Первая пара устроила зрелищный инцидент уже на третьей секунде. Не поделив довольно широкую трассу, машины столкнулись бортами. И если первый флайер еще сумел кое-как выправиться и в конце концов нырнуть в крутой поворот, продолжив гонку, хотя заминка стоила ему сразу трех позиций в рейтинге, то вот второй… Как подбитый самолет из старинных фильмов про большую войну, он по вытянутой дуге заскользил вниз, оставляя за кормой жирный коптящий след. К счастью, пилот успел вовремя катапультироваться, взлетев свечкой вместе с креслом. Его парашют подхватило ветром и отнесло в сторону – за пределы трибун. Корпус же, объятый яростным пламенем и антрацитовым дымом, рухнул на прозрачную поверхность трассы. Две стихии – лед и огонь – сцепились за неожиданную добычу. Кристаллизованный азот начал быстро плавиться, запарил, вскипев двумя белоснежными фонтанами газа. А пламя, словно разъяренная мамба, шипело и кусало противника с самых неожиданных ракурсов, пытаясь надавить, продавить и задушить. Металл корежило – он то покрывался инеем, то принимался краснеть и плавиться, роняя капли сгорающих краски и пластика на ледяную поверхность.

Зрители с задних рядов ринулись в проходы, чтобы все рассмотреть. Пилот уже никого не волновал – выжил и ладно, всё равно это просто андроид. Всех интересовало, долго ли дорогущая тачка, на которых в миру ездила новая элита, продержится в битве двух стихий. Но победителя так и не выявили. Спор огня и льда довольно быстро разрешили. Мощные струи белой, как снег, пены ударили откуда-то снизу, из-под трибуны. Огонь захлебнулся, а фонтаны азота заткнулись. Уже через минуту на трассу выскочили ремонтники и стали пинать искореженный остов к ближайшей обочине. Трассу освободили еще до того, как из-за дальнего поворота показались первые гонщики, завершающие стартовый круг.

Ефрем даже выбрал, за кого будет болеть. Впрочем, особо напрягать извилины и не пришлось. В гонке участвовал лишь один человек, остальные были такие же искусственные AGI-«Эйджи», на которых он насмотрелся в школе. Только одеты они были не в учительские костюмы, а в несгораемые комбинезоны. Фантазеры прошлого надеялись, что AGI станет эквивалентом среднестатистического человека. Но ни у одного живого не было такой памяти и такой реакции. Лишь модифицированные люди могли составить им хоть какую-то конкуренцию в гонках – да и то лишь отчаянно рискуя собой, полностью отключив инстинкт самосохранения.

Там, где роботы пасовали, высчитывая вероятности катастрофы до десятитысячной после запятой, эти безумцы рвались вперед, проявляя чудеса бесстрашия и везения. Показывая всем, что наличие суперкомпьютера в башке еще не давало ни хитрости, ни храбрости, ни гордости. И сейчас этим человеком был аргентинец по имени Аннес Нойтра, достойный наследник испанских конкистадоров древности. Словно блистательный тореро, он принял вызов перекормленных информацией быков и одного за другим «закалывал», изящно обходя на поворотах и виражах. Как сказал отец, Нойтра тоже был тюнингованным – со вживленным чипом. Но при отсутствии выбора Ефрему сгодился и такой смельчак. На экране напротив уже тридцатой строчки рейтинга гонки улыбался именно этот смуглый красавец в новенькой фиолетово-белой униформе, и титановой пластины на его виске видно не было.

Синие, красные, черные, желтые, зеленые вспышки пролетали мимо трибуны так быстро, что в конце концов слились в пеструю ленту, похожую на морскую змею, пожиравшую собственный хвост. За какой-то надобностью она вылезла из прекрасного моря и с шипением, переходящим то в визг, то в рык, убегала от монстра, одновременно догоняя свою добычу.

На очередной прямой Аннес Нойтра обошел уже шестнадцатого робота и продолжил рваться к победе. За спиной Ефрема раздался ободряющий рев, и кто-то прокричал:

– Давай, Аннес, жми! Покажи этим ржавым железкам!

Флайер аргентинца пронесся мимо, сверкнув, словно сапфир. Кто-то из зрителей радостно засмеялся и захлопал в ладоши, а информационный экран показал напряженное лицо пилота, у которого на переносице собирались первые капельки пота.

