Annotation
В эту книгу входят два произведения. Первая повесть: "Не такой как все" — о первой любви. Вторая повесть: "Ведьмы" — затрагивает процессы становления молодого человека, как автора и как личности. Автор затрагивает те струны в человеке, которые способны к самореализации. Для этого, необходимо создать себя, как машину, которая способна достичь определенных судьбой целей в жизни. Основной мотив этих повестей.
Александр Пышненко
I. Мы все в эти годы любили
II. Из кальсон Дзержинского
III. Постскриптум
Шроо
Месть вождя
Александр Пышненко
Не такой как все. Ведьмы
I. Мы все в эти годы любили
Вместо предисловия
Человек вернулся с Донбасса, с навязанной украинцам войны. Вот уже который год, бойня на Донбассе, перемалывала лучшие чувства сущих поколений патриотов, в надежную энергетическую духовность — муку, из которой выпекутся хлеба, которых станет вдоволь для ситного пропитания здоровой украинской нации. Это справедливая война за подлинную независимость страны, которую не сможет выхватить у таких, выпестованное веками колониального существования выпестованное отродье московских паразитов. Нация, которая веками была утапливаемой, своим неизбежным врагом, в крови и болоте, развязанной им эпической коррупции. В обволакивающей корни, грязи, воспроизводилась лишь враждебная плесень. По-прежнему, как по заведенной инерции, процветала отмобилизованная армия внутренних коллаборантов, — сексотов, — устроенных в самом государственном аппарате.
Шпионы-президенты сменяли один одного на самом высшем посту в квази-государстве; а последний — Янукович, — являл собою, дополнительно, законченный вид уголовника-рецидивиста (это, кажется, единственный случай в истории человечества). Никакой народ подобного позволить себе не мог, априори. Навязанный из московского Кремля, как символ вечного владычества, такой “президент”, представлял собою симулякр высшей власти, за которым маячила тень имперской России.
Искусственно создавалась безысходная ситуация, когда Украина неотвратимо следовала, как бы по пути неизбежного, исторического процесса — «воссоединения с метрополией».
Россия, на виду у всего мира, поглощала сформированную «европейскую державу», вроде как отколовшуюся в 1991 году мятежную «окраину», заводя ее в, наспех модернизированное, имперское стойло — “Таможенный союз”. Бесхитростная пропаганда из Москвы, обкатывая этот постулат, подливала масла в огонь.
До победоносных реляций и маршей «под стенами древнего Кремля», оставался небольшой отрезок пути.
В какой-то момент, в планомерный процесс хрестоматийного аншлюса, неожиданно для своры политических проституток в Украине, вклинились патриоты. В Киеве начался традиционный Майдан.
После запланированного в Москве, захвата Крыма, неожиданно началась беспрецедентная война. Откинуты рамки «гибридной войны», как это преподносила пропаганда. Об имперских притязаниях на всю Украину, пришлось делать вид, что забыли. Все это подавалось под видом “внутреннего конфликта на Донбассе”.
Патриоты в Украине, не дождавшись мобилизационных команд от «режима кормления лубянского гауляйтера», взялись за ратное дело.
Сепаратисты притихли, не сумев поднять мятеж сторонников по всей Украине, которых, продолжительное время, агентурными методами, сбивали во внутреннюю «пятую колонну».
Человек пробыл на Донбассе с июля 1916 года. Служа на самоходке 2С7 (нежно называемой «Пионом»).
1
…Я возвращаюсь в осажденный непогодой Киев, с которым связывало много прочных и теплых воспоминаний.
День выдался пасмурным; над головой провисало смурое, неприглядное небо. Дождя не ожидалось, но было сыро и неуютно, что проникало в настроение и мысли.
Я передвигался по уличным лабиринтам, лишь по каким-то внутренним ориентирам, постоянно утыкаясь в какие-то знакомые облики зданий, улиц, парков.
