Тренинг все больше напоминал увлекательное путешествие, но как в настоящем, а не бутафорском вояже, бывают и трудности, то и здесь, к концу первого дня их было уже предостаточно. Ведущий постоянно выводил людей на сцену, многие боялись и никак не хотели выходить. Ольга преодолела себя и вышла. Иногда он цеплялся за фразы, за логические построения поднятого с места слушателя и, выворачивая как бы наизнанку смысл сказанного оппонентом, по-сократовски убеждал человека, что он, мягко говоря, заблуждается. Некоторые женщины по-моложе, поднятые с места, не выдерживали и начинали плакать. Мужчины вступали в пререкания. Но все это обычно заканчивалось всеобщим хохотом, хотя иногда и полной тягостной тишиной, нарушающейся лишь длительным обличающим монологом ведущего.

В глубине души Ольга чувствовала, что на этом тренинге говорят об очень важных и нужных вещах, которые порой не выглядели прописными истинами, но помимо азарта, все это вызывало щемящую боль в сердце. У Ольги было такое ощущение, что ее нутро карябают ногтями, и, хотя это не сильно больно, но очень неприятно.

На второй день стало еще хуже. Если в первый день ведущий порой доводил ее до тремора и холодных пальцев рук своими призывами выйти из зоны комфорта – давно она уже не испытывала таких приступов немотивированной тревоги, – то теперь, своими эмоционально насыщенными речами, как будто пытался ранить ее еще глубже, еще сильнее…Сердце ныло все больше.

Для выполнения упражнений вся аудитория была поделена на малые группы. Капитан ее группы, – из тех, что уже давно прошли этот тренинг, – постоянно подчеркивала, что надо раскрыться, включить максимально искренность, убрать маски, но как это сделать?! Ольга старалась, очень старалась, но сердце оставалось каменным и как пробиться через эту броню, она никак не могла вообразить.

И вот сейчас она должна выполнить, пожалуй, самое главное, самое важное упражнение тренинга – находясь на «горячей точке», раскрыть себя, раскрыться перед чужими людьми, в группе, потому что, как сказал ведущий, это легче и безопаснее, чем раскрыться перед близкими. И это работает… Так сказал ведущий… «Ну что ж, попытаемся еще раз», – мысленно произнесла Ольга. – «А что еще остается»?

Свет был приглушен, и огромный зал находился в полумраке. В центре каждого из кругов, которые образовывали восемь или десять человек – участников тренинга, стояли небольшие переносные свечки–фонарики, которые создавали необычную подсветку, из-за чего появлялось ощущение какой-то тайны, важности, значимости происходящего. Негромко играла медитативная музыка, из разных мест просторного зала раздавались то всхлипывания и рыдания, то торжествующие крики и овации. Вдруг, привычное скептическое состояние Ольгиного разума понемногу начало пропадать, а на смену ему стало появляться ощущение спонтанности, как в детстве, когда не надо притворяться и обращать внимание на реакцию окружающих на твои слова и действия, когда даже и мыслей не было о том, как тебя воспримут. И, – она сразу это заметила, – ей даже не приходилось что-то делать для этого, как-то себя заставлять, хотя буквально пару десятков минут назад, как и, вообще, в последние годы жизни, любое проявление положительных эмоций и, даже, спонтанного искреннего выражения каких-то чувств, требовали от нее особых усилий. И единственным способом выходы наружу ее эмоций были истерики, но заканчивались они почти каждый раз плачевно.

Ольга вышла в центр круга, посмотрела на сидящих вокруг нее людей из ее малой группы, а, по сути, команды, команды единомышленников, которых она должна любить и поддерживать, хотя почему ей надо это делать, было пока не понятно. Глаза ее сотоварищей смотрели ласково и ободряюще. И, заявив группе то, что будет проявлять, – это была какая-то банальность, которая пришла ей в голову, пока перед ней выступала та молодая девушка, – закрыла глаза и мысленно произнесла: «Уфф, ну давай, дорогая, давай!». Чуть ли не рядом со своим ухом она услышала слова их капитана, Эльзы: «Давай, Олечка, давай, у тебя получится!». Ольга сделала глубокий вдох и еще раз вслушалась в звуки, идущие из разных мест зала.

