Причина такого ощущения была не только в запредельной силе и древности этого… существа, который находился в непосредственной близости к ней. Он и правда вёл себя так, словно видел прошлое этого мира и теперь знает его будущее. А уж голос! Загадочный, мелодичный, глубокий, играющий на всех струнах её (и не только её) души.

Стоило Дэсарандесу заговорить, как Силане сразу становилось ясно, что Тураниус ошибался во всех своих словах и действиях, что он попросту пошёл на поводу своей гордыни и тщеславия.

«Отец перепутал заносчивость и долг перед городом. И вот чем обернулась его трагическая ошибка», — думала девушка.

Лишь позднее, когда Силана под конвоем шла по широким комнатам собственного дворца, ей в голову пришли слова Тураниуса: «Демон в обличье человека». И внезапно она ощутила нечто противоположное тому, что чувствовала ещё день назад. Девушка ругала себя последними словами, считая настоящей дурой, ведь предала того, кто всегда в неё верил. Единственного человека, который являлся для неё идеалом.

Наплевав на душевную боль, которая кривила её лицо, грозя прорваться целым потоком слёз, Силана твердила про себя последние слова отца: «Самые крупные фабрики, лучшие мастера, идеальная система обучения магов-механистов — демону нужно всё это! Значит, ему нужна ