– Если смогу ходить, приду. На терриконе все нормально, но тяжело и, как оказалось, опасно.

Я в нескольких словах описал, как Валек меня спас и наградил странной кличкой. Лева рассмеялся.

– Ты, главное, не обижайся, я по себе знаю, кличка – это надолго, бывает даже на всю жизнь, поэтому хочешь или нет, но с ней надо ужиться, вот, например, меня зову Жиденок, мой папа русский, значит, по документам и я русский, но это с одной стороны, с другой стороны, мама моя по национальности еврейка и по еврейской традиции национальность ребенка определяется национальностью матери, значит получается я еврей. И вот вопрос, кто же я по национальности? Думаю, я русский еврей или еврейский русский.

Мы оба рассмеялись.

– Вот у нас в классе кого только нет, и русские, и украинцы, и татары, и греки, и наверняка я не всех перечислил, потому что не знаю, для меня национальность не имеет никакого значения, главное – какой человек, а не национальность…

Я махнул рукой.

– Не скажи! – после небольшой паузы заметил Лева и надолго замолчал.

* * *

– Галя! Та ты шо, оглохла? Я кричу во все горло, а она не слышит, идет себе, как шла, еле догнала.

Галя повернулась на голос, это была соседка тетя Лена.

– А твой новый хахаль у нас.

– Где у нас? – растерянно спросила Галя.

– Где-где, у нас в больнице. Вчера вечером без сознания окровавленного привезла скорая. Думали с проломленной головой, но потом выяснили, что просто сотрясение. Та шо ты так побледнела? Та с ним все в порядке, Анатолий Моисеевич сказал, что через пару дней его выпишет.

Галя резко повернулась, молча прошла мимо тети Лены и быстрым шагом направилась в сторону больницы.

Степан лежал на кровати с перевязанной головой и с закрытыми глазами, кажется, спал. Галя тихо подошла к нему, села на стоявший рядом с кроватью стул. Степан ровно дышал. Нежность и жалость охватили Галю, и она легонько прикоснулась к Степиной руке. Неожиданно Степан открыл глаза. Галя попыталась убрать руку, но не тут-то было он быстро накрыл ее другой рукой.

– Вот я тебя и поймал, теперь не отпущу никогда.

– Пусти, дурак, я думала он умирает, а он придумал женихаться. Пусти, мне больно.

Степан поднес ее руку к губам и нежно поцеловал. У Гали перехватило дыхание. Ей поцеловали руку! Такое она видела только в кино и не понимала зачем, но оказалось это так приятно. Она замерла, а потом ее пальцы невольно слегка сжали руку Степана. В ответ Степан, приподнявшись обнял девушку и попытался привлечь ее к себе, но не тут-то было.

– Ну и ну! Какой ты быстрый! – Галя высвободилась из объятий и отдернула руку. – Ты лучше расскажи, как ты сюда попал?

– Ну как попал? Иду себе домой и вдруг – бац и что-то упало на голову, и вот я здесь. Больше добавить нечего, несчастный случай.

– Кого-нибудь запомнил?

– Нет. – неожиданно для себя ответил Степан.

– Похоже, я знаю, что на тебя упало. Я с этим разберусь.

– Ну уж нет, разбираться буду я сам!

Строго возразил Степан и взял Галину руку, опять поцеловал ее ладошку и прижал к своей щеке.

– Все это ерунда, образуется. Главное для нас, что мы любим друг друга.

– Что ты себе позволяешь? – искренне возмущенная девушка освободила руку и встала с намерением уйти.

– Мы с тобой знакомы в общей сложности несколько минут, а ты уже ведешь себя по-хамски.

– Постой, Галя, не уходи, прости меня, это больше не повторится. Понимаешь, я очень тебя люблю и любил всегда, даже когда ты была еще маленькой.

От последних слов Галя невольно улыбнулась и, глядя на взволнованного Степана, произнесла:

– Ладно! Жизнь покажет, а вот насчет твоих слов, что больше не повторится, надо подумать.

Галя резко повернулась и, уже выходя из палаты негромко произнесла:

– Завтра после работы зайду.

Через два дня меня выписали. В тот же день вечером я встретил Галю возле клуба и, несмотря на ее протесты, пошел провожать. Мы немного погуляли и по настоянию Гали расстались у все той-же трансформаторной будки. По пути в общежитие я услышал за спиной торопливые шаги, надо сказать, я их ждал, и когда они приблизились резко повернулся. Передо мной оказались четверо с виду агрессивно настроенных парней.

