Как я и приказал, вместе с рассветом в поле зрения появился бомж. В его руках были неровно наломанные сучья, палки и коряги, которые отдаленно напоминали заказанные мной дрова для печки. Я мог бы собой гордиться, если конечно исполнительный бомж не обнес чей-нибудь сад нынешней ночью. Бесформенная фигура замерла возле двери, продолжая сжимать в руках мой вчерашний заказ.

Прошлая ночь выдалась ветреной и холодной, и несмотря на яркое утреннее солнце, маячившая за окном фигура заметно дрожала. Если бы я не мчался навстречу своим личным хотелкам, обгоняя свои амбиции, я наверняка бы выяснил, что вообще чувствует человек, находясь под действием моего препарата. Испытывает ли он голод, усталость, боль и как чрезмерные нагрузки скажутся на его состоянии? Все эти вопросы запоздало теснились в моей голове, вызывая чувство сожаления. Теперь все эти нюансы я должен был выяснить эмпирическим путем.

Я распахнул дверь, с любопытством рассматривая своего гостя, пытаясь обнаружить видимые изменения. Бомж стоял, протягивая мне сломанные ветки и глядя куда -то мне за спину. Я свалил принесенное возле двери и посторонился, пропуская бомжа внутрь. На дворе было нестерпимо холодно и продолжать держать за порогом своего подопытного было негуманно. Бродяга никак не отреагировал на мой приглашающий жест и мне пришлось мысленно озвучить: «Проходи в дом.»

Бродяга неловко втиснулся в тесное помещение, занял собой половину свободного пространства и вытеснил весь свежий воздух. Держать его на улице было негуманно по отношению к нему самому, а селить его в доме становилось бесчеловечно по отношению ко мне. Я решил вернуть ему человеческий облик и предложил пойти помыться. Бомж продолжал стоять, бессмысленно пялясь мимо меня.

«Иди к морю и помойся, – мысленно озвучил я, совершенно забыв про погоду за стенами тесной хижины.

Бомж послушно вышел на берег и вошел в воду, прямо в своих тряпках. Только тут до меня дошло, что несмотря на свое полумеханическое поведение, он остается все же человеком и купаться в ноябре в холодном море тоже неправильно. Я снова завел его в дом и натаскав воды, взгромоздил ведро на горячую печку.

«Раздевайся, – вздохнул я, стараясь не смотреть в сторону своего гостя. – сейчас будешь мыться.»

Бомж пялился перед собой, безвольно повесив руки вдоль тела. Видимо моя команда оказалась недостаточно четкой, решил я и внес поправки.

«Стаскивай с себя свою одежду. – усмехнулся я.»

В этот раз бродяга протянул руку к подбородку и неловко дернул за торчащий обрывок веревки, очевидно служивший ему застежкой. Тут же вся масса вонючих тряпок рухнула к его ногам, обнажая худое заморенное тело. На меня пахнуло нестерпимой вонью, но я постарался не подавать вида, продолжая отдавать команды.

«Выбрось тряпки за дверь. – приказал я, борясь с подступающей тошнотой»

Но видимо это все же было одежда, поскольку мой полуголый гость продолжал бессмысленно смотреть на стену, ожидая более четкой команды.

Я несколько раз пожалел о созданном препарате. Вместо того, чтобы управлять чужим сознанием, подчинять другой разум своей воле, мне приходилось нянчиться со взрослым мужиком, своим поведением напоминающим огромного пеленочного младенца. Придется пересмотреть некоторые компоненты препарата, думал я, пошагово руководя процессом помывки.

Когда наконец чистый и свежий бомж был облачен в мою запасную одежду и усажен на кровать, моим единственным желанием оставалось поскорее избавиться от такого нудного прислужника сатаны. Кое как прибравшись в доме, я приготовил ужин, не доверяя это бомжу и усадил того за стол.

«Ешь, – приказал я ему, наблюдая, как тот послушно сгреб руками с тарелки приготовленную еду, и запихал ее в рот, игнорируя столовые приборы.

