Кроме поставленных задач творческого характера, в процессе производства сельскохозяйственных работ по добыче себе пропитания усилиями лишь рук своих, и деятельного разума, он научился производить себе сидр исключительно для внутреннего потребления. Ему помогал лишь ручной алюминиевый пресс и железная терка, которую он отыскал в арсенале отцовских орудий для выживания в условиях колхозного сексотско-андроповского каганата, когда закладывались новые основы украинского полуколониального прозябания на окраинах европейской цивилизации. Огромное количество спелых сочных налитых яблок из его старого сада, позволяли делать большие запасы на зиму. Вино выстаивалось в бутылях, приобретая янтарный яблочный оттенок; превращалось в просветленный ароматный и слегка хмельной напиток. Это была альтернатива самогонке, которой фанатично предавалось население сел в советское и постсоветское время.
К автору, зачастил его одноклассник О.В., в простонародье — Дэнэка. Причиной его паломничества — был все тот же сидр, который он производил из антоновок, которых росло у автора: целых шесть штук.
В замечательном саду, в котором красовались высокорослые медовые донешты и штрефели, древняя анисовка и снежный кальвиль, все виды пепинов — Шафран, Литовский и Черненко, — антоновки явно проигрывали конкуренцию по всем своим вкусовым качествам. Вино придало антоновкам, в вышеперечисленном ряду, почти симфоническое звучание. Чуть ли не сто литров, за осень, надавливал, автор, вкуснейшего вина.
Насолив солидную глиняную макитру черных груздей, автор считал — в том плане — свою ежегодную подготовку к зиме законченной.
Дэнэка снабжал автора ежедневными сплетнями, в какой-то мере скрашивая его досуг. Что продолжалось сравнительно долго, учитывая авторскую нетерпимость ко всякого рода усиленному вранью и унижению достоинства других.
Авторский быт сложился для прохождения литературной линьки. Что это такое? Это когда на десять лит. произведений выходит одно с задатками гениальности, а все остальные — макулатура и сырье для будущих рассказов. Это нащупывание связей между словами. Это изучение быта, проверка и настройка «божественных» каналов. И много чего другого, до чего непосвященному человеку нет особого дела. В общем, это не для членов: «спiлки письменникiв».
Дэнэка, тем временем, признавался:
— Ты, — говорил он, автору, — да еще Коля Мацэдун, мои лепшие друзья. Вступай в нашу бригаду. — В «бригаду» он сказал, или в «банду», автор запамятовал так, что не может определиться с предпочтением в тексте. В любом упомянутом слове, отчетливо слышались отголоски и нотки настроения сельского альфа-сексота Бардака. Тот уже давно испытывал естественное желание прописать автора в спитом коллективе, состоящего из сельского отребья. Этому помазанному на власть спецслужбами, существу, страдающему ко всем своим недостаткам, дикой дислексией, хотелось опустить ниже плинтуса литературу; в лице автора, до самого уровня сельской подворотни. Бардак ненавидел любое проявления высокого проявления в человеке. Это передавалось всей его колхозной челяди. Они голосовали всегда за самых тупых депутатов; за самых бессмысленных президентов.
Бригада, работающая по найму, не представляла угрозу его существованию. Бригадники возились возле пенсионеров, и, собственно, были выключены из активной политической жизни. Автор же, руководствуясь божественным смыслом, дальше лез в литературу, превращенную украинскими сексотами и пропагандистами в поле бессмысленной деятельности.
Стоило автору напечататься в столице, он тут же превращался в субъект агентурных разработок. Очевидно, Дэнэка, по грубому наущению альфа-сексота, прощупывал позиции автора.
Мацэдун был признанным бригадиром среди этих демонических сил. Дьявол, которому они служили, проявлялся в лице того же самого альфа-сексота Бардака (подлинная фамилия его предков, которую они заменили на более благозвучную, потакая собственным амбициям). Служа демонами, они автоматически превращались агентами влияния «русского мира».
Через Дэнэку, Бардак подобрался к автору, влияя на его самочувствие; производя ежедневные попытки вывести его из внутреннего равновесия. Как-то, он выманивал автора в зернохранилище: «получать материно зерно». Потешил свою, несравненную челядь, видом бредущего с пустыми мешками врага.