– Ну что, Бандера, похоже, ты так ничего и не понял. Сейчас повторим урок, может, поймешь, если на этот раз выживешь.

Говоривший в натянутой до бровей кепке достал из кармана нож и направился ко мне то ли попугать, то ли всерьез решил проучить. В следующее мгновение он оказался на земле, сбитый с ног ударом моего кулака. Остальные как по команде набросились на меня с разных сторон. Драка быстро закончилась. Нас окружили дружинники во главе с участковым дядей Гришей. Подъехала милицейская машина и всех правых и виноватых отвезли в участок, правда, кроме первого нападающего, его со сломанной челюстью отвезли на скорой в больницу.

Допрашивали нас по одному. Последним вызвали меня.

В прокуренной комнате за столом сидел дядя Гриша и что-то писал, поднял голову и, кивком указав на стул и не отрываясь от писанины произнес:

– Я еще в больнице понял, что ты это так не оставишь, ну и пришлось за тобой понаблюдать. Этих парней я давно знаю, по ним тюрьма плачет, но все не было серьезной причины задержать их, а теперь преступление налицо – групповое вооруженное нападение, не скоро выйдут на свободу. Пиши заявление.

Я сидел неподвижно.

– Что непонятного? – раздраженно спросил дядя Гриша. – Вот бумага и ручка, пиши, как они на тебя напали, как ударили дрыном по голове и как сегодня снова накинулись на тебя с ножом. Все пиши, не жалей их, не заслужили.

– Писать нечего. Кто ударил меня по голове, я не видел. Вот только не было никакого ножа, и никто на меня не нападал, это я первый ударил и сломал парню челюсть, о чем сожалею и готов ответить.

– И ответишь, – громко закричал возмущенный дядя Гриша, из-за этого упрямца план посадить распоясавшееся хулиганье рушился, – ты мне, блядь, за все ответишь. Народного мстителя из себя корчишь. Пожалел! А вот они тебя хер пожалеют и в следующий раз я рядом точно не окажусь. Вот смотри, что получается, сейчас я этих тварей отпущу, мне их благодаря тебе, не за что закрывать, а ты пока посидишь в камере за нанесение телесных повреждений, может, поумнеешь, а если нет – пойдешь под суд за хулиганку.

Не прошло и часа после ухода дяди Гриши, как в замке зазвенели ключи и в камеру вошел в сопровождении дежурного Андрей. Я резко поднялся с нар, приготовился к встрече.

– Тихо-тихо, я не драться пришел, разговор есть. Садись, у нас мало времени. Я в курсе, что у тебя было с моими ребятами, и что ты отказался писать заявление и потому сидишь здесь. Но ты не бойся, Васька против тебя ничего писать не будет, как-нибудь объяснит свою челюсть, но и ты на него ничего не пиши, одно дело, если он просто дурак, а другое – дурак с ножом, здесь реальный срок, а если ты все сделаешь как надо, завтра тебя отпустят, конечно, извиняться за недоразумение никто не будет, у нас это не принято, – улыбнулся Андрей, – но ты мне должен пообещать, что мстить моим пацанам не будешь, потому что если что-то подобное еще раз произойдет, то им вспомнят все и тогда реальные сроки, а у дурака Васьки больная мать, он у нее единственный, хоть и непутевый сын, она без него пропадет, да и всем этот скандал не нужен, так что думай до завтра.

Андрей встал, протянул руку для рукопожатия и уже направляясь к двери спросил:

– А с Галкой у тебя серьезно? – и не дожидаясь ответа, добавил: – Смотри, если иначе, никакой бокс тебе не поможет.

На следующий день после полудня меня, как и говорил Андрей, отпустили и действительно никто передо мной не извинился, в результате я получил первый прогул на работе, правда, с формулировкой «по уважительной причине».

Вечером мы встретились возле клуба с Галей, она, как и все в этом поселке, уже знала о вчерашнем происшествии, набросилась на меня с кулаками. И я, чтобы ее унять, прижал к груди и поцеловал в слегка приоткрытые губы. Галя сникла, перестала сопротивляться, потом обняла меня за шею и закрыв глаза поцеловала. Спустя мгновение, придя в себя, отшатнулась и тихо проговорила: