После похлёбки принесли печёную свинину, хлебы и немного сыра, половину которого под шумок стащил Сбышек, сделав при этом вид, словно сыр ему безразличен. Вальтер не стал поднимать по этому поводу шум, а только смотрел, как хозяин и его люди жадно поедают кушанья. В кувшинах оказалось слабое и совершенно невкусное пиво. Вальтер привык к совсем другим напиткам, но в такой глуши разве можно было мечтать о большем?

— Так зачем, говоришь, в Англию ездил? — покончив с мясом, спросил его Куявский.

— Я учился там в университете в городе Оксфорде, пан, — ответил Вальтер. — Я добился больших познаний в геометрии и механике. Это восемь лет назад было. Потом я вернулся в Данциг, ездил по городам, изучал ремёсла, был и в университете Кракова.

— Это том, что покойная королева повелела открыть? — уточнил Куявский.

— Видимо тот, другого во всей Польше на найти, — улыбнулся Вальтер.

— И что ж ты в этих университетах не стал учёным богословом или правоведом? — удивился Куявский. — Оттуда же одни попы и выходят?

— Что вы, пан! Университеты хранят учёные книги о природе вещей, размышления древних математиков, что возводили чудеса света ещё до расцвета Рима. Инженер, как я, создаёт вещи, строит города и замки, а богословы порождают одни слова. И монах, и законник сидят в зданиях, что построил им инженер, едят хлеб на мельнице, что построил инженер, носят панцири…

— Постой, постой! — прервал его Куявский. — Ты, Вальтер из Данцыга, вижу, чересчур учён и словоохотлив. По мне так чума на всех этих попов и правоведов, курва их возьми, ты про мельницу мне лучше расскажи. Можно ли такую построить, чтобы молола одна за десятерых?

— Отчего нет, если подобрать механизм… — проговорил Вальтер.

— Вот и подбери мне такой! — воскликнул Куявский. — Хотел я три мельницы построить недалеко от Вислы. А проклятый епископ и его подпевалы не дают. Мол, их кметы станут тогда только ко мне ездить муку молоть, а к ним никто не приедет. А какой резон кмету ехать три дня в одну сторону за помолом, а потом в другую? Уж судился я с ними и так и эдак, и кого надо умасливал, дали добро только одну мельницу возвести. Но да и я не дурак, курва мать их, я такую мельницу построю, которая за десятерых молоть будет! Только мне мастер нужен такой, что механизму настроит.

— Так водяная мельница… — начал было Клюгехаммер, но Куявский опять его перебил.

— Да какая водяная! Если к Висле приближусь, проклятые крестоносцы решат, что я напасть хочу, тут же всё сожгут. А потом ещё объявят, дескать не мельницу я строил, а целый замок. Так что ветряная должна быть конструкция, смекаешь пан инженер?

— Значит, одна мельница должна молоть за десятерых? — переспросил Вальтер.

— О чём и толкую! Может, и не за десять мельниц, жерновов добыли не так много, но чтобы смолоть за раз можно было мешка три. На епископской мельнице кметы по целой неделе помола ждут, а дают им не муку, а дрянь какую-то. На моей мельнице всё должно быть иначе! Мельница мне денег принесёт не мало, и тебе заплачу хорошо, сорок марок дам, если построишь такую! А то, погляжу, хоть и учён ты, одет не лучше зеленщика на ярмарке.

— Я простой человек, пан. Как писал Чосер про таких, как я: «И, бедняком предпочитая жить, хотел учиться и других учить», — скромно ответил Вальтер, стараясь не показывать, как его устыдили и разозлили слова шляхтича.

— Снова твой Чосер? — нахмурился Куявский. — Ты лучше скажи, берёшься или нет?

Вальтер задумался на минуту, а потом крепко пожал протянутую руку шляхтича, скрепив их уговор, за что немедля получил от пана две марки серебра в качестве задатка.

Спрашивать, откуда у Куявского орденские деньги он не стал, зато решил поинтересоваться, откуда у пана такой богато украшенный меч.

— Выменял у одного рыцаря из Померании, — ответил пан, допивая пиво.

— Интересно, на что? — спросил Вальтер.

— На его жену! — ответил шляхтич и тут же безумно захохотал, и захохотали все, кто был за столом.

