Встречали, Новый год, мы у нее дома; медленно кружась в ритмах вальса, как бы привыкая держаться вместе. Это закрепилось уже в ту волшебную ночь, когда меня начали преследовать местные парни. Они, пристроившись сзади к нам, делали мне подножки. НН меня придерживала, чтоб я удержался на ногах. Похоже, что приставленный ко мне стукач, потеряв меня из виду при подготовке к празднованию всем классом, наконец-то вышел на то, куда мы — втроем — неожиданно смылись — смог найти двух свободных холуев и отправить их к двору НН. Я до сих пор могу смаковать этим эпизодом, как мы с НН ходим по пустынной, очищенной от снега, улице, напротив ее двора, а за нами по пятам, бродят два здоровых, колхозных дебила, и все время пытаются заплести мне ноги. Зрелище — эпическое для любого украинского села в ту пору.

Это происходило в соседнем селе, в котором, я — в середине семидесятых, — вынужден был учиться в старших классах. Так бы все и продолжалось, пока бы я твердо не стал на ноги.

Прошло больше месяца — пока я решился на первый поцелуй. Это случилось уже на исходе февраля. До конца марта, я был полон ощущением счастья. Этого ощущения не могли поколебать даже сплетни о ней, которые распускали специально для меня. Этим трудно было поколебать мою уверенность в чистоте НН; хотя — признаюсь — было очень обидно «слушать» тех, кто казалось был близок ко мне. Старшие сексоты, таких, и использовали в этих провокациях. Скоро эти сплетни, прекратились для меня. Я был непоколебим относительно НН. Я, (безумно), любил ее. Потому отбрасывал любые пошлости на самом начальном этапе, не давая им превращаться в нравственную грязь. Я даже предупредил НН, относительно подружки стукача (Кальсона), которая взялась опекать ее со своей гоп-компанией. На второй день, НН чуть ли не в слезах, объясняла мне, что Люба невиноватая, что меня избили из-за нее солдаты-стройбатовцы, поскольку она об этом ничего не знала. Это был интересный случай. Блудливая Мамонша, влюбила в себя стукача Кальсона, и они решили натравить на меня солдат. “Вызывая ревность” в одного из них (Сосновского), она начала крутиться возле меня; тот ударил меня по физиономии, что у меня в глазах засветилось. В это время, к ее Кальсону, для отвода подозрений, приставал какой-то другой солдат. Обидно, не за что получить удар по лицу за то, что кто-то должен отчитаться перед куратором — хахалем его матери.

Потом, произошла первая ссора, которая — мне казалось — станет последней. Впрочем, она дала трещину, которую не удастся залепить. В первую очередь — в самом себе.

Это случилось во время путешествия в Белоруссию, в Витебск.

НН училась классом ниже, но ей разрешили ехать с нами. Видимо, ее новая подружка, Мамонша, способствовала этому. Уговорила ее мать, что она нас в дороге поссорит. Над этим уже дружно работали сексоты двух сел.

Мамонша слыла красивой девушкой; обладающая необходимым набором ярких лидерских качеств. Авторитет ее, в своей среде, был непоколебим. Она поддерживала его всеми своими силами. Она почитала не столько защищать свою кодлу от внешних агрессий, сколько сама служила агрессором. Была она каким-то там, по счету, ребенком в своей многодетной семье. То есть, была адаптирована к условиям выживания в любом советском коллективе, в котором особенно ценились все психопатические (мегаломанические) наклонности.

Она быстро влюбила в себя моего односельчанина Кальсона. Это был ехидный (эту неожиданную характеристику ему дала — примерно в седьмом классе, классная руководительница «Ниночка», как мы ее звали). Я не сразу раскусил этого подлого человека, — начинающего стукача, — за что и поплатился не раз, в том числе и своей настоящей любовью. Он был несимпатичен не только этим. Существо с утиным носом. Весь в колхозную породу своего папашки-алкаша. От этого, наверное, развилась зависть и ненависть, которую он, умело, скрывал за положением своей мамашки — секретарши в сельском совете. Она была любовницей альфа-сексота Бар — кова, которого призвали вербовать несчастных женщин своим членом. Это все, что надо знать о способах вербовки по нашим селам. Я дружил с Кальсоном; точнее — ездили вместе с ним на рыбалку. После того, что случилось, я не перестал утверждать, что дружба в Советском Союзе чего-то стоила. Мать, занимая видное положение в нашем селе, могла рассчитывать, что альфа-сексот позаботится о ее сыне. Жили они в недавно отстроенном шикарном доме, благодаря исключительному расположению альфа-сексота, пахана Бар ____ кова. Как любая мать, его мать души не чаяла в своих чадах — и пользовалась всеми открытыми возможностями, чтоб утверждать их социальное положение. Взрослые часто играли в наши детские, и юношеские, игры, адаптируя потомство.

