С лестничной клетки вдруг донеслись голоса. Пока издалека. Вроде этажом ниже. Надо бежать! У двери я споткнулась о ботинок безногого. Пинком повалила его, чтобы освободить дорогу тележке. И тут… Я увидела, что из-под закрытой двери ванной пробивается полоска света. Он что, в ванной? Нет, это невозможно. Я никак не могла собраться с мыслями.

Голоса на лестничной клетке становились все громче. Это пожарные спрашивали у жильцов, не попало ли в квартиры опасное количество дыма.

Надо бежать. Но в жизни у меня не всегда получалось сделать правильный выбор. Надо было все проверить, чтобы потом не пожалеть. В конце концов, этот негодяй обчистил мою квартиру. Отнял у меня драгоценности, воспоминания, документы, будущее балбеса-внука, попрал ногами мундир Хенрика. Сжимая ручку тележки, я смотрела на дверь ванной.

В любую минуту в дверь могли постучать пожарные, но я двинулась вперед. Все неважно. Никто не сможет удержать меня. Я должна выковырять оттуда этого типа.

Я схватилась за ручку двери. Дернула.

Он был там.

Я ничего ему не сказала.

Безногий сидел на унитазе весь в крови. Из груди торчала рукоятка кухонного ножа.

В руках он сжимал перетянутую резинкой пачку денег и металлическую шкатулку с украшениями.

Я забрала свою собственность.

Наверное, я могла бы извиниться перед ним за то, что наплевала ему в кофе. Нехорошо все-таки так обходиться с покойником. Ну что ж. Как вышло, так и вышло.

С Хенриком я познакомилась в декабре 1970 года. Я тогда была молодая и красивая. Познакомилась я с ним в свой первый рабочий день, и он сразу произвел на меня впечатление приятного молодого человека с интересами. Хенрик, служивший тогда в звании мичмана, уже начинал взбираться по ступенькам иерархической лестницы. В стране тогда дела обстояли совсем не так, как сейчас; военнослужащие были привилегированными людьми. Статус сводился не к деньгам, которых у всех было одинаково, а к знакомствам и тому подобным неофициальным связям. Я, неопытная секретарша, не очень-то понимала, что происходит вокруг, но неплохо разбиралась, кому из окружавших меня офицеров есть что сказать, а кому сказать нечего.

Хенрик пригласил меня выпить кофе в казино. От удивления я отказала, но подружки меня убедили, что я совершаю ошибку. Такие свидания – не бог весть что, а неплохо было бы время от времени появляться на людях с молодым мичманом. И когда Хенрик снова пригласил меня, я согласилась. Теперь, оглядываясь на прошлое, я понимаю, что казино называлась самая обычная пивная, но тогда встречались в основном там. Тем больше я удивилась, а под конец и разозлилась, когда Хенрик не явился. Я ждала его минут пятнадцать – худшие четверть часа, какие мне на тот момент довелось пережить. Четверть часа, исполненные стыда и смущения. Тогда-то все и началось. В казино вошли несколько моряков. Они ходили от столика к столику и сообщали сидевшим там офицерам какую-то информацию. Те, вне зависимости от того, были они с женщиной или одни, сразу становились серьезными, обменивались с матросами парой коротких фраз, после чего вставали, кланялись своим спутницам и быстрым шагом покидали казино. Я не знала, о чем речь. Матросы подошли и ко мне, и я испугалась. В голове у меня пронеслось: «война».

– Зофья Кристошик? – спросил красивый молодой человек в отвратительно сидевшем мундире.

– Да, – ответила я.

Я хотела улыбнуться, но так удивилась, что лицо мое, наверное, превратилось в какую-то непривлекательную странную гримасу.

– Мичман Хенрик Вильконьский нижайше просит прощения за то, что не может явиться на свидание. Его срочно призвали в часть, – объявил молодой человек.

У меня подкосились колени. С минуту я не могла двинуться с места, а потом на ватных ногах пошла к выходу. Надо было предупредить родителей.

На улице было подозрительно спокойно. Я со всех ног бежала по обледеневшему тротуару, оскальзываясь в нарядных сапожках на каблуках.

Увидев меня, папа и сам испугался. Оказывается, он уже все знал и объяснил мне, что произошло.