Больше Вальтер его решил в тот вечер ни о чём не спрашивать.

Утром, едва петухи прокукарекали первые приветствия зоре, Вальтер поднялся, как многочисленные шляхетские слуги. Спал он на соломенном тюфяке, укрытый шерстяным одеялом в одной из коморок, предназначенных для челяди или гостей невысокого сословия, к которым, по правде говоря, Вальтер и относился. Пусть он родился в городе, и жил в комнатах получше этой, всё же требовать удобств и роскошных покоев не мог. Да и вряд ли бы в замке нашлось бы что-то намного лучше его коморки. Собственно, и сам замок при свете дня оказался не таким уж внушительным и основательным, каким казался в ночном сумраке: бревенчатые внешние стены и угловые башни, похожие скорее на дозорные вышки, главная башня была сложена до средины из валунов и кирпича, верхняя её часть так же была деревянной, обмазанной глиной и побелённой извёсткой. Над крытой дранкой крышей развевалось красное полотнище с белым знаком, похожим на поломанный икс — гербом хозяина.

Долго рассматривать имение пана Куявского, впрочем, Вальтер не смог. Завтрак подали в той же зале, где накануне они ужинали. После того, как принесённые всё той же дородной женщиной яйца, творог и хлеб с солониной были съедены, а кувшины с кислым молоком опустели, пан Анджей велей собираться.

Вскоре они уже держали путь к Висле, где на небольшом холме над долиной стоял хутор Мазуры. В этом-то хуторе Куявский и задумал построить чудо-мельницу, что должна была молоть за десятерых и приносить пану барыши.

Вальтеру хутор показался настоящим оплотом сельской тоски: несколько неприметных хат, обнесённых тыном, рядом с которыми пристроилась маленькая кузня. Перед ней пана Куявского и Вальтера встретили несколько мужиков в засаленной рабочей одежде. Первым был рыжебородый коренастый кузнец, вторым высокий и тощий плотник с длинными седыми усами и глазами навыкате, третий — седобородый старик, хуторской староста, которого местные называли бурмистром. В его-то доме Вальтер и поселился, при этом поняв, что в панском замке ему всё-таки предоставили хоромы по сравнению с клетушкой с земляным полом, куда определил его бурмистр, деливший крышу с ворчливой женой и шестью детишками. Старший сын бурмистра жил с молодой женой в соседнем доме, куда же ещё поселили сына мельника из далёкого села, принадлежавшего Куявскому. Этот парнишка лет семнадцати и должен был стать новым мельником на мельнице, которую предстояло построить Вальтеру.

На дворе перед домом бурмистра шляхтич произносил долгую речь, то и дело поминая «курву» и «её мать».

— И слушаться этого немца, как отца родного, а то я вас, курвиных детей, в бараний рог скручу! — прикрикивал Куявский на своих холопов. — Он теперь тут главный, во всём ему подчиняетесь!

Бурмистр, его дети и мастеровые согласно кивали головами, с любопытством и страхом глядя на инженера.

— Ты уж сам определи, — говорил на прощанье Куявский Вальтеру, — где место лучшее. Войцех тебе подскажет, он, хоть и угрюмый старый пень, но здесь всю жизнь прожил, каждую пядь земли знает. Через пять-шесть дней лес привезут, до дня святого Юстина будут жернова.

— Нельзя ли пораньше? — спросил Вальтер, понимая, что не зная размеры жерновов он не сможет рассчитать пропорции механизмов мельницы.

— Потороплю, но и ты, пан инженер, не зевай. К жатве мельница должна стоять!

— Поторопись с жерновами, пан, не то до зимы можем не успеть, не простую мельницу ты мне наказал построить…

— Будут тебе жернова, будут, — буркнул Куявский, сел на своего рослого жеребца и ускакал прочь вместе со слугами, оставив Вальтера наедине с местными.

Так как делать поначалу было нечего, Вальтер долго слонялся по окрестностям, ища подходящее место для мельницы, пока старый Войцех не привёл его на пригорок, где по словам бурмистра ветер не затихал почти весь год.

Вечером того дня Вальтер со стариком сидели на пригорке, пили кислое молоко и смотрели как гинет за лесной кромкой над Вислой красное солнце. Несколько воронов скрипуче каркнули, пролетая вдали.