Врачи, вытащив трубки, наблюдали за тем, как текут слезы из глаз Брайена.

– Все прошло успешно, для него она мертва.

Я смотрела на свои белоснежные носки и играла большими пальцами, словно это было самым интересным занятием в мире. Чувство усталости смыкало веки, от пустоты на душе хотелось только спать, так было легче переживать тревогу.

Я чувствовала, что что-то не так, но не могла в этом разобраться. А когда мысли становились слишком тяжелыми и запутанными, предпочитала засыпать.

– Аврора Хьюз, ты можешь идти домой.

В комнату заглянула Бэйли, мой врач. Она казалась мне до безумия знакомой, поэтому я частенько с любопытством разглядывала ее.

– Да, конечно. А вы, – я осеклась, женщина просила обращаться на «ты». Никак не получалось к этому привыкнуть. – А ты уже встретила мою маму?

– Она ждет тебя внизу.

Я ответила на ее доброжелательную улыбку и, надев новые кроссовки, поплелась следом.

Первый этаж так называемого оздоровительного лагеря был невероятно красивым, от ослепляющей белизны сердце замирало. Пол блестел под лучами падающего сквозь огромные окна солнца, отражал проходящих мимо меня людей.

– Привет, дорогая!

Мама сидела на диванчике, а рядом с ней лежали мои вещи. Я не могла вспомнить, как привезла их сюда, как носила их. В день выписки мне дали футболку и спортивные штаны, которые пришлось подкручивать на талии, чтобы они не падали по дороге.

– Думаю, теперь мне правда пора, – я взглянула на Бэйли. – Спасибо, что была рядом.

– Не за что. Заботься о себе. – Она протянула ко мне руки, обняла и задрожала.

– Что-то не так?

– Просто буду скучать.

Я не могла ответить взаимностью. Бэйли мне очень нравилась, но я бы не хотела возвращаться сюда и вновь терять связь с миром, семьей, друзьями. Поэтому я обняла ее в ответ и молча пошла к маме.

Она подскочила и крепко обняла меня.

– Как же я рада, что ты вернулась.

– Эй, ты чего? – Я смущенно посмеялась, отрывая маму от себя. – Я же никуда не уезжала и ничего серьезного не произошло. Легкое недомогание, ведь так?

Она растерянно смотрела на меня с застывшими в глазах слезами. Вот-вот заплачет или вспыхнет и разозлится.

– Да-да. Я просто очень переживала.

– Меня пугает твоя эмоциональность. Со мной все хорошо. – Для подтверждения слов я поцеловала ее в щеку.

– Алекс и папа ждут, поехали скорее домой.

Она взяла в одну руку вещи, а во вторую – мою холодную ладонь. Мы миновали стойку регистрации, почему-то не забрав никаких документов.

Мы почти вышли на улицу, когда от волнения меня начало тошнить. Внезапный страх перед внешним миром подкосил меня: я стала запинаться и, чтобы не упасть, вцепилась в мамино плечо. Только прикосновение отдалось головной болью и вспышками перед глазами.

– Дорогая, ты будешь в порядке. Я рядом, слышишь?

Ответом был кивок. Я взяла себя в руки и смело шагнула на плиты крыльца, все так же сияющие под солнцем, но совсем не жарким.

– Сколько я была в лагере?

– Два месяца.

– Уже конец лета?

– На самом деле уже середина сентября.

Холодный ветер забрался под одежду, будто в подтверждение маминых слов. Я вся продрогла.

– Как? Я же помню день рождения, церемонию.

Мама проигнорировала меня, обратив все свое внимание на поиски такси. Пока она нервно разглядывала номера, я без остановки смотрела прямо на солнце и изучала собственные ощущения. Никакого восторга, как у всех светлых, никакого покоя. Обычное солнце. Тем не менее я радовалась, что могла смотреть на него не только из окна комнаты, хотя мандраж так и не проходил.

На пороге квартиры меня встретил Алекс, набросился и едва не сбил с ног. Я смеялась, пока он без остановки тараторил что-то совершенно невнятное.