– По радио вчера передали, что правительство собирается поднять цены на продовольствие на двадцать три процента, – объяснил он, сидя за кухонным столом в своих огромных очках. – Это значит, что простой человек едва ли будет в состоянии сводить концы с концами. Люди требуют отменить повышение, требуют сменить руководство партии.

– А зачем мобилизуют военных?

– Хотел бы я знать. Как бы то ни было, я запрещаю тебе встречаться с этим молодым человеком, – заключил отец.

***

Как же мне их не хватало в самые трудные минуты – Хенрика и папы. Они бы знали, что делать. А я – нет. Я хотела бежать, но было уже поздно.

От входных дверей донеслось «тук-тук», а потом «бах-бах». Я понятия не имела, кто стоял по ту сторону, однако знала одно: кто бы там ни был, этот человек вот-вот обнаружит меня в чужой квартире, где на унитазе сидит покойник, из груди которого торчит рукоятка ножа. Я чувствовала, что проиграла. Мне не хватало воли к победе, я не могла собраться и придумать, как объяснить, что я здесь делаю. Что ж, надо отдаться на милость судьбы. Я открыла дверь.

– Здравствуйте, – сказал гигант с топором в руке и в каске на голове.

– Вы так на дверь набросились, что и покойника разбудите.

– Извините. Мы насчет задымления. У вас все нормально? Вы хорошо себя чувствуете?

– Хорошо. Вот бы раньше такой здоровяк пришел – он бы мне очень пригодился. Все мужчины одинаковы. Когда они нужны, их не сыщешь. Зато когда хочется побыть одной, они так и ломятся.

– Здесь еще кто-нибудь живет? – спросил пожарный.

– Да. Один безногий… В смысле – жил, потому что, видите ли… как бы это выразиться? Больше не живет.

И я посмотрела на пожарного. Вроде добродушный. Я с минуту раздумывала, не попросить ли его, чтобы он меня не выдавал, но решила, что это ни к чему. Какой-нибудь зануда-полицейский допросит его и дознается правды.

– Простите за беспокойство, – на автомате забарабанил пожарный. – Не открывайте, пожалуйста, окон, пока дым не рассеется.

Он поклонился и пошел стучаться дальше. Я в удивлении стояла на пороге, чувствуя себя невидимкой. Я могла бы сбежать с места преступления незаметно, и меня никто бы не заподозрил. Могла бы вытащить из покойника большой окровавленный кухонный нож и размахивать им у пожарного перед носом, а он наверняка решил бы, что оторвал меня от нарезания печенки.

– В четвертую не стучитесь, там никого нет, – крикнула я пожарному. – Может, видите – там дверь еле держится. Еще сломаете.

– Вы уверены?

– Как в том, что сейчас разговариваю с вами, – с этими словами я скрылась в квартире безногого.

Мало-помалу ко мне вернулось присутствие духа. Я решила подождать, пока суета во дворе и на лестничной площадке не уляжется. Нельзя, чтобы меня еще кто-то увидел. Занятый по горло пожарный оказался неопасным, но рисковать снова было бы слишком легкомысленно. Я ведь угрожала безногому смертью, да еще в присутствии полицейского. И вот безногого нет в живых, а я обшариваю его квартиру. Не надо быть Агатой Кристи, чтобы сообразить, что в случае неудачи я гарантированно угодила бы в круг подозреваемых.

Подстрекаемая любопытством, я подошла к окну. Во дворе, как это часто бывает в жизни, образовалось много шума из ничего. Над нашим небольшим двориком висел белый дым; ему было некуда деваться, и он медленными клубами расползался по пространству между домами. Внизу угадывались лишь очертания фигур; их там суетилось на удивление много. Люди нервно сновали туда-сюда в разноцветных отсветах мигалок. Вот именно. Многовато иллюминации для одной пожарной машины. Пожарные как будто привезли с собой диско-шар вроде того, что висел в гарнизонном казино. Я напрягла взгляд и рассмотрела машину скорой помощи. Что-то не так; надо бы узнать, в чем дело, но сначала следует прибраться. Матерь Божья, сколько же я должна была оставить здесь отпечатков пальцев! Похоже, меня ждет генеральная уборка. Убираться в такой конюшне мне еще не приходилось, но никто и не обещал мне легкой жизни.