Уильям раздражённо цыкнул: к его прискорбию, герцогиня была права. Среди девиц на выданье он почитался «лакомым кусочком» вне зависимости от времени года – разве что с наступлением холодов количество этих самых девиц в Лондоне значительно сокращалось.

– И на кого из сегодняшних гостей мне стоит обратить особое внимание?

– Ты хотел спросить, кого тебе следует с особым старанием избегать?

Подобные пикировки были для них привычным досугом. Острая на ум и язык герцогиня редко могла найти достойного собеседника: вопреки мнению многих именитых мужей, редкий из них мог подарить этой женщине удовольствие интеллектуальной беседы. Что же касается других дам…

– Леди Шиптон крайне заинтересована в том, чтобы сыскать удачную партию для каждой из троих дочерей: вон они, все как одна Коломбины2. Девочки не первый год вертятся в свете, что, как ты понимаешь, характеризует их весьма определённым образом. – Герцогиня говорила, нарочито не глядя в сторону той или иной дамы. – То же можно сказать и о леди Коллинз, хотя она сегодня представляет интересы лишь одной дочери, старшей. Я могла бы рекомендовать её к знакомству, причём в самом прямом смысле этого выражения, если бы бедняжка не была откровенно… проста.

«Простотой» герцогиня деликатно именовала глупость. К сожалению, с её точки зрения этому недугу было подвержено повальное большинство светского общества и, в особенности, его прекрасная часть. При этом, будучи милостивой, герцогиня винила не самих девушек или их матерей, а огрехи воспитания, с которым оные сталкивались в семье. Она истово верила, что достойное образование могло повлиять на ситуацию самым благотворным образом. Увы, с точкой зрения герцогини не соглашался парламент, всячески избегавший любых разговоров о том, чтобы преподавать девушкам нечто большее, нежели этикет, музицирование, пение, ну, и счёт – для ведения хозяйства.

– И, да, обрати внимание на леди в платье цвета запёкшейся крови, – перечислив ещё несколько дебютанток, похожих друг на друга, как две капли воды, герцогиня неожиданно откровенно указала рукоятью трости в нужном направлении. – Сам цвет её наряда, как ты понимаешь, многое о ней говорит.

Нужную леди Уильям нашёл почти сразу: она выделялась на фоне иных девушек, как ядовитый сорняк посреди ухоженного сада.

– Ещё одна простушка? – предположил он без особой уверенности.

Герцогиня медленно покачала головой.

– Нет-нет-нет. Эта леди, наоборот, прискорбно сложна.

Девушка взяла с одного из длинных столов наполненный шампанским бокал и лениво пригубила. Выглядела она при этом старательно не впечатлённой – ни вкусом напитка, ни роскошным убранством залы, ни мастерством музыкантов.

– Её зовут мисс Энн Харрингтон, и это всё, что тебе следует знать.

– Пытаетесь меня заинтриговать? – если герцогиня и впрямь преследовала такую цель, ей удалось: Уильям не мог отвести взгляда.

– Нет, мой дорогой, – предостеречь. Потому что если хоть кто-то в этом зале и представляет для тебя серьёзную опасность, то только она: умная, расчётливая, безусловно красивая, но с совершенно испорченной репутацией.

– И что же она натворила?

– Ты не слышал? – Что-то в голосе герцогини заставило Уильяма посмотреть на неё. – Она умная, расчётливая и безусловно красивая. К тому же, совершенно не пытается это скрывать.

«Воистину, чудовищная комбинация», – Уильям облизнул губы. Ему вдруг ужасно захотелось выпить.

Вблизи мисс Энн Харрингтон оказалась не столь прекрасна, как расписывала герцогиня. По современным меркам, ей не хватало мягкости: ни тебе покатых плеч, ни пухлых губ, ни очаровательной округлости щёк. Она словно вся состояла из острых углов – выразительные скулы, вздёрнутый подбородок, ключицы, о которые можно порезаться.