Под шиферным навесом ждали своей участи две неравномерные кучки пшеницы: у той, что служила для ублажения близких альфа-сексоту демонов — отборные зерна (где только взяли такое, — гложет до сих пор автора навязчивый вопрос?); а в другой, с не перевеянным суржиком — получали в свои латаные мешки, существа в фуфайках, более низкого уровня.
Зерна, конечно же, автору никакого (материного), не дали (как и земельного пая). Этот случай послужил возникновении волны сплетен. Не в первый и не в последний раз. Не давали учителям зерна колхозные лодыри. Да и откуда оно должно было взяться у этих колхозников в средине 90-х, когда основные фонды — пахотные земли — были благополучно заброшены. Агрохолдинги пришли уже на пустое место.
Мать — старая учительница не заслужила на такое отношение от колхозных бездельников! Это подразнило автора. От Дэнэки — автор решил избавиться привычными для этого общества средствами — подставы. Об этом автор оставил подробное описание в своем романе «Трепанация ненависти». Он, подготовил «ловушку»: не расплатившись с ним «червонцем», за проделанную такую-сякую работу; ограничившись всего лишь выпивкой. Получив мелкие дивиденды. Это был тот уровень, на котором приходилось ему действовать. Отметив про себя, что после этого случая, сплетни змеились не столь вдохновенно, как в случае с зернохранилищем. С уходом Дэнэки, автор очистил свой внутренний мир от загрязнения пустопорожней болтовней. “Космические энергетические каналы, надо содержать на должном уровне”, поздравляя себя с мелкой победой, думал автор.
Он не мог предположить, что в этой примитивной истории мог спрятаться некий подспудный смысл.
2
…И вот… потрудившись над двумя рассказами о своей первой растоптанной обществом любви, автор обнаружил, что в описанном выше поступке, существует еще более глубокий смысл. С авторским сознанием, однозначно, поработал Зигмунд Фрейд, которого он тогда штудировал на досуге.
Мацэдун оказался в любовниках авторской симпатии, о которой были написаны уже рассказы. Прыщавому Коленьке, НН досталась уже после нескольких подобных прыщавых колхозных угодников, и одного солдата-дагестанца. Автор скоро закончил десятилетку, и перестал видеть ее, чтоб оценить всю очередь, состоящую из ее поклонников. Сам он уже не претендовал на эту почетную роль. Очевидно, многие из них, являлись происками ее подружки, жены начинающего сексота Кальсончика. Хитрая Мамонша подкладывала ее под избранных, используя естественное стремление девчонок в столь романтическом возрасте, влюблять в себя всех самцов, и выглядеть настоящей принцессой на балу, в том числе и восточном. Складывался спрос на определенных мальчиков. Пока она выбирала, уже подрастали новые поколения принцесс. Новые, естественно, были лучше старых…
Девочка, очевидно, уже не дожидалась сказочного принца, на колхозном «Кировце», каковой был у пользовании ее отца. Тогда автор получил от нее первое письмо: "из-под" Мацэдуна. Сдержанно ответил, потому что не надеялся, что она изменилась к лучшему. Он ей не верил; ни единому слову. Она отвечала в собственном стиле, будто бы делала для него очередное одолжение. И, все, закончилось новой перепалкой. За год, автор пережил увлечение, очередное свое романтическое приключение, с одной замечательной девочкой, которую не смог полюбить всем сердцем. В отчаянии он написал письмо, которое так и не отправил. Письмо так и исчезло из его дневника. Возможно старший брат бросил его в ящик? Получил от нее новое, неожиданное, послание. Автор, перегорев чувствами к тому времени, ответил ей словами Михаила Юрьевича Лермонтова в стихотворении «Благодарность». Вернул ей все фотографии, где они были счастливы, своим первым чувством. Она напомнила, в ответном письме, последнюю их встречу у Кальсончика на крестинах. Автор пожалел в последнем письме, что когда-то не сумел ее поссорить с Мамоншей; хотя помнит эту, свою, отчаянную попытку.