«Возьми вилку, – вздохнул я, с отвращением думая о том, что сейчас мне предстоит обучать бомжа пользоваться предметами быта»

Теперь, когда к моему подопытному вернулось человеческое обличие, я смог хорошенько рассмотреть его. На вид ему было лет тридцать пять, тридцать семь, он был в хорошей физической форме и производил впечатление здорового человека, хоть и чрезмерно худого, если бы не огромные синяки под глубоко запавшими глазами. Его невысокий рост и подтянутая фигура немного сбавляли года, а черты лица почему- то говорили о том, что в прошлом он занимался какой- то интеллектуальной деятельностью. Это все, что я мог понять про своего гостя. Теперь мне было неловко называть его бомжом, и я спросил наугад:

«У тебя есть имя? – вопрос прозвучал глупо. Наверняка оно есть, и возможно он вовсе и не бомж, но гость не обратил внимание на странность вопроса и до меня донеслось невнятное:

«Женя»

«Как ты оказался на побережье? – снова поинтересовался я, совсем забыв об особенностях гостя»

Дальнейшей беседы не получилось. Женя все так же бессмысленно смотрел перед собой, сжимая в пальцах вилку, но так ей и не воспользовавшись. Его тело стало чистым, однако его сознание продолжало плавать в созданном мной растворе, ожидая новых команд.

Чтобы скрыть неожиданно возникшую неловкость, я вышел на улицу и со всей силы пнул ногой гору тряпья, которую Женя называл своей одеждой. Потом взял газовую зажигалку и подпалил все это за валунами. Наблюдая за тлеющей кучей, я пытался придумать, как мне вернуть Жене способность самостоятельно мыслить, клятвенно обещая себе сжечь все свои записи тоже и никогда больше не заниматься подобной херней.

Когда я вернулся, мой подопытный оставался сидеть в том же положении, в каком я оставил его час назад. Еда на тарелке давно остыла, а Женя больше не делал никаких попыток поесть еще. Я попросил его положить вилку и доесть то, что осталось любыми удобными способами. Опять моя команда прозвучала слишком сложно.

«Доешь все! – рявкнул я, уже не скрывая раздражения. Только теперь оно было направлено не на несчастного бомжа, а на меня самого. Мне почти сорок, думал я, а я вдруг возомнил себя великим ученым! Настя была права, мне совсем не подходит этот образ, скорее я напоминаю зарвавшегося школьника, в период гормонального роста, когда тот пытается доказать миру свою неповторимость. Пока я занимался самобичеванием, Женя расправился со всей едой, лежащей на столе и снова замер в выжидательной позе. Я собрал посуду и приказал Жене ложиться спать. Тут мой гость меня удивил. Вместо того, чтобы как все люди улечься на кровать, он выбрал себе темный дальний угол в доме и свернувшись самым немыслимым образом, моментально заснул. Я некоторое время пытался разобраться в хитросплетениях Женькиных конечностей, но не разобрался и свободно растянулся на кровати. В голове тут же возникли расчеты и формулы, которые казались мне настолько правильными и жизнеспособными, что я, не теряя ни минуты, поднялся и тут же принялся записывать все в старую кожаную тетрадку, с которой не расставался. Делая новые записи, я изредка бросал настороженный взгляд на спящего Женьку, все еще ожидая в нем каких-нибудь перемен, но тот только плотнее свернулся в комок и продолжал спать. Я задумался, был ли сон Женьки естественным процессом или он исполнял мои очередные команды? Если последняя мысль справедлива, то я кажется нашел способ избавиться от присутствия бродяги на некоторое время, не прибегая к насилию.

Проверив еще раз свои новые записи, я вытащил привезенные компоненты и в задумчивости уставился на пузырьки. Чтобы добиться чистоты эксперимента, мне нужно было еще некоторое время понаблюдать за подопытным, так делают все исследователи, проводя в наблюдениях годы. Но я был слишком нетерпеливым ученым, мне хотелось всего и сразу. К счастью, во мне оставалось немного здравого смысла, который отчаянно вопил мне, не торопиться, подождать еще немного. Прошло всего десять дней с того момента, когда я напоил наивного бомжа своим препаратом. Его поведение менялось, это несомненно, но совершенно не в том направлении, которого я ждал. Женька, вместо того, чтобы самостоятельно находить способы исполнения моих команд, с каждым днем становился все более беспомощным, это несомненно раздражало, но исследования есть исследования. Я прислушался к голосу разума и спрятал обратно в сумку пузырьки с составляющими компонентами.