Иначе говоря, Поланский успел неоднократно, порой одновременно, побывать и жертвой, и преступником – как и целый ряд его героев, в том числе задолго до истории с Самантой Гейли (смотри, например, «Отвращение»). Сегодня он решительно – окончательно ли? – определен в преступники. Кто-то убирает его фильмы с полок. Многие убеждены, что Поланский, «злобный распутный карлик», как сам он формулирует в мемуарах, слишком легко отделался: он отсидел в тюрьме полтора и два месяца, а не гнил там десятилетиями, его кинематографическая карьера совсем не так блестяще, как могла бы, но продолжилась, он стал изгнанником, но что это за изгнание – в Париже?

Как бы там ни было, нет ни малейших сомнений в том, что в эпизоде 1977 года – а весьма возможно, и в других подобных случаях – Поланский повел себя глубоко аморально, нарушил писаные и неписаные законы, кодифицирующие сексуальные отношения. Также очевидно, что разрешением таких ситуаций должны заниматься не пресса и широкая публика с оглядкой на эмоции и конъюнктуру, а специальные институты, в случае Поланского – с какой стороны ни посмотри – сделавшие свою работу из рук вон плохо.

В этой книге мы исходим из того, что осведомленность о преступлениях и проступках, совершенных художником в его частной жизни, не должна ограничивать или затуманивать наш взгляд на его произведения (и уж тем более не может их «отменить») – а напротив, если уж на то пошло, способна этот взгляд обострить и настроить должным образом.

«Пианист». 2002

«Сколько себя помню, грань между выдумкой и реальностью была безнадежно размыта», – это самая растиражированная, вероятно, цитата из Поланского, фраза, которой открываются его мемуары. Автобиография, элегантно, пусть и очевидно, названная «Роман», вышла в 1984 году, вскоре после того, как режиссеру исполнилось пятьдесят, – итоги, как теперь понятно, получились в лучшем случае промежуточными (продолжения не последовало, а поскольку Поланский чем дальше, тем больше избегал прессы, о второй половине его жизни сведений в разы меньше, чем о первой). Это хорошо написанный, в меру увлекательный текст: большой объем информации, но минимум лирики, обескураживающая порой откровенность при очевидном нежелании раскрываться всерьез. Подлинная личность автора иногда просвечивает между строк, но скорее вопреки его желанию, чем намеренно. Таким же образом – это, впрочем, популярная у режиссеров манера – он может сколько угодно распространяться о переговорах с продюсерами или обстоятельствах съемок, но совершенно не готов говорить о своих фильмах по существу.

В книге очень заметно, что если есть оптика, которая неизменно приводит Поланского в граничащее с бешенством раздражение, то это желание разглядеть в его фильмах его биографию, его личные переживания и детали его жизни. И разумеется, именно этот подход – давным-давно самый популярный метод анализировать и психоанализировать кино Поланского, особенно некоторые работы («Макбет», «Жилец», «Тэсс», «Горькая луна», вплоть до «Офицера и шпиона»).

Отчасти такое восприятие – обычное неумение отличить автора от лирического героя, отчасти – результат нашего беспрецедентно интимного знакомства с обстоятельствами жизни Поланского. К тому же где-то на экране появляется он сам, где-то – его жены и подруги, добавь знакомый сюжетный поворот – и вот уже роман Томаса Харди переплетается с историей Саманты Гейли, трагедия Шекспира – с трагедией на Сьело-драйв, а дело Дрейфуса – с юридическим преследованием самого режиссера. Часто это спекуляции и совпадения, иногда – нет, но в любом случае Поланский всегда старался скрыться за этой «гранью между выдумкой и реальностью». Самый красноречивый эпизод – фильм «Пианист». Даже наконец решившись, ближе к семидесяти годам, поставить очевидно личную картину об определяющем периоде своей жизни, Поланский заслонился чужой автобиографией.

Собственному детству Поланского драматизма было не занимать, и все благодаря тому, что его отец, польский еврей Рышард Либлинг, сменивший фамилию на более благозвучную «Полянский», принял самое глупое решение в истории польских евреев: в 1936 году он вернулся из Франции, где у него не получилось стать художником, обратно в Краков. Роману было три года – он родился 18 августа 1933 года в Париже (где был записан как Раймунд Роман Тьерри Либлинг-Полянский). Родители поженились незадолго до этого, оба уже были разведены, у матери, родившейся в России элегантной женщины по имени Була Кац, была дочь от первого брака, Аннетт.

Детские воспоминания Поланского, довольно подробно изложенные в его мемуарах, – это, соответственно, приход немцев, голод, смерть на расстоянии вытянутой руки, постройка Краковского гетто, поезда, увозившие евреев в концлагеря. Первой забрали Булу – она попала в Освенцим, где почти сразу была убита; как и Шэрон Тейт четверть века спустя, она была беременна. Потом взяли Аннетт; она выжила и после освобождения уехала во Францию. Наконец, весной 1943-го во время ликвидации гетто в лагерь Маутхаузен был отправлен Рышард. Девятилетний Ромек, чудом не попавший в тот же поезд, остался один и до конца войны жил в чужих семьях, сперва в городе, потом в деревне, успешно притворяясь, благодаря нейтральной внешности, католическим ребенком, но вечно находясь под угрозой разоблачения. Отцу тоже удалось выжить, и после войны они воссоединились. Рышард очень быстро опять женился, и отчасти из-за этого их отношения с сыном долго оставались натянутыми; умер он в середине 1980-х.

«Пианист». 2002

Читавшие «Раскрашенную птицу» Ежи Косинского или смотревшие недавнюю экранизацию могут разглядеть в ней сходство с судьбой Поланского, что, как некоторые считают, не случайно. Косинский был ровесником и приятелем режиссера, они познакомились, когда были студентами в Лодзи, а потом общались, когда оба оказались в Америке. Более того, писатель с женой вроде бы должен был гостить на Сьело-драйв в ночь убийства Тейт, но авиакомпания потеряла их багаж (Поланский, правда, этот анекдот дезавуировал, но он тоже не самый надежный источник – судя по всему, так и было). «Птица», изобилующая шокирующими подробностями история про мальчика, который пытается выжить в сельской местности во время войны, продавалась как фикшн, но и молва, и сам автор прозрачно намекали на ее автобиографичность. Потом журналисты раскопали, что Косинский с семьей пересидел войну относительно благополучно, а потрясшие всех ужасы – видимо, гипертрофированный пересказ услышанного от знакомых, в том числе как раз Поланского. Выглядело все если и не криминально, то некрасиво; модный Косинский был объявлен плагиатором и фальшивкой, позже стал известен экзотическими сексуальными похождениями и в 1991 году покончил с собой. Но Поланский был среди тех, кто заступался за писателя, – мол, книжка художественная, какие вопросы – что вполне укладывается и в его собственную стратегию.

Поланского в свое время уговаривали экранизировать «Птицу», но тщетно. Широко известно, что Спилберг, раз в жизни не уверенный в собственных силах, предлагал ему поставить «Список Шиндлера». Поланский отказался на том основании, что это слишком болезненная и личная тема. Однако в 2000 году ему в руки попались мемуары варшавского пианиста Владислава Шпильмана, незаметно изданные на польском в отцензурированном варианте сразу после войны, а в самом конце 1990-х вышедшие с огромным успехом в немецком и английском переводах. Сам Шпильман вскоре умер в возрасте 88 лет. Поланский сдался: перед ним был самый, как он впоследствии не раз говорил, важный фильм его жизни.