Мамонше, выживавшей в многодетной семье, этот Кальсон, стал заманчивой мишенью*. Как только мы появились в соседнем селе, после восьмилетней школы в своем селе.

Я носил (временами) очки, хотя, по моему нынешнему убеждению, не обязан был снимать, это грубое приспособление. Что помогло бы сильно уберечь себя от этих жутких последствий, стоивших мне так дорого. Но, в эти годы: так хочется любить, и быть любимым. Перейдя в соседнее село, я избавился от диоптрий, так как ненавидел носить очки. С того самого времени, когда мое зрение в четвертом классе опустилось до «-3». Эта опрометчивое решение повлияло на всю мою молодость.

…Сразу же, как только у меня появилась НН, Мамонша подошла ко мне, и сказала:

— Я дружила со старшей сестрой Нади. Теперь я буду дружить с Надей.

Старшая сестра НН, вышла замуж за киевлянина сразу после школы, и жила в Киеве. Хотя до этого, дружила с местным парнем. Одним из тех, кто заплетал мне ноги на Новый год.

Я уже рассказал историю, когда меня ударили просто так за нее, что это надо было ее Кальсону. Люди на ту пору успешно отучились работать в колхозах, поэтому на сбор урожая присылали, в порядке “шефства”, солдат-стройбатовцев. Осенью жизнь в этом селе, приобретала цвета хаки. Возле клуба, стройбатовцы, в порядке превентивной акции, однажды примерно отхайдокали местных парней. Сделав из них удобную прислугу при добывании самогона. Сами разбрелись по селу с девчатами. Которых — почему-то — в конкретном населенном пункте, — являлось на свет очень много.

Короче, у меня были причины ее опасаться. Лидерские наклонности, всегда вызывали во мне стойкое неприятие. Уже закладывались в черты творческого характера, не очень доверять людям с мегаломанскими наклонностями. С них делали стукачей. Мамонша, была очень красивой девушкой, своей украинской чернобровой красотой; была достаточно хитра, как всякая властолюбивая дама, хотела всеми командовать. Умело используя свой язык, как бритву. Обычное воспитание в советской среде, где запрос на таких персонажей был огромен.

3

…С НН, мы намеревались путешествовать в одном отсеке…

Подражая «как бы друзьям», я за компанию закупил в привокзальном гастрономе в Конотопе, сколько то грамм ливерной колбасы. Выбора тогда практически не имелось. Людям современным — этого не понять. Стадный инстинкт у меня довольно-таки сильно ослаблен. Но, в тот раз, он, почему-то, сработал, как часы. Я хотел побыть с НН, как и все они в своей компании — и, тут же, допустил непростительную ошибку. Я, — влюбившись, — научился быстро изменять своему эго. Я приволок, эту, «собачью радость», в занимаемый нами отсек. НН, поменялась лицом; такой я увидел ее впервые. Я, понял, что я допустил какую-то ошибку. Ее реакция, отвечала каким-то предупреждениям Мамонши? Поэтому, я могу лишь представлять: сколько радости принес всей этой компании, купившись на эту элементарную подставу.

НН, молча, выкладывала на столик вареные яйца… но съесть их, мы не успели.

Мы только что обменялись простенькими, железными колечками, купленными в киоске «Союзпечати» на станции «Бахмач».

От Мамонши явился гонец, и забрал ее в отсек, который занимала эта компания. Она явно курировала все в этой поездке. В итоге, я остался наедине со своими мыслями.

Так и не дождавшись ее, я отправился за ней — и, заметив ухмылки, мог уже догадываться, не обнаружив на их столе злополучной ливерной колбасы, о чем велась беседа с НН.