Уильям наблюдал за ней из-под полуопущенных век, спрятав лицо за бокалом, и гадал, к какому персонажу должен отсылать её наряд. Красное платье в греческом стиле с чувственно глубоким декольте намекало на Афродиту, но смущал излишне мрачный оттенок и обруч в тёмных кудрях. Он представлял собой венок в виде золотых стрел, в форме стрелы было выполнено и кольцо на указательном пальце, кончик которого задумчиво поглаживал ножку бокала, пока она изучала собравшихся – так же, как Уильям изучал её.

Герцогиня была права: мисс Харрингтон отличалась от прочих. В ней не было нежности и невинности, не было восторга от явно удачного бала. Когда она повернулась к нему, Уильям заметил в почти чёрных глазах смесь усталости и сочувствия. Но эти эмоции скоро сменились удивлением и… насмешкой?

– Мне казалось, в высшем обществе не принято столь откровенно рассматривать леди, – у неё был приятный голос, который не портила даже лёгкая хрипотца. – Тем более, если вас как следует не представили.

– Почему вы думаете, что мы не были представлены?

Она повернулась к нему, отставила полупустой бокал.

– Вас выдало любопытство. Те, кто меня знают, смотрят иначе.

– Как же? – Уильям тоже убрал шампанское – в знак уважения.

Губ мисс Харрингтон коснулась едва заметная улыбка.

– Я привыкла к презрительным взглядам, к раздражённым взглядам, порой – к праведно возмущённым взглядам. А когда никто не смотрит – к завистливым: многие полагают, что у меня есть свобода, им, к сожалению, недоступная.

Что ж, этих людей можно было понять. Редкий человек позволял себе изъясняться столь же свободно. Честность и прямолинейность мисс Харрингтон обескураживали и заставляли гадать, что именно говорит в ней: печальная самоуверенность, отчаяние старой девы или тайное знание, позволявшее столь легкомысленно пренебрегать всяческой осторожностью. Уильям ставил на первое и не горел желанием перенять у мисс Харрингтон это свойство.

– Мне ни к чему вам завидовать, – покачал он головой. И, чтобы его не поняли превратно, добавил. – Мою свободу никто не ограничивает.

– Тогда вы исключительный человек.

Уильям склонился в шутливой благодарности:

– Почту это за комплимент.

Мисс Харрингтон в ответ медленно опустила голову, словно милостивая королева, принимающая придворного. Нет, на Афродиту она походила в последнюю очередь. «Может быть, Артемида?» – Уильям быстро окинул её взглядом, с ног до головы, и вздохнул: образу недоставало воинственности.

– Позволите задать вам ещё один вопрос?

– Только один? – в глазах её засверкало лукавство. – Я думала, ваше любопытство сильнее.

– О, я спросил бы и больше, но меня останавливают правила приличия.

– А говорили, вас ничто не ограничивает.

Что ж, мисс Харрингтон его поймала. Уильям почувствовал азарт, предвкушение спора. Было бы интересно взглянуть, как изменится выражение её лица, когда он чередой метких доказательств заставит её переменить мнение.

– Я думаю, приличия не ограничивают, а помогают нам, – проговорил Уильям, взвешивая каждое слово. – Подсказывают, как действовать. Определяют границы, переступать которые было бы слишком опасно.

– Я думала, это делают законы.

– Законы контролируют высокие материи, приличия – человеческие отношения. Если бы их не существовало, любой из этих людей, чьи взгляды столь задевают вас, мог бы произнести вслух всё, что о вас думает.

– Они и так говорят, лишь за закрытыми дверями.

– Сомневаюсь, что вам бы хотелось услышать всё это лично.

– Почему?

Неожиданно мисс Харрингтон скользнула ему навстречу. Она была невысокой и, чтобы заглянуть Уильяму в лицо, ей пришлось запрокинуть голову. На мгновение ему стало интересно: что будет, если прямо сейчас подцепить пальцами острый подбородок. Однако следующий вопрос начисто вымыл неуместные мысли из головы.

– Почему вы так боитесь услышать правду? – повторила мисс Харрингтон.

– Мы говорили о вас. Мне нечего бояться.

– Но вы боитесь. Я давно смирилась с тем, что говорит обо мне лондонское общество, но вас это беспокоит. Думаете ли вы прямо сейчас, что скажут люди, если вы пробудете в моём обществе чуть дольше положенного?