Над кричавшим болельщиком загорелся желтый столб света, и в его персональном коммуникаторе что-то дзинькнуло. Бородатый мужчина в темном свитере удивленно взглянул на запястье, где висели «часы» личного коммуникатора. Прочитал сообщение и махнул рукой.

– Предупреждение выписали, – пояснил он обернувшемуся на звук отцу Ефрема. – За недостойное поведение. Оскорбление, мать их, нового вида жизни. Нарушение пятого параграфа Конституции. Я, признаться, и не помню, что там прописали правозащитники. Да и плевать!

Несмотря на браваду, мужчина все-таки подавил эмоциональный порыв и сел, скрестив руки на груди. Его спина заметно ссутулилась. А сам он стал похож на недовольного филина.

– Я болею за тебя, Аннес! – писклявый женский голос поддержал прерванный было кураж, и трибуна вновь ожила. Многие стали на разный лад костерить «искусственных» и подбадривать человека-пилота. Возможно, эмоциональный посыл дотянулся до нервной системы гонщика – он продолжал обгонять соперников. Но практически над каждым креслом на трибуне сектора «С» зажглись желтые предупреждающие огоньки, а треньканье коммуникаторов стало похоже на сбившийся с ритма военный марш. Двое бедолаг и вовсе докричались до штрафа, сопровождаемого противным кряком сирены и красной подсветкой. Чуть остыв, люди стали смущенно переглядываться, пожимали плечами и постепенно угомонились.

«Не скучно тебе? Может пройти, прошвырнуться? Где-то там наверняка есть автоматы с бесплатной пиццей», – с ехидцей вдруг снова спросил долго молчавший внутренний голос Ефрема. И хотя его опять хотелось послать, аргумент с перекусом мальчик счел разумным. Хотя, конечно, отцу причину назвал другую.

– Пааа… Мне надо отлить, – шепнул Рема в ухо родителю, одному из немногих, кто на трибуне не поддался зову толпы.

– Иди, конечно, – быстро и даже с заметным облегчением, будто сбрасывая тяжелый груз, ответил тот. – Только поспеши, а то Аннес выиграет гонку уже без тебя.

И вяло улыбнулся.

– Обязательно, скоро вернусь, – пообещал мальчик.

Он вышел в проход, поднялся на пять ступенек и очутился в широком коридоре. По сравнению с шумной трибуной здесь было удивительно тихо. И заметно прохладнее – продавец игрушек внизу не соврал. Холодный воздух, идущий от трассы, тут не прогревался специальными стеклами, и сразу стало как-то зябко.

Заветная точка была в самом конце. Не спеша Ефрем двинулся к своей цели.

***

– Молодой человек, не стоит туда идти. Ничего хорошего вам там не скажут.

Густой сочный бас, каким разговаривают теперь разве что редкие священники в чудом уцелевших храмах, да оперные певцы между ариями, возник непонятно откуда и застал Ефрема примерно на середине пути. Мальчик притормозил и огляделся. Тембр существенно отличался от бабушкиного. Да и звучал новый голос не в голове, а как-то вокруг мальчика, в коридоре, хотя тот был пуст и по-прежнему неуютен. Лишь вдали – на самой границе света работавших в экономном режиме потолочных ламп – чудилось смутное движение, будто призраки погибших на трассе гонщиков готовили ловушку на зазевавшихся зрителей и собирались им отомстить. Хотя как стандартный ребенок конца двадцать второго века Ефрем был материалистом, и был уверен, что тени были просто результатом игры света, проникающего с трассы через вентиляционные отверстия. Но чем бы ни был вызван этот оптический обман, голос звучал слишком ясно и громко, будто исходил из источника, расположенного гораздо ближе.

– Да-да, я вам говорю, – снова возник густой бас где-то совсем рядом.

Селиверстов посмотрел в потолок, закрутился и, не увидев ничего, стал обшаривать взглядом длинное помещение. Стандартные двери, стандартные ручки. Прямоугольные лампы и черные круги динамиков, вмотированных в потолок.

У Ефрема был в общем-то неплохой слух. Настолько, что родители года три назад пытались соблазнить его карьерой эстрадной звезды и отвели в музыкальную школу. Видеть перед собой ежедневно зебру белых и черных клавиш мальчик не захотел и как лев отбивался от такой перспективы. Нет, петь он, конечно, любил. Особенно в душе, когда намыливал плечи мочалкой. Но вот сольфеджио… Он ненавидел этот странный предмет и боялся его примерно так же, как уколов в попу и булькания одряхлевшего лазерного аппарата в кабинете у зубного врача.