Мишаня поставил на бочку уже предварительно откупоренную бутылку и стакан, подошел к другой бочке и вернулся еще с одним стаканом, сладостно улыбаясь в предвкушении, налил в стаканы вино и протянул Саше карамельку. Поднял свой стакан и представился:

– Меня зовут Мишаня, а по-плохому – Михаил Николаевич. А тебя?

– Саша.

– Так вот, Саша, я не знаю, что у тебя произошло, но щас попустит, давай за знакомство!

Саша сделал два больших глотка, поперхнулся и закашлялся. Горько-сладкая жидкость слегка обожгла с непривычки горло, потом опустилась вглубь и теплой волной растеклась по всему телу. Было трудно дышать. Мишаня заботливо постучал ладонью по Сашиной спине.

– Дыши глубже, щас пройдет. Это бывает с непривычки.

Мишаня в отличие от Саши, пил свое вино мелкими глотками явно растягивая удовольствие. Пустой стакан поставил осторожно на бочку, стрельнул глазом по бутылке и убедившись, что там еще есть, улыбнулся заблестевшими от удовольствия глазами.

– Ну, Сашок, рассказывай, что у тебя стряслось, конечно, помочь тебе я ничем не смогу, да и посоветовать что-то путевое вряд ли получится, а вот выслушать – это я мастер.

Саша закусывал, то есть сосал конфету и прислушивался к новым ощущениям процессов, происходящим в его организме. Настроение заметно улучшалось, захотелось шутить и смеяться. Слова Михаила Николаевича вернули в действительность, вспомнилась Наташа и глаза заблестели от близких слез, что не прошло незамеченным Мишаней, который по-своему снял напряжение.

– Ты бумажку от конфетки выбросил? – спросил он.

Борясь с нахлынувшими слезами, Саша молча показал Мишане фантик.

– Ну и хорошо! Ты вынь изо рта конфетку и положи на бумажку, а то вино у нас еще осталось, а закусь у тебя может кончиться.

Саша сделал все, как сказал Мишаня, а пока он это делал, слезы отступили, но настроение осталось грустным.

– А знаешь, что, давай еще по глоточку, – и не дожидаясь реакции Саши, плеснул в стаканы. Молча выпили.

– Смотрю на тебя и себя вспоминаю. Мне было столько же, как тебе сейчас, когда я первый раз выпил, и произошло это из-за несчастной любви. – Мишаня с ностальгической грустью улыбнулся своим воспоминаниям и после непродолжительной паузы продолжил:

– Мы тогда жили в одном дворе, а звали девчушку Света, и был у меня закадычный дружбан Серега, дружили мы с ним всю жизнь, сколько себя помнили. Так вот, пришло время, и мы с Серегой неожиданно влюбились в Светку, представляешь, оба в одну девушку. Эта общая любовь так сблизила нас с Серегой, что мы целые дни проводили вместе и постоянно обсуждали друг с другом, какая Светка красивая, спорили, кто из нас ее больше любит и с кем она останется, конечно, на всю жизнь. По нашему общему мнению, этим счастливцем должен быть я. По вечерам мы гуляли втроем, провожали Светку домой, нам было хорошо, и мы с Серегой не спешили открывать Свете наши сердца.

Однажды, когда мы уже прощались и Светкина мать во второй раз в окно позвала ее домой, я неожиданно выпалил:

– Света, мы оба хотим встречаться с тобой, но ты должна выбрать только одного из нас.

В ее выборе я нисколько не сомневался. Света радостно улыбнулась, подошла ко мне, приподнявшись на цыпочки, поцеловала в щеку и сказала:

– Ты хороший, красивый, сильный и ты найдешь свою девушку, но я не представляю жизнь без Сергея, – быстро повернулась и убежала домой. Она убежала, а мы остались. Что у меня в душе творилось, не передать. Серега смотрел на меня с сочувствием, но в глазах светилась радость, и эта радость породила во мне такую злость, что, когда Сергей успокаивающе произнес: «Да не переживай ты так, другая найдется и…», договорить я ему не дал, а дал кулаком в лицо и, как показало время, одним этим ударом я погубил нашу дружбу.

Потом несколько раз Сергей пытался наладить наши отношения, говорил, что все понимает, что простил и что не держит зла, дружба дороже, но все было напрасно. Я не мог простить не себя, нет, я не мог простить ему то, что его, а не меня выбрала Света. Вот, как бывает.

Мишаня замолчал.

