– Помнишь, как ты сегодня раздражил Энгеля? Разве тебе его совсем не жаль?

«Я забылся», – мысленно ответил Винин и отвернулся к стене, лишь бы не видеть тьму.

– Или ты специально захотел его раздражить? Ведь тебе нравится раздражать окружающих, видеть, как они морщат нос от неприязни к тебе…

«Мне не нравится».

– Да разве!А кто постоянно раздражает всех? Кто портит настроение? О, пытаешься вспомнить, когда всех раздражал? Ты думаешь постоянно о себе, жалкий эгоист! Правильно говорили, что ты станешь таким же, как твой отец! Только о себе и думаешь, а о других подумать даже не хочешь! Бедный, бедный Энгель! Погубишь ты его…

Винин не спорил, а лежал, словно труп, только дыхание говорило о жизни. В чахлый разум потоками тяжёлого ветра ворвались неприятные воспоминания и поганые чувства, от которых хотелось избавиться раз и навсегда; о них хотелось позабыть и они же, как назло, сильнее истязали и доводили до мигрени.

Винин невольно вспомнил множество конфликтов, где сам непосредственно участвовал. Будучи глупым подростком, он часто ругался с бабушкой, хотя безумно любил её, обходился с ней крайне осторожно и постоянно фильтровал свою речь, прежде чем заговорить с ней. Их ссоры проходили в те дни, когда матери не было дома, и начинались из-за пустяков: то он название лекарства вспомнить не смог, то сказал что-то не так, то ещё что-то не сделал. Бабушка упрекала внука в невнимательности, плохой памяти, дурном поведении, твердила, что «если у ней случится удар, то её смерть останется на его совести» и всякий раз сравнивала его то с отцом, то с глуповатой тёткой, то с родителями отца. И кирпичом на голову, крича с бабушкой в дуэте, являлся «зверь», стыдящий и высмеивающий его за то, что тот посмел взбесить свою родительницу. Ругань продолжалась, даже если он молчал или в растерянности начинал оправдываться, – конфликт в любом случае был неизбежен, что в глазах подростка представало страшной смертью. Проходило несколько часов слёз, криков, оскорблений, и всякий раз всё заканчивалось мирными объятиями, но бессмысленно потраченное время на пустяковую нервотрёпку сильно расстраивало Винина. После ссоры он ещё долго сидел у себя в комнате и либо разговаривал по телефону с Энгелем, либо невольно воспроизводил в голове каждую колкую фразу, сказанную бабушкой.

Его до глубины души задевало прозвище «эгоист» и сравнение с отцовской семейной линией, про которую она вспоминала в плохом ключе, чтобы причинить больше боли и пристыдить внука, и вместе с этим постоянно говорила: «Я тебя не настраиваю против отца. Каким бы он не был, ты должен его любить». А Винин и не относился к своему отцу плохо, наоборот его любил и радовался, когда тот находил время прийти к ним в гости.

Однако со временем слова бабушки сильно подкосили отношение Винина к отцу. Он почти не знал родительский характер, общался с ним крайне редко и то по телефону от силы минут пять. Вскоре желание говорить с отцом угасало, как и угасало уважение к нему после самой долгой и самой грязной ругани родителей, где отец обвинял во всех проблемах бывшую жену. Ох уж эти любовные проблемы и финансовая одержимость людей! Как же это всё удручает и удручало испокон веков, да и, к сожалению, будет волновать будущие поколения.

В то же время «зверь» всё гнусил:

– Сам говорил, что к отцу нормально относишься, а ты его ненавидишь! Ведь он твой отец, как-никак!О, помнишь, как ты расстраивал матушку своим скверным характером? Она была права, что ты думаешь только о себе. Виноватый во всём и, увы, весь в отца!

«Он мой отец! Как я могу быть непохожим на него?!» – мысленно вскричал Винин, резко сел на край кровати и пристально уставился на силуэт.

– Конечно, только вот от него ты взял лишь плохое!

«Я не такой плохой».

– Все эгоисты так говорят! Даже вины не чувствуешь!

«Я не эгоист и не во всём виноват».

– Конечно-конечно!

