На ёлке за спиной полицейского весело мигают огоньки, вводя в подобие транса. Меня осеняет, что я забыла выдернуть из розетки гирлянду у себя в спальне в Твери. И мне некого попросить сделать это за меня. Разве что у отца остался экземпляр ключей, но мы даже не поздравили друг друга с Новым годом. Подходит ли сгоревшая от китайский гирлянды квартира под страховой случай?

– Я не знаю.

– Совершены ли были действия сексуального характера против вас?

– Мне это тоже неизвестно.

– Как это может быть неизвестно? На основании чего мы должны возбуждать уголовное дело, как вы говорите? – на сонном лице полицейского появляется недовольная гримаса

– Повторяю, меня точно пытались отравить. Я увидела осадок на дне бокала, а потом вырубилась. Может, и были эти ваши действия совершены, я не знаю. Я хочу, чтобы у меня взяли кровь на анализ, – пытаюсь спокойно ответить я, не показывая нарастающего раздражения.

Когда умерла мать, я поняла, что в этом мире у меня осталась только я. Если не выжать педаль газа до упора, не доедешь, заглохнешь на проселочной дороге по уши в грязи. «Не сбрасывай скорость и ни в коем случае не останавливайся», – так когда-то говорил отец, когда мы катались на машине по окраине коттеджного поселка.

Участковый смотрит на меня исподлобья и начинает шуршать бумагами. Не каждому везет выходить на службу первого января, пока весь город отсыпается после шумного застолья. Но я провожу это утро не лучше него.

– Мне необходимо внести в протокол приметы подозреваемого. Как его зовут, Кирилл?

– Он представился так, – я делаю небольшую паузу и суровые глаза полицейского впиваются в меня. – Худощавое телосложение, примерно метр восемьдесят, русые волосы, очки, одет был в синий свитер.

– А что-нибудь примечательное? – язвительным тоном спрашивает он меня, не отрывая глаз от бумаги.

– Нервный тик, часто моргал, – задумываюсь на мгновение. – Ещё знаете, он странно произносит «Ш». Как-то свистяще.

Майор смотрит на меня, явно давая понять, что им это «обязательно поможет».

– Вы говорите, что проснулись в квартире нашего маньяка, а затем просто встали и вышли? Вы не видели его сегодня утром? И вы уверены насчет адреса? У нас в документах нет записи по указанному дому.

– Могу показать по карте, – я достаю телефон и мысленно рисую маршрут, по котором шла этим утром. – Дом должен быть тут. Я не сошла с ума. Он точно тут есть, – на месте дома «Кирилла» на Яндекс.Картах отмечен пустырь.

Полицейский щурится, всматриваясь в экран, и, удивленно подняв брови, откидывается на спинку стула.

– Там ЖК «Калининский» строят. Но дома ещё не сдали в эксплуатацию, – он скрещивает руки на груди. – Вы мне хотите сказать, что были в этом доме сегодня ночью?

Мне начинает казаться, что я совершаю большую ошибку, давая эти показания.

– Да.

– Квартира, в который вы были, вероятно принадлежит строительной компании, а никакому не Кириллу. Получается, вы незаконным образом проникли на территорию, напились там паленого шампанского и сейчас рассказываете какие-то сказки. Говорите, у вас украли все вещи, а это что? – полицейский указывает на мой телефон. – И почему господин Кирилл, который пил с вами из одной бутылки, как говорите, купленной в «Дикси», живет и здравствует.

– Я не знаю, что с ним. Всё, что мне известно, написано на бумажке.

– Дача ложных показаний – это уголовное преступление. Последний шанс. Вы уверены, что хотите, чтобы мы провели проверку?

– Да, – отвечаю я, глядя ему в глаза.

Из участка меня направляют в больницу. Весь день меня преследует череда недовольных угрюмых людей, которым по долгу службы пришлось работать первого января. Город, погруженный в сонную дрему, еле передвигает маленькими ленивыми ножками. Единственный день в году Москва не утопает в суете и бесконечном шуме толпы.

В больнице медсестра, оторвавшись от, наверное, десятой чайной церемонии за утро, не торопясь распаковывает пробирки и молча втыкает иглу мне в локтевую тонкую вену. – Разжимайте кулачок, – командует она и, после проведенных манипуляций, записывает что-то в журнал, вздыхая.

