– Спокойной ночи, дорогая.
Лиз наклонилась поцеловать дочь, но Джил с сердитым видом отвернулась. На этот раз она не сказала Берни ни слова. Лиз это встревожило, но ей не хотелось портить такой сказочный вечер, и она промолчала.
По такому случаю Берни арендовал роллс-ройс. Сначала они отправились на ужин в Музей современного искусства, где сразу смешались с толпой гостей в великолепных нарядах. Фотографы расталкивали друг друга, чтобы их сфотографировать, но Лиз это ничуть не смущало: она чувствовала себя среди них своей и шла, гордо опираясь на руку Берни. Вокруг них со всех сторон сверкали вспышки фотоаппаратов. Будучи управляющим самым шикарным магазином в городе, Берни уже приобретал известность. Казалось, его знали очень многие богатые дамы.
Музей украсили серебристыми и золотистыми воздушными шариками и ветвями, опрысканными золотой краской. Возле каждого места лежали подарки в красивой упаковке: для мужчин – одеколон, для женщин – французские духи. И то и другое, конечно, было из «Уольфс», о чем уведомляла фирменная упаковка.
На входе в огромный зал, где стояли столики, толпа прижала их друг к другу, Лиз с улыбкой подняла взгляд на Берни, он сжал ее руку, и в это время их еще раз сфотографировали.
– Тебе здесь нравится?
Лиз кивнула, хотя вряд ли была откровенна. Толкотня тел в изысканных вечерних туалетах, драгоценностей столько, что можно было бы наполнить ими несколько тачек, но при этом атмосфера возбуждения: все знали, что участвуют в важном событии.
Берни и Лиз заняли свои места за столом, где вместе с ними сидела супружеская пара из Техаса, куратор музея с женой, важная клиентка «Уольфс» с пятым мужем и мэр с мужем. Общество подобралось интересное, и, пока подавали блюда и вина, за столом шел непринужденный разговор: делились вопоминаниями о том, кто как провел лето, говорили о детях, о недавних поездках, о последнем выступлении Пласидо Доминго. На сей раз он специально прилетел в Сан-Франциско, чтобы спеть этим вечером с Ренатой Скотто, и это будет настоящий праздник для истинных любителей оперы, хотя среди гостей таковых было не много. В Сан-Франциско опера имела отношение не столько к музыке, сколько к моде и положению в обществе. Берни несколько месяцев слышал разговоры об этом, но был к ним равнодушен. Доминго и Скотто были для него лишь дополнительными бонусами, в опере он плохо разбирался, а истинное удовольствие от вечера получал благодаря Лиз.
Но позже, когда они пересекали подковообразную подъездную дорогу к оперному театру, даже Берни почувствовал остроту момента. На этот раз журналистов было еще больше: фотографировали каждого, кто входил в здание оперы, вокруг собралась толпа, которую с трудом сдерживали кордоны и полиция. Люди сгрудились, чтобы просто поглазеть на элегантную публику. Берни вдруг почувствовал себя будто на вручении премий академии, только толпа смотрела на него самого, а не на Грегори Пека или Керка Дугласа. Это было пьянящее чувство. Заслоняя Лиз от бурлящей толпы, он повел ее в здание. Они поднялись по лестнице туда, где находилась их ложа, и без труда нашли свои места. Берни повсюду видел знакомые лица, во всяком случае женщин: все они были клиентками «Уольфс». Порадовало, что с начала вечера он увидел много платьев из их магазина, но Лиз в шикарном наряде в стиле Ренессанс и с волосами, убранными под золотую сетку, затмила всех. Все взирали на них с восхищением, и Берни ужасно гордился. Когда приглушили свет, он нежно сжал ее руку, и весь первый акт они так и просидели – держась за руки.
Доминго и Скотто были невероятно хороши вместе. Вечер был великолепным во всех отношениях. В антракте Берни и Лиз вместе с остальными прошли в бар, где рекой лилось шампанское и опять было полно журналистов с фотокамерами. Он знал, что с начала вечера Лиз уже сфотографировали раз пятнадцать, но она, казалось, ничего не имела против. Она хоть и не пыталась привлечь к себе внимание, но выглядела уверенной и собранной.
Берни протянул ей бокал шампанского, они стояли, наблюдая за толпой, и вдруг Лиз хихикнула и посмотрела на него:
– Забавно, правда?