«Зверь» насмешливо ухмыльнулся и, шагнув назад, исчез, оставив после себя ещё бóльшую тяжесть в душе и стук в висках. Винин под пение часов ещё долго вглядывался в пустоту, где до этого находилась тень, пока из кухни не завопил телефон, заставив его выйти в соседнюю комнату.

– Да? – прижав телефонную трубку к уху, ответил Винин.

С той стороны раздался заспанный голос Энгеля:

– Модя, чего не спишь? Три ночи, а у тебя в окне до сих пор свет горит.

– Да, вот, не спится.

– Опять вина?

– Так, пустяк.

– Ответь на вопрос.

– Да, опять.

– Тебе помочь?

– Не стоит. Ложись спать, оно пройдёт.

Из трубки послышался тяжкий вздох, и за ним последовало утвердительное: «Жди меня». Винин стоял посреди кухни с телефонной трубкой в руке и мерцанием в глазах.

– Теперь из-за тебя он не выспится! – воротившись, захрипел «зверь». Вместе с ним явился и «светлый» человек.

– Он сам предложил помощь, – хмуро покосился на тёмный силуэт Лука, затем обратился к писателю и одарил его доброй улыбкой. – Здесь нет твоей вины.

– Ты замучил Энгеля своими жалобами! И меня замучил! – не унимался «зверь». – Какой же ты эгоист, даже друга не жалеешь!

– Он отказался от помощи, а Энгель настоял сам! Не слушай его, Модест, лучше воду вскипяти и умойся.

– Слезами умойся, тряпка!

– Молчи!

Лука махнул рукой в сторону силуэта. Силуэт пропал, более не отягощая душу присутствием, и вместе с ним исчезла головная боль и камень в груди. Винин облегчённо вздохнул и решил последовать указаниям Луки: поставил чайник кипятиться, умылся холодной водой и стал ждать Энгеля. Вскоре раздался стук в дверь, и на пороге оказался художник с пакетом булочек и мольбертом в охапку. Он снял куртку и крепко обнялся с товарищем.

– Здравствуй, брат! Опять не спится, да?

– Немного.

Они прошли на кухню. Винин налил Энгелю чай, а тот, поставив пакет на стол, по привычке осмотрелся вокруг, хотя знал эту квартиру как свои пять пальцев.

– А ты чего проснулся? – поставив перед ним кружку, поинтересовался Винин и сел напротив.

– Воды захотел, да и Дюка в клетке забушевал, – тоже пить хотел и всё чирикал да чирикал. Потом увидел у тебя свет и позвонил.

– О как! Дюка попил?

– Всю поилку опустошил! А Хоське пришлось корму наложить; увидела, что я проснулся, и начала по миске стучать. Ну, ты видел, как она по ней барабанит.

Винин усмехнулся:

– Наверняка в прошлой жизни музыкантом была.

– Ага, на чужих нервах барабанила, – Энгель вытащил из пакета шоколадные булочки. – На, ешь!

– Опять тратишь на меня деньги.

– А всё, ешь давай!

– И ты тоже ешь.

– Не хочу.

– Точно?

– Второй раз не отвечаю.

Писатель покачал головой и в смущении принялся за булочку. Художник, попивая чай, уставился в окно.

– Что тебе в этот раз не даёт уснуть?

– То же самое, как и всегда… Давай лучше поговорим о другом.

– Не хочешь рассказывать?

– Боюсь, что удручаю тебя своей больной головой.

– Нет, мне вовсе не сложно. Я готов тебе помочь отвлечься.

Винин стыдливо опустил глаза и на вздохе выпалил:

– Как же стыдно и эгоистично с моей стороны…

– Модя, ты не эгоист, ты – хороший человек! Я готов тебе помочь и никогда тебя не брошу, брат, – немного помолчав, Энгель щёлкнул пальцами и улыбнулся. – Уже придумал, что дальше будешь писать?

– Да, примерно набросал в голове. Хотел сесть за план, но не вышло, – внезапно он ехидно улыбнулся. – Видел, сегодня ты Геру рисовал. Как у вас дела обстоят?

Энгель смутился, пожал губы и, нахмурившись, уставился на него, желая пригрозить кулаком, но только вскрикнул:

– Модест, не смущай! Нет у меня с ней ничего. Мы дружим, и дальше дружбы вряд ли что-то будет.

– Будет-будет, я уверен.

– Прекращай! Лучше расскажи, про что будет новая книга?