязи лице.

И я растаял. Моя злость испарилась. Осталась только жалость. Но вести домой к жене и ребенку это косматое вонючее чудище, уплетающее за обе щеки купленные ему батон и палку колбасы, не представлялось возможным. Я позвонил своей доброй знакомой Ане, всю жизнь проработавшей медсестрой в дурке на Обводном, и она тут же договорилась с главврачом, что он разрешит алкоголику и бомжу Кольке перекантоваться у них, пока я решаю его вопросы. И сбежать ему оттуда будет куда сложнее, чем из обычной больнички. Уж что-что, а сбегать из больничек Коля любил и умел. Но принять в дурке его могли только официально от психиатрической скорой. А вызывали ее только менты. Конвисер уже пытался сегодня положить его в больничку через медпункт Московского вокзала. А когда их, даже не выслушав, стали выгонять, наивно объяснил, что Колю нужно срочно госпитализировать – вон у него все руки покусанные. Тогда медсестра вызвала нажатием кнопки наряд автоматчиков – Сашку и Колю положили мордами в пол – спасибо, что не расстреляли и даже отпустили восвояси.