В раздевалке по правую сторону стояли две стопки: одна из серых кусков вафельной ткани, не подшитой по краям, вторая – серые платья, аккуратно сложенные в квадраты. Рядом стояли две коробки. Лейла взяла один кусок ткани из стопки, быстро им обтерлась и, завернувшись в него, заглянула во внутрь одной коробки. В коробках вперемежку лежали серые хлопчатобумажные трусы, что её друзья называли «бабушкины», бюстгальтеры, состоящие из подвязки и двух треугольников ткани и носки, завернутые попарно друг в друга. На все вещи прикрепили бирку, где одинаковыми печатными буквами написали размер. Вафельный кусок ткани, которым Лейла обтерлась, отправился в пустую корзину с подписью «использовано». Порывшись в коробке, она достала и надела по три штуки трусов, носок и бюстгальтеров подходящего размера, из стопки выбрала два не сильно потрепанных платья и надела одно на другое. В небольшой коробке, задвинутой под лавку, на дне обнаружились несколько треугольных косынок. Лейла взяла одну из них и повязала на голове так, чтобы спрятать под ней волосы, еще две повязала на руке на манер браслета. Возле двери на полке стояли семь пар поношенных черных ботинок по типу челси, без замков и шнурков. Лейла взяла одни, не сильно большие, и перевернула в поисках размера. На подошве и на стельке обозначений не оказалось. Она отогнула голенище, но там обозначений не оказалось.

Лейла натянула один ботинок на ногу. Дверь в комнату с хлопком распахнулась, заставив её подпрыгнуть. В проход ввалился мужчина в резиновом фартуке, на руках его красовались такие же перчатки. Он обвел комнату глазами и обнаружив Лейлу возле двери на скамейке с одним сапогом, зажатым в руке, довольно улыбнулся:

– Время вышло. Пошли.

– Я еще хотела померить…

– Время, – он постучал по месту на руке, где под перчаткой, видимо, находились его часы.

Лейла пожала плечами и вышла из комнаты вслед за мужчиной. В коридоре она засунула ногу во второй ботинок, которые оказалось чуть великоваты даже с тремя парами носок на ноге.

Коридор был темнее и уже предыдущих. Мужчина в фартуке занимал все пространство от стены до стены. Он обернулся, кинул взгляд на ботинок на ноге Лейлы, её косынку и ухмыльнулся то ли довольно, то ли насмешливо.

Плитка на стенах стала чуть желтее, а воздух теплее. Непрерывный гул жужжал с потолка. Свет ламп на потолке сменился на желтый. Мужчина остановился, и Лейла заметила над его головой полосу серого металлического наличника двери. Он потянул затертую хромированную ручку и открыл последнюю дверь, горячий сухой воздух резанул ноздри.

Уличный шум навалится со всех сторон, все вокруг, казалось двигалось, светилось и издавало громкие звуки.

Перед Лейлой открылась широкая улица, огражденная он нее сеткой-рабицей, покрытой пылью кирпичного цвета. За сеткой проходила широкая асфальтовая дорога на другой стороне которой стояли трехэтажные дома из кирпича, или глины, прилепленные друг к другу как на рисунке ребенка, присыпанные желто-красным песком. По дороге проезжали самоходные тележки, мотоциклы, большие, с деревянным кузовом, грузовики, обычные грузовики, сделанные из металла и потрепанные автомобили. Пешеходы проходили вдоль домов, возле сетки тротуара не было. Солнце уже поднялось над городом и раскалилось. Над шумом машин и голосов, доносящихся с тротуара, разлетался звук забиваемых свай, ритмичный как секундная стрелка.

Мужчина в фартуке натянул на нос платок, что свисал у него с шеи, вышел на улицу, свернул направо. Лейла шагнула на пыльную, утоптанную высохшую землю, солнечный свет резанул глаза, в носу защекотало. Она обернулась на здание, из которого вышла. Двухэтажное, неровно покрытое красной штукатуркой. Мужчина тем временем прошел не больше двадцати шагов к соседнему зданию, тоже двухэтажному, и остановился напротив когда-то синей двери с запыленным окном, на котором кто-то пальцем оставил кривую чистую полоску. Лейла поспешила к нему, борясь с желание чихнуть и отчаянно щурясь.