И тут, не с того ни сего, в голову полезли совсем не свойственные ей мысли. «А что, если…, это все правда? …То, что говорят эти сумасшедшие…, может это действительно работает и поможет и мне? Я тоже хочу! Чем я хуже их?!… Я тоже хочу быть такой дурой. Почему же они открываются, а я нет. Кто бы Ты ни был, или Что, позволь мне проявить себя, позволь мне открыться! Мне же есть, что вспомнить, хоть моя душа – это помойная яма, но позволь и ей хоть немного, хоть чуть-чуть очиститься…сейчас, именно сейчас…Помоги мне!»

И тут вдруг у Ольги закружилась голова. Музыка словно начала затихать, выкрики, доносящиеся от других групп, как будто шли уже откуда-то издалека, в ушах появился какой-то свист и легкое ощущение тошноты, люди, сидевшие напротив нее, поплыли перед глазами, и ей показалось, что она стала терять связь с окружающим миром…

– …Шлюха! Я тебе во сколько сказал приходить домой?! Я тебе говорил, позже одиннадцати вечера не возвращаться?!

Ощущение острой боли в области левой щеки вернуло Ольгу к реальности. Она почувствовала вкус крови во рту и тут, подняв голову, посмотрела на себя в зеркало домашнего платяного шкафа, который стоял в гостиной комнате их двухкомнатной хрущевки. Но оттуда, из зеркала, в ответ на Ольгу смотрела девочка – подросток лет 13, с красной ссадиной почти на половину лица, испуганными горящими глазами, лежащая на диване с поднятыми в защитной позе руками. «Господи, что со мной?!». – Испуганно подумала она. – «Что происходит? Это какой-то гипноз или сон?». И тут, переведя взгляд, она увидела перекошенное злостью и гневом лицо своего отца. Он что-то орал и слова его крика, словно выпадая из лопающих мыльных пузырей, не сразу достигали ее слуха.

– Ты меня слышишь? Я тебе что говорил? Проститутка, твою мать!

И отец, подняв руку для пощечины, снова двинулся на Ольгу.

– Не смей! – Раздался истошный крик ее матери. – Гад ты такой, не смей, говорю, не трогай девочку! Она ни в чем не виновата.

И мать стремительно бросилась на отца, как на амбразуру, подставляя свое тело под его удары.

– Уйди! – Заорал отец уже на мать. – Уйди, тварь, говорю. Мне дочь проститутка не нужна. Я ее лучше сейчас научу, чем потом ею уже милиция будет заниматься.

И он вместо того, чтобы ударить мать, схватил ее за волосы и потащил в спальню.

– Папочка! Папочка! Не надо, пожалуйста, не бей маму! Папочка…

В ушах у Ольги зазвенел дикий крик матери.

– Оля, Оленька, с тобой все хорошо?!

Ольга, стояла в центре круга вся в слезах, и, закрыв лицо руками, проглатывая рыдания, тихим голосом повторяла: «Папа, папочка, не надо! Не надо!..

Эльза обхватила Ольгу руками, прижала к себе, показывая рукой поддержке, чтобы они принесли воды. Ребята, сидящие на стульях вокруг, испуганно следили за происходящим.

– Олечка, успокойся, успокойся, все хорошо! – Твердила Эльза, крепко прижимая Ольгу к себе и гладя ее по волосам.

Когда все улеглось, и Ольга успокоилась, упражнение «горячая точка» продолжилось. «Проявляли» себя еще 2 молодых парня и женщина лет 40, а затем ведущий объявил перерыв на 30 минут. Ольга ходила как неприкаянная, почти ни с кем не разговаривая, да и не было желания с кем-то общаться. Она периодически подходила к зеркалу и осматривала свое лицо, и, хотя у нее еще продолжало гореть левая щека, никаких изменений в своем лице она не обнаружила. Она находилась в каком-то ступоре и никак не могла осознать то, что с ней произошло. Голова была как в тумане, а в сердце пустота. «Неужели и в этот раз не сработало?!» – Подумала Ольга и тут вспомнила, что говорил ей ее психоаналитик, Аркадий Геннадьевич. – «Что ж, значит не судьба мне стать счастливой». И слезы навернулись на ее глазах.

В 18 лет она закончила фельдшерский факультет медицинского колледжа, и закончила с красным дипломом; по крайней мере, тогда ей медицина нравилась. Проработав фельдшером на скорой помощи около 4 лет, она ушла из медицины и, пройдя курсы массажа, устроилась в банный комплекс на работу массажистской.