– В районе десяти она приедет сюда на поезде, мне нужна её сумка. Или, если сумки не будет, хотя бы смартфон. Организуешь? – мальчик кивнул в ответ. – Если все пройдёт гладко, брось сумку в мусорку возле большой беседки в Фестивальном парке.

Проезжающий поезд вихрем взметнул снег с перрона, и черная куртка мальчика исчезла из вида. Начало смеркаться, вокзал пустел, все суетливо разбегались по домам, чтобы успеть нарезать салат оливье до двенадцати. Только он никуда не спешил и неторопливо направился в кафе, заказал там чай и невзначай поглядывал в окно, из которого открывался вид на площадь с фонтаном. В его кармане лежали очки-нулевки, но он не торопился их надевать. Ещё рано было входить в образ скромного неудачника. Почему-то людям с плохим зрением доверяют легче, хотя и Джеффри Даммер, и Чикатило носили очки. С них всего лишь нужно было вовремя стянуть этот атрибут невинности, и тогда все эти серийные убийства можно бы было предотвратить. Но ей это, увы, не поможет.

Он долго рассматривал последнюю фотографию, размещенную в социальных сетях. Ей было больше полугода. В летнем платье и широкополой шляпе Регина, прищурив глаза от солнца, улыбается на фоне ясного голубого неба. «Karma has no deadline», – гласила подпись под её постом. С тех пор она исчезла со всех радаров. Она никому не объясняла, что произошло, и периодически под её видео в «ТикТоке» все ещё появлялись комментарии от анонимов: «Кто знает, куда она пропала? Киньте ссылку на новый акк». Он боялся, что не узнает её. Что от этой радостной девчонки в сарафане не осталось ни следа.

– Будьте осторожнее с мобильником, вот у моего деда недавно попросили на улице дать позвонить, так все деньги и сняли, – обратился он к официантке лет сорока, когда увидел, как она кладет телефон в синий фартук.

– Да что ты говоришь такое? – удивилась она, посмотрев с недоверием.

– Да-да, теперь новая схема у мошенников, они набирают американский номер, а там все деньги переводятся на чужой счет. Предупредите там своих, чтобы не попались.

Официантка нахмурилась, и морщины на лбу стали ещё глубже. Выйдя на перекур, она поделилась новыми знаниями с продавщицами из соседних ларьков, они начали активно обсуждать новость и делиться выдуманными подробностями. Ему нужно было перестраховаться.

В привокзальных кафе никого не удивить посетителями, попивающими чай несколько часов подряд. Никто не обращал на него внимание, он мог всего-навсего ждать свой поезд. И, наконец, тот прибыл. Кинув смятые купюры с щедрыми чаевыми на клеенку, он вышел из кафе и начал искать глазами её. Мальчишка уже стоял наготове на другом конце вокзала в темном углу, который был едва освещён фонарём. Они еле заметно кивнули друг другу, как вдруг он вспомнил, что забыл его кое о чем предупредить. Если её кто-то будет встречать на вокзале, всё пропало. Оставалось только уповать на удачу.

Она. На её лице ни тени улыбки, запечатленной на фотографии. Регина задумчиво оглядывалась по сторонам и неспешно шла в сторону площади, оставляя за собой темные следы на припорошенном снегом асфальте. Мальчик встал за фонтаном, сгребая варежкой снег, в ожидании подходящего момента.

Он начал считать от нуля до ста. Если на числе девяносто девять так ничего и не произойдет, придется импровизировать. Но ему совершенно не хотелось заговаривать с ней первым. Тот мальчуган уже был научен опытом. У него была проверенная схема того, как можно завладеть чужим телефоном. Обычно его приятели промышляли летом, когда можно было укатить на велосипеде, сорвав с прохожей сумочку, или, по-старинке, спросить время, вырвав телефон из рук. Но тут задача была посложнее. Парень досчитал до пятидесяти, когда дело уже было сделано. Оставалось выждать совсем немного прежде, чем выйти на сцену.

Он наблюдал со стороны, как нарастает её паника, превращающаяся в отчаяние. Они стояли в метре друг от друга, пар из её рта почти касался его спины. Он был уже готов обернуться и заговорить с ней, но она сделала это первой.