Он тяжело поднялся на единственную ступеньку, обозначающую порог перед дверью, и вошел в дверь, не обернувшись на Лейлу. Звякнул колокольчик, пахнуло книжной пылью и чем-то кислым.

– Что там стряслось? – тут же раздался скрипучий голос, усиленный эхом пустой комнаты, – Там, на КПП. Вильям, ты должен мне рассказать! Это мальчишка, который сейчас приходит вместо Брэндона, постоянно где-то пропадает. Я не могу получать свежую прессу и свежие сплетни! Я думаю пожаловаться на него Такеру или кто там сейчас у них главный. Еще никогда, – что-то металлическое ударилось о дерево, – никогда за мной так плохо не ухаживали!

Лейла выглянула из-за мужчины в резиновом фартуке и увидела впереди сколоченный из аккуратных досок и покрашенный коричневой краской деревянный стол, больше похожий на прилавок. За ним, на единственном в комнате стуле, сидел старик, сейчас занятый тем, что поднимал со стола латунную настольную лампу с согнутой по середине ножкой. За его спиной, от стены до стены, от пола до потолка стоял окрашенный когда-то в белый, а сейчас с облупившейся краской стеллаж, забитый одинаковыми папками. Верхние папки терялись в темноте под потолком. На столе перед мужчиной лежали раскрытой одна из таких папок и простой карандаш, острый и узкий, как ведьминский палец.

– Заяц, – небрежно ответил мужчина в фартуке, оказавшийся Вильямом, и, не торопясь, начал приближаться к столу.

– Ммм, – старик причмокнул и поскреб ногтями светлые коротко стриженные редкие волосы на голове.

Тусклые лучи света, пробивающиеся через прямоугольное пыльное окно и окошко в двери, выхватили пыль и перхоть, которые отлетели с его головы, когда он убрал руку. Он весь шелушился, белесый, с натянутой, будто надутой изнутри кожей, с водянистыми глазами, такими светлыми, что казалось их покрывает белая пленкой. Волосы на его руке были курчавыми и бело-желтыми, подбородок ощетинился светлой щетиной. Чем ближе Лейла приближалась, прячась за Вильямом, тем устойчивее нос угадывал в воздухе запах мочи.

– Новая подружка, да? – старик за столом засмеялся отрывистым смехом, прикрывая рот узловатой, украшеной венами, рукой.

– У меня подселенец, Роджерс.

– Я хреново хожу, но отлично вижу, – Роджерс зажал в узловатых пальцах карандаш.

– Места есть? – Вильям поправил свою черную перчатку на руке, от чего та скрипнула.

– Двадцать восемь, не считая запросов на этой неделе. В Аспале все плохо, у нас все хорошо. Соблюдаем баланс, – Роджерс лизнул указательный палец руки и медленно пролистал несколько страниц, – первые в очереди семейство Рена. Ферма, пятеро детей, две жены, магазинчик с продуктами… природа и свежий запах навоза. Им нужны дополнительные руки.

– Нужно что-то в городе, – Вильям достал из-под фартука планшетку и протянул Роджерсу.

– Хм, – Роджерс подслеповато глянул на планшетку, потом пролистал еще пару страниц, – в городе… Портер. Двое детей, ферма, – пробормотал он и пролистал книгу, – Сандовал! Производство стеклянной посуды. Четверо детей. Свой огород. Нет, – он покачал головой, – Просят мужчину. На кой черт он там им сдался?! Бартон…

– Кевин? – спросил Вильям.

– Нет, – Роджерс замер над листом читая записи, – Оскар… не подойдет, он на карантине до следующей недели. Браун – Разведение куропаток. Две жены, четверо детей, полоумная мамаша кого-то из жен. Лукас – Гончарная мастерская. Она умеет работать с печью? – Роджерс глянул на Лейлу и, не ожидая ответов, вернулся к книге, – Эванс. Трое детей, булочная.

– Булочная?

– Угу. На углу Пятой синей и двенадцатой зеленой. На прошлой неделе проводили санитарную проверку.

– Я думаю, на этой неделе Джо – везунчик.

– Ты так думаешь? – Роджерс лизнул карандаш, – Что ж, – он сделал пометку в книге, – я отметил.

– Заберем её через пару часов, – Вильям развернулся к двери.

– Ко мне заходил Даррен сегодня, – сказал ему в след Роджерс, продолжая выводить в книге аккуратные буквы, – сказал, что хочет сходить покатать шары.