– Можешь говорить чуточку помедленнее? – Я взлохматила его волосы и потянулась к носу, чтобы ущипнуть, но брат отвернулся и нахмурился.

– Ты уехала, ничего не сказав. Словно пропала! И как это понимать? Тебя не было два месяца! – возмущался он.

– Если честно, я и сама не помню, как так вышло.

– Алекс, тебе же говорили, что Аврора немного приболела и ей пришлось пожить в оздоровительном лагере. – Мама подошла к нему и поправила бардак, который я устроила на его голове.

– Да, но как-то странно, что нам нельзя было ее навещать.

– Авроре нужен отдых, твои допросы сейчас ни к чему.

– Это все из-за той ночи на улице? Ей после нее нездоровилось?

Лицо мамы вмиг побледнело, она обняла Алекса со спины и шикнула на него.

– О какой ночи идет речь?

На самом деле не уверена, что меня это сейчас интересовало. Куда больше волновала возникшая тошнота и мигрень. Брат продолжал говорить, несмотря на запреты мамы, но я не слушала его. Все слова звучали как бред. Я не могла понять его.

Но светлые же не врут. Зачем ему это придумывать?

Конечно, светлые идеальные и никогда не врут! Но ночь на улице – невозможное событие.

– Дочка! – Папа влетел в квартиру и крепко меня обнял. – Получилось улизнуть с работы, чтобы хотя бы дома встретить тебя. Мы все по тебе скучали.

– Взаимно.

Похвастаться особой эмоциональностью я не могла, хорошо, что замкнутость и молчаливость семья списала на усталость. Алекса в конце концов угомонили, и до самого вечера он почти не высовывался из комнаты, да и я в основном проводила день перед телевизором. К телефону, который лежал выключенным на тумбе в спальне, прикасаться не хотелось.

Тем не менее друзья нашли способ связаться со мной: они писали и звонили маме, просили поговорить с ними, на что всякий раз получали отказ. Не от меня, конечно, хотя и я была совсем не против побыть в изоляции от общества, чтобы избежать вопросов, на которые у меня не было ответов.

Единственное, что действительно расстроило меня в этот день, так это игнорирование моего возвращения Дэйвом. Он не звонил, не писал, хотя был важнейшим человеком в жизни. Моя судьба, мой партнер и моя любовь. Наверное, он был занят. Я пообещала себе, что позвоню ему завтра, как только вспомню, как чувствовать что-то помимо тревоги и жалости к себе и к близким, когда они смотрели на меня так, будто я недавно побывала на грани жизни и смерти.

К вечеру я решила развеяться и порисовать. Достала пенал с карандашами, нашла любимый блокнот и в предвкушении открыла первую страницу. У меня было правило: пролистывать старые работы, рассматривать их и искать ошибки, чтобы совершенствовать навык и рисовать лучше. Но вместо заветной эйфории я почувствовала колющую боль в груди. Ужас сковал внутренности.

Портреты друзей изуродовали. Белые локоны подруг были грубыми штрихами превращены в черные, светлые глаза – в темные круги. Не мой почерк, слишком сильный нажим, из-за которого остались вмятины на бумаге.

«Темные».

Я вздрогнула от мысли, которая возникла в голове. Да, я знала, что такие люди существуют, но забыла любые подробности о них. Блокнот стал проводником к спрятанным внутри воспоминаниям, каждый рисунок разрывал пелену в голове, будто кто-то ковырялся в мозгу острой палкой. Физическую боль было сложно терпеть, но я продолжала изучать каждый лист, надеясь осознать происходящее, докопаться до истины, которая почему-то постоянно от меня ускользала.

И в самом конце, на последней странице, было написано три слова, после которых я забыла, как дышать.

«Привет от Брайена».

Мысли прояснились. У меня вдруг получилось сфокусироваться на огромном потоке непонятных слов, казавшихся раньше просто белым шумом.

Я захлопнула блокнот и вскочила.

– Что со мной произошло? – Вопрос больше не казался мне глупым или неуместным. Я перестала избегать собственного тайного желания узнать о произошедшем, проснувшийся интерес вскружил голову. – Где мой браслет?