Он усмехнулся. Это и впрямь было забавно. Все было так изысканно и элегантно, все гости относились к себе так серьезно, что невольно казалось, будто они перенеслись в прошлое, во времена, когда подобные моменты были неизмеримо важнее.
– В некотором роде приятная перемена по сравнению с ежедневной рутиной, не так ли, Лиз?
Она улыбнулась и кивнула. Утром она отправится за продуктами на неделю для себя и Джил, а в понедельник будет объяснять детям, что такое дополнение.
– Все остальное кажется нереальным.
– Полагаю, это должно быть частью магии оперы.
Берни нравилось, что в Сан-Франциско это такое важное событие, и нравилось прнимать в нем участие. А больше всего ему нравилось, что он делит его с Лиз. Оба впервые пришли на открытие сезона в опере, и Берни хотел, чтобы все, что еще у него в этой жизни будет впервые, он разделял с Лиз.
До того, как он успел что-нибудь добавить, свет на мгновение приглушили, раздался звонок.
– Нам нужно возвращаться в зал.
Берни поставил бокал, Лиз тоже, но он заметил боковым зрением, что больше никто этого не сделал. Когда они после второго звонка наконец вышли из бара, большая часть публики из лож осталась там: гости разговаривали, смеялись и пили – и это тоже было частью местной традиции. Бар и интрижки для большинства зрителей были куда важнее музыки.
Во время второго акта ложи, включая ту, где сидели они, оставались полупустыми, зато в баре, куда они вернулись во втором антракте, кипела жизнь. Лиз подавила зевок и покосилась на Берни.
– Дорогая, ты устала?
– Немного. Вечер такой длинный…
И это было еще не все. После оперы их ожидал ужин в «Трейдер вик», в «Капитанской каюте», где Берни уже стал завсегдатаем, а затем они собирались ненадолго заглянуть на бал в городской ратуше. Берни подозревал, что домой они попадут не раньше трех-четырех часов утра, но сегодняшнее мероприятие открывало светский сезон Сан-Франциско, как бывало каждый год, и выделялось из остальных, как самый крупный бриллиант в тиаре.
Автомобиль ждал их на подъездной дороге у театра, и, уютно устроившись на сиденье, они поехали в «Трейдер вик». Даже это казалось лучше, чем бывало обычным вечером. Они пили шампанское, ели икру и суп бонго-бонго, крепы с грибами. Прочитав сообщение из своего печенья с предсказаниями: «Он всегда будет любить тебя так же сильно, как ты его», – Лиз со счастливым видом посмотрела на Берни и рассмеялась:
– Мне нравится это предсказание.
Это был невероятный вечер, в ресторан только что вошли Доминго и Скотто со своим окружением и с большим шумом расселись за длинным столом в углу. Люди стали подходить к ним за автографами, и обе знаменитости выглядели довольными.
– Любимый, спасибо за прекрасный вечер.
– Он еще не закончился.
Берни похлопал ее по руке и налил еще шампанского. Лиз протестующе захихикала:
– Если я выпью еще, тебе придется выносить меня на руках.
– Я с этим справлюсь.
Он нежно обнял ее, обжигая взглядом.
Из «Трейдер вик» они вышли уже во втором часу и отправились на бал, но он показался почти скучным по сравнению с другими мероприятиями этого вечера, хотя Лиз узнала многих из тех, кого видела раньше. Все, казалось, веселились. Даже представители прессы, похоже, расслабились и просто отдыхали. К этому времени они уже закончили работу, но новоприбывших сфотографировали, когда они легко и грациозно кружили по залу в вальсе. В танце платье на Лиз смотрелось еще эффектнее.
Именно эта фотография на следующее утро появилась в газете: большое фото Лиз в объятиях Берни на балу в городской ратуше. Можно было разглядеть некоторые детали платья, но лучше всего у фотографа получилось передать сияющие глаза Лиз, когда она смотрит на Берни.
– Мама, он что, тебе нравится?
На следующее утро за завтраком, когда они развернули газету, Джил сидела, подперев подбородок обеими руками, а Лиз маялась от ужасной головой боли. Она вернулась домой в половине пятого утра и сразу рухнула спать. Только поутру Лиз осознала, сколько шампанского выпила. Это была прекрасная ночь, но теперь ее начинало тошнить при одной мысли об игристом вине. Сейчас она была совершенно не в состоянии ни спорить с дочерью, ни кого-либо обсуждать.