Следуя в гинекологическое отделение, я замечаю длинную очередь в травматологию, откуда доносятся истошные крики. – У нас тут аншлаг! Устраивали ночью прыжки в снег с балкона, – задорно говорит мне акушерка, несущая тяжелый бикс. В ответ я выдавливаю улыбку и ускоряю шаг, чтобы побыстрее оказаться в другом конце коридора. Нерешительно постучав в дверь кабинета, я слышу громкое и четкое «войдите». За столом сидит тучная женщина лет шестидесяти с короткой стрижкой и разглядывает бумажку через очки на цепочке.

– Я вас слушаю, – обращается ко мне врач, окинув меня взглядом с ног до головы.

– Меня к вам из полиции отправили.

– Господь с тобой. Год только начался, а уже из участка приходят. Ну, садись, садись. Давай направление свое. Я сейчас только открою форму, и мы всё начнем. Погоди, дочка, – женщина начала щелкать мышкой. – Регина Васильевна Полевая, – произносит она через пару минут кропотливого набора моего имени на клавиатуре одним пальцев. – Вы у нас не здешняя. Ну, ничего. Итак, дата, время и место совершения действий сексуального характера.

– Я точно вам не скажу.

– Так, использовался ли презерватив при контакте?

– Я, собственно говоря, не знаю, был ли контакт. Мне сюда отправили, чтобы как раз и узнать.

– Узнать? – женщина сняла очки и повесила их на шею, а затем резко встала из-за компьютера, обрадовавшись, что ей больше не придется мучиться с заполнением формы. – Раздевайтесь и узнаем.

Доктор жестом приглашает меня присесть на гинекологическое кресло. От холода моя кожа покрывается мурашками. Я изо всех сил пытаюсь растянуть свитер, чтобы прикрыться, взобравшись на это орудие пыток. Когда врач начинает осмотр, меня то бросает в жар от стыда, то немеют ноги от предвкушения того, что я могу сейчас узнать. Хочется закрыть уши и ничего не слышать. Уехать из этой чужой Москвы обратно к себе домой и никогда не вспоминать, как я провела этот Новый год. Пытаюсь воссоздать по крупицам лицо Кирилла, которого я считала вчера своим спасителем. Неужели он способен на такие гнусности?

– Можете одеваться. Что могу сказать, – врач делает паузу и садится обратно за стол, скрывшись за горой медицинских карточек, а меня потряхивает от ожидания. – Повреждений ни внешних, ни внутренних не обнаружено. Я, конечно, взяла соскоб, но с большой вероятностью всё с ним будет в порядке. Есть, конечно, небольшая эрозия, но это к преступлениям на сексуальной почве не относится. Будьте спокойны, – быстро написав что-то на серой бумажке, она протягивает её мне.

Выйдя из обшарпанного здания больницы, я ощущаю вновь подступающую тошноту, на этот раз от голода. Из-за своих путешествий по полицейским участкам, я совершенно закрутилась и напрочь забыла хоть что-нибудь съесть за весь день. Город так и не ожил. Ударили морозы и даже праздно гуляющих веселых людей не часто встретишь на улице. Лишь одинокие курьеры, растирая замерзшие уши, плетутся по заснеженному тротуару. Ощущаю себя одиноко, как никогда. Звоню тете и вру про то, что рюкзак вернули в полиции. Она снова приглашает к себе, и я снова соглашаюсь. Хотя все знаки судьбы говорят, что изначально с самого начала это была плохая затея. На сей раз держу рюкзак крепко всеми руками и зубами, постоянно оборачиваясь по сторонам.

Воспоминания о вчерашнем дне сохранились только фрагментами. Конфеты. След от рюкзака. Запотевшие очки Кирилла. Жесткая имитированная икра. Стулья в пленке. Было ли со мной это всё в реальности? Или шампанское было действительно просроченным, и вся эта гадость мне просто приснилась. Хотя мне давно ничего не снится, даже при высокой температуре. От полного шока во вчерашнем кошмаре я не узнала об этом парне ничего. Ни фамилию, ни профессию, ни его любимый цвет, ни где он учился в начальной школе. Про это же спрашивают при встрече с незнакомцем? В моей жизни не было свидания более странного. А хожу я на них немало. Потреблять пачками автобиографии парней с «Тиндера» – мой личный способ пережить горе.