Иногда перед глазами возникал знакомый угол дома (без привязки во времени); целая улица (например: Саксаганского). Я снова, как бы возвращаюсь с хоккейного матча в общежитие геологоразведочного техникума, на улицу Летнюю, что на вершине Черепановой горы (учился там, с 1978 по 1981 год). Вот я стою во дворе техникума, разделенном с какими-то новыми владельцами, разглядываю знакомые до боли в памяти, строения, — и, в то же время, отмечаю про себя, что все вокруг изменилось. И, многое — не совсем к лучшему. Я выпиваю, принесенную водку, прямо во дворе техникума. Сидя на обшарпанном крылечке столовой, в которую я никогда не захаживал во время учебы, предпочитая харчеваться в приличном кафе “Либідь”, что напротив Палаца культуры «Украина», место которого заменяет нынче какая-то элитная ресторация («Одесса»).
…Вот я направляюсь, зачем-то, в Хрещатый парк, на то самое место, на котором когда-то выставляли свои мольберты, киевские художники, чтоб запечатлеть на холстах самые чудесные, днепровские, пейзажи: с Пешеходным мостом и Трухановым островом в центре незатейливых композиций.
Я часто прогуливаюсь в выходные, отдыхаю здесь, после посещений многолюдного Крещатика, который оставался шуметь внизу — многозвучьем главной улицы города. Я являюсь сюда постоянно, заполняя свободные минуты каким-то эмоциональным смыслом. Особенно, когда Киев наполняется буйством от цветения каштанов и спешащих, в своих белоснежных фартуках по школьным делам, совсем еще юных киевлянок.
Город влюбил меня в себя, как это часто случается только в пору своей цветущей юности, когда чувства особенно глубоки, память цепка и избирательна, чтоб как можно больше впитать в себя, осознавая исключительную важность каждого момента в открывающемся перед глазами огромном мире.
Меня захватывают воспоминания той эпохи, когда были художники в Хрещатом парке и старшеклассницы под цветущими каштанами, спешащими на экзамены.
…Я явился в этот парк, как и в тот день, когда получил неожиданное письмо от своей первой, и по-настоящему любимой девушки, с которой я не общался, на тот момент, уже более двух лет…
Еще в школе мы разошлись по разным направлениям в координатах, вполне отдавая себе отчет в том, что мы сотворили. У нас появилось слишком много врагов. Она воспитывалась в той среде, и не смогла им противостоять. Внутренне, они на меня не имели такого влияния.
Ее не столько тянуло ко мне, а, больше — в тот взрослый незамысловатый мир, в который ее приняли те подружки и знакомые, уже прыщеватые парни. Этого ей недоставало во мне? Прыщей? Так их никогда на мне не будет. А может, во мне было слишком много чего-то иного? Много оставалось детского в мои-то 16 лет? Ей нашли “богатого” парня и легко убедили ее, что только “он ей пара”. Она легко поддалась на эту примитивную провокацию. Любовью, очевидно, там и не пахло. Он, покатав ее на мотоцикле, добившись поставленных целей, быстро оставил ее. Это случилось, когда у нас был летний лагерь для старшеклассников, в котором, я, смог наконец-то подружиться с девушкой, которая мне нравилась всегда. Мне не суждено было влюбиться снова, поскольку окружение помогло мне вернуться к НН. Это было кратковременное решение. Но, все буду выкладывать, по-порядку…
На все эти процессы нашего отчуждения, были замешаны огромные силы сексотского воспитания в советских школах. К сожалению в нашем окружении, оказался на воспитании один стукачок (я называю его здесь — Как Бы Друг), — Кальсон, так мы его называли в младших классах, и, поверьте, это его настоящее прозвище, а не те, поздние, которые ему придумал и внедрил его куратор, сельский альфа-сексот, с которым жила его мать. На это тратились огромные силы и авторитет всей местной всесильной кагебистской структуры, с ее многочисленными холуями и провокаторами. Молодежная среда очень безжалостная в этом плане, и дает “погоняйлова”: не в бровь а глаз, как говорится. Это все заслуживается, как почетные звания. С НН расправились по-взрослому, — это был стиль организации. Ее первым парнем стал этот мотоциклист из таких же сексотов. Конечно, они хотели ей только добра, как это ей преподносилась. Богатства ей желали. Парень то хороший, из своего окружения.
