– Да что вы, неоднократный призер кольцевых автогонок, – заулыбался Максим. – Хотя, наверное, вы правы, – тут же сник он. – Ему неприятно сейчас слышать про клуб и гонки.

– Все наладится. Просто будьте его другом. Ему сейчас другого и не нужно.

– Вы к Андрею? Он сегодня поспокойнее. Говорить не хочет, но хоть не кричит, как раньше, – повеселел Максим.

– У меня еще дела, зайду позже, – улыбнулась ему Марина и хотела уже уйти, но Максим остановил ее.

– Если нужны еще деньги, вы только скажите, – с неловкостью присущей денежным вопросам, сказал он.

Марина с мягкой улыбкой кивнула и быстро пошла по коридору и уже через минуту скрылась за дверью, ведущей к лифту.

У кабинета главврача было тихо. Казалось, даже запах больницы оставался за стеклянными дверьми, отрезающими его приемную от общего коридора. Цветы на подоконниках и кадках. Мягкий, уже порядком протоптанный, ковер на полу, и солнце, по странному закону физики, постоянно заглядывающее в окна его кабинета.

Марина поздоровалась и прошла к большому столу, за которым изучая бумаги сидел Роман Евгеньевич. Статный с уверенной проседью на висках и в копне темных волос он мельком взглянул на нее поверх узких очков.

– Что у тебя с этим гонщиком? – снова устремляя взгляд через тонкие стекла очков на историю болезни, – Ковалевичем? – уточнил он. – Ты до сих пор не начала с ним курс реабилитации. Мариш?

– Трудный случай, – устало проговорила она, усаживаясь за полукруглую брифинг-приставку. – Не идет на контакт.

– Пожестче. Ну что за эксперименты? Я понимаю, ты учишься на психолога, но тебе не кажется, что не стоит разводить здесь пансион благородных девиц?

– Роман Евгеньевич, давайте дадим ему немного времени. Я уверена, что он скоро успокоится. Я же не могу силком таскать его на физиотерапию и массаж. За те деньги, которые он платит, можно проявить к нему немного сочувствия.

– Ну, как знаешь. Если начнет доставать, отдай его Разумовскому.

– Роман Евгеньевич.

– Хорошо-хорошо. Да я тебя не за этим вызывал. Может сходим куда-нибудь пообедать? Что скажешь? Тебе нужно отвлечься, ты какая-то подавленная в последнее время, – по-дружески мягко, сказал главврач.

Марина потупила взгляд. А потом вновь посмотрела на него.

– Олег? – посерьезнел Роман Евгеньевич.

– Олег? Мариш…

– Я знаю, – поднимаясь со стула, устало выдохнула Марина.

– Не обижайся, – бросил ей в след Роман. – Я не собираюсь учить тебя жизни.

Вместо ответа Марина лишь понимающе покачала головой и вышла.

Ей казалось, что, помирившись с Олегом, она избавится от чувства вины и ненужных искушений. Марина, как говорила о ней мама, была «предсказуемая». Она редко делала ошибки, и вся ее жизнь была выверенной, протертой до зеркального блеска и аккуратно разложенной по полочкам. Но иногда она ловила себя на мысли, что эта размеренность убивает ее. Роман Евгеньевич был одной из тех редких ошибок, о которых Марине неловко было вспоминать. Их связь началась спонтанно и сначала была просто способом избавится от давления мужа, а может быть ответом на его тотальную ревность. Но для самого Романа, это было чем-то большим, и Марина стала тяготиться этими отношениями. Себе она уже все доказала, но как теперь доказать все тоже самое Роме – не представляла. И все эти его приглашения на обед или пройтись, вызывали в ней душное бессилие и желание побыстрее сбежать.

– Отчитал тебя за новенького? – спросила болтавшая с медсестрой у поста Катя.

Марина улыбнулась.

– Ой, девочки, а вы читали, что жена этого самого Ковалевича, – молоденькая медсестра Алина заговорщически кивнула на приоткрытую дверь его палаты, – завела курортный роман.

– Не долго она хранила ему верность, – усмехнулась Катя, мельком взглянув на подругу.

– Откуда вы об этом знаете?

Марине не нравился настрой коллег, и она серьезно посмотрела на девушку. Алина перестала улыбаться. Она взяла со стола журнал и протянула его Марине.

– Вот.

Та пробежалась по небольшой статье, щедро иллюстрированной фотографиями заочно знакомой ей Кристины и ее жгучего восточного спутника.

– И с чего такое внимание? – возвращая Алине журнал, поинтересовалась она.