– Так вот, – после короткой паузы продолжил он, в тот вечер я пришел домой в таком состоянии, хоть волком вой или вешайся. Жизнь потеряла смысл, хотелось умереть. С этой мыслью я зашел в чулан, там на полке должна была стоять коробочка с крысиным ядом. Коробочку я не нашел, зато в руки попала полупустая бутылка с настоянным на травах самогоном – бабушкина растирка. Я вытащил пробку и прямо из бутылки сделал большой глоток. Как меня не вывернуло наизнанку, я не знаю, но спустя некоторое время я почувствовал, как по всему телу разливается тепло, слегка кружилась голова, очень хотелось лечь, но желание умереть исчезло. Кое-как добрался до кровати, упал и спал как убитый до самого утра. Следующий день прошел вполне терпимо, а вечером вернулась тоска и печаль, но я уже знал, что делать, и действительно полегчало и на этот раз.

Вскоре бутылка закончилась, ее место заняла другая, потом третья, а дальше я уже не считал, а когда стал работать на шахте, пил регулярно по полной, без этого на шахте нельзя.

– Что, так и пьешь до сих пор беспрерывно?

– Да нет, перерыв был, – Мишаня усмехнулся, – когда в армию забрали, да и то первые полгода.

– А что с Серегой?

– Они со Светкой через полгода разбежались. Светка потом приходила ко мне, рассказывала, как она ошиблась, выбрав не меня. Предлагала все переиграть.

– А ты?

– А что я, все перегорело, прошлое не вернешь. Молодые мы тогда были, не знали, что первая любовь всегда бывает несчастная, но жизнь серьезно меняет. Вот, походу, из-за нее я стал алкоголиком, а может, и нет, может, у меня так на роду написано, кто знает. Я смотрю, она и тебя коснулась, так сказать, зацепила. Одно хочу сказать тебе, надо, парень, переждать, перетерпеть, со временем пройдет само, а вот вино в этом деле плохой помощник, а главное, опасный. Я тебя не воспитываю, просто посмотри на меня. Старик с дрожащими руками, а мне только пятьдесят недавно исполнилось. И все у меня было, и семья была, красавица жена и что? Я своей пьянкой загнал ее в могилу. Это сейчас я тихий, а раньше, когда напивался до зеленых чертей, гонял ее, бедолагу, по всему поселку.

Натерпелась от меня. Когда на шахте давали получку, она по нескольку дней с дочуркой пряталась у знакомых, да и между получками жизнь у нее была не мед, вот сердце и не выдержало. И хреново то, что я ее любил, а гонял потому, что чувствовал, что она меня не любит. А может, я ошибался по пьяне, по крайней мере, вначале, а потом уж точно нет. Вот так!

– А сейчас?

– А что сейчас. Пенсионер. Живу один, пью потихоньку. У дочери своя семья, для нее я обуза. Тоже натерпелась, пока не нашла способ, как меня держать, получает вместо меня мою пенсию и каждый день выдает понемногу на пропой. А иначе нельзя. Не давать, так я же с ума сойду, я же алкоголик. Отдать все сразу, так я все сразу и пропью. Вот так и живу.

– А ты лечиться не пробовал? Говорят, что есть какие-то лекарства от алкоголизма.

– Может, и есть, но мне они зачем? Я хочу другую жизнь? Нет! Буду доживать эту. Уже немного осталось, а там со своей встречусь, в ногах буду валяться, может, простит, как ты думаешь? – Мишаня подкладкой фуражки вытер набежавшие слезы. Взял бутылку.

– Давай допьём и по домам, хватит на сегодня.

– Лей все себе, я больше не буду.

Мишаня с готовностью, вылил вино в свой стакан, потряс бутылкой над ним и, убедившись, что бутылка пуста, выпил, посмотрел на меня долгим взглядом, кивнул на прощание и мы разошлись.

Больше Мишаню я не видел никогда, но эта мимолетная встреча оставила след в моей жизни, нет, я не стал трезвенником, но временами, когда, бывало, напивался передо мной вставал его образ и его прощальный взгляд, и это меня останавливало.

В тот день, простившись с Мишаней, я пошел домой. Было грустно, невольно вспомнилась фраза: «Стихи – говно!» и от этого хотелось выть. Я шел и повторял ее в такт шагам, и она как мантра действовала на меня успокаивающе, не пускала в сознание подробностей утреннего события, но она и не мешала течь слезам. Придя домой, я взял тетрадь и, сидя у открытой печи, жег ее, отрывая по листу и читая перечеркнутые тексты. Незаметно мантра изменилась, точнее, добавилась еще одна фраза теперь она состояла из четырех слов: «Стихи – говно, поэт – дерьмо!» Тетрадь сгорела, а я еще долго сидел перед раскрытой печкой, на бумажном пепле в разных местах вспыхивали и тут же гасли искорки, это напоминало ночное небо с мерцающими звездами. Искорок становилось меньше и потом они перестали появляться совсем.