Закончив первый рабочий день в магазине одежды, я спускаюсь к выходу по застывшему эскалатору. Его уже успели отключить в десять вечера. Один за другим на этажах гаснет свет. Ещё пару часов назад весь торговый центр был наполнен смехом, оживленными разговорами и радостными возгласами детей, которые играли на площадке или стояли в очереди за бельгийской вафлей с мороженым на фуд-корте, сейчас же он будто заброшен.

Всю смену я, словно маятник, металась туда-сюда: из торгового зала – в примерочную, из примерочной – в торговый зал. Каждые пять минут на стойке набиралась огромная гора вещей, а я должна их развешивать, раскладывать по полочкам. Стул в спальне, на спинке которого моя одежда копится с лета, был бы шокирован, увидев свою хозяйку за подобным делом. Песня «All I Want For Christmas Is You» уже высечена на подкорке, приходится слушать её раз по восемнадцать за день. Не меньше. Знаю, что в тюрьме Гуантамо применялась похожая музыкальная пытка. Людям на полную громкость включали один и тот же трек сутками, они ломались и даже сходили с ума. Я пока что держусь.

Выйдя из торгового центра, я втыкаю в уши эирподсы, пока они не успели замерзнуть. Натягиваю шапку поглубже и сворачиваю на темню тихую улицу, ведущую к моему дому. Идти пешком минут десять. Именно поэтому Карина в первую очередь предложила мне подменить её на зимних каникулах. Достаю телефон, чтобы включить музыку, на экране высвечивается непрочитанное сообщение от К.

К: так все-таки я был прав? ты меня узнала?

Смахиваю уведомление влево и тут же блокирую телефон. Автоматически воспроизводится последняя песня из плей-листа, Моя Мишель громко поет припев на высоких тональностях: «У меня зима в сердце, на душе вьюга, знаю я, что можем мы друг без друга». Под ногами в такт скрипит снег, за день нападало по пояс, а дворники успели расчистить только узкую дорожку на тротуаре. Сквозь песню, играющую в наушниках, я слышу торопливые шаги, кто-то идет следом за мной. Длинная черная тень вырастает сбоку, загораживая свет от старого желтого фонаря. Прохожий дотрагивается до моего плеча. Я вздрагиваю.

– Девушка, можно я пройду? – говорит мужчина лет тридцати, выталкивая меня в сугроб, чтобы освободить себе дорогу.

Меня бросает в жар, ситуация с Кириллом сделала из меня параноика. Пусть и живет он в другом городе, но мне не дает покоя, что в документах, найденных в мусорном баке, можно было найти адрес моей прописки. Теперь человек, который однажды меня отравил, знает, где я живу. В любой момент он может разозлиться из-за того, что я его загостила, и тогда мне не поздоровится. А если вдруг вскроется, что я написала на него заявление – мне и вовсе кранты.

Ускоряю шаг, на морозной темной улице неуютно. Руки суетливо шарят по сумке, чтобы найти ключ от домофона. Захлопнув дверь, я наконец ощущаю себя в мнимой безопасности. С минуты на минуту должна прийти Катя Коршунова, моя единственная подруга детства, с которой у нас не разошлись пути. Я пригласила её на ночевку, чтобы рассказать про все те сумасшедшие события трех прошедших дней.

Ставлю на плиту чайник и пытаюсь немного прибраться. Повсюду разбросаны пустые контейнеры из-под салатов с засохшим майонезом. Сгребаю их в охапку и кидаю в мусорку. Вряд ли я поеду обратно в Долгопрудный, чтобы вернуть их тете. Владик радостно чирикает и бегает по жердочке. Спать он, скорее всего, отправится не скоро.

Чайник не успевает засвистеть, как раздаётся звонок в дверь. На пороге появляется Катя. В длинной разноцветной искусственной шубе из ЦУМа. Мы целуемся в обе щеки, и она бросается ко мне в объятья.

– Чай будешь?

– Какой чай, Регин?

– С пряниками.

– Ты прикалываешься? – она начинается рыться в глубокой сумке и передает мне бутылку. – Просекко! Чай и дома попью, я не замёрзла. Вот ещё, наггетсы пожарим.

– Просекко с наггетсами? – усмехнувшись спрашиваю я.

Катя закатывает глаза.

– Взяла, что было. Не выделывайся.