– Да вы что, Марина Владимировна, он же гонщик знаменитый, – воскликнула Алина с удивлением глядя на женщину.

– Мне все равно кто он. Это ему не показывать, – строго сказала она. – Понятно?

Алина обижено кивнула и убрала журнал в ящик стола. Катя пристроилась рядом.

– Чего хотел наш стареющий Казанова?

– Хотел куда-нибудь сходить, – безразлично ответила Марина.

– А ты?

– А я нет.

– Ну и зря. Да, он уже староват, но зато не женат и хорошо к тебе относится. В любом случае лучше твоего благоверного.

– Кать, – Марина повернулась к подруге и взяла ее за плечи. – Пожалуйста, не надо. Да, я жалею, что снова поверила Олегу. Это очередная моя ошибка. Я хочу покончить с этими отношениями, но не так, – она еще несколько секунд сжимала плечи подруги, упрямо гладя ей в глаза. – Пошли поедим.

Короткие разговоры и чтение на ночь давали положительную динамику. Пациент постепенно выходил из скорбного оцепенения и начал хоть как-то реагировать на нее. Марина умела радоваться мелочам. Тем более, возня с Ковалевичем отвлекала ее от мыслей об Олеге.

– Как наш пациент сегодня? – улыбнулась она, проходя вечером пост дежурной медсестры.

Алина оторвала глаза от журнала и небрежно бросила:

– Укатил куда-то.

– Что?

Ларина остановилась, глядя на снова углубившуюся в чтение девушку.

– Укатил. Минут двадцать назад, – повторила та.

– Почему вы мне не позвонили? – заволновалась Марина.

– А что такое? Ему запрещено выходить из палаты? – с плохо скрываемым раздражением спросила медсестра. – В таком случае вы должны меня предупредить.

– Ну, о чем вы думали? – нервничала Марина, судорожно соображая куда он мог податься.

– Наверняка покурить пошел, – с безразличием проговорила Алина.

– Надеюсь, – в полголоса бросила Ларина и быстро зашагала в сторону лифта.

«Вниз или наверх?» – мысли так быстро вспыхивали в голове пугающими картинками темной безлюдной крыши, что она нажала на кнопку последнего этажа скорее интуитивно.

Двери бесшумно разъехались, и Марина оказалась на привычном ей техническом этаже, через который проходила по несколько раз в день, покурить. Только бы ему не хватило ума … – Марина осеклась.

До ее слуха долетела повторенная коротким эхом фраза. Почти сразу ее догнала вторая и Марина, прислушиваясь, двинулась на голос.

– Да брось, телочки любят экзотику. Ну какая из них устоит перед таким красавчиком в беде? Это ж как со священниками. Ну, типа, если ваще нельзя им прямо сильно надо становится.

Из-за очередного поворота раздавался радостный голос Карасева.

Она слышала, как кто-то фыркает ему в ответ. Зашуршали по пыльному бетонному полу колеса инвалидной коляски. Марина почти успокоилась, она была уверена, что это Ковалевич и, опершись рукой о стену, чтобы случайно не обнаружить себя, начала прислушиваться.

Карасев трещал не останавливаясь, замолкая лишь чтобы выпустить изо рта струю сигаретного дыма и даже затягиваясь мычал, словно слова неумолимо рвались наружу.

– Ты же автогонщик, да? Прости братан, я гонки не очень. Я по хоккею. Зато ты сейчас типа постоянно на колесах, – засмеялся Павел и тут же осекся. – Да брось, кому как не мне тебе об этом сказать. Привыкнешь. И к косым взглядам, и к шепотку, – вдруг упавшим голосом добавил он, но тут же спохватился, вспоминая свой веселый характер и принялся рассказывать анекдот, которому смеялся тоже он один.

Марине было любопытно стоять здесь словно в засаде и подслушивать чужие разговоры. Ей хотелось услышать голос Ковалевича, но он молчал. Она напрягала слух, пытаясь понять, что он сейчас делает и какое у него выражение лица. Карасев не отличался тактичностью, но ему позволительно. В конце концов он говорил о том, о чем другие только шептались, а еще хуже слишком громко молчали. Ее пациенту нужна сейчас эта незамысловатая правда. И она была благодарна Карасеву, что тот сыпал ее щедрой рукой. Воздух был наполнен горьким табачным дымом, коротким эхом брошенных фраз, шорохами колес и костылей. Марина привалилась спиной к стене и запрокинув голову, прикрыла глаза. Так от нее не мог укрыться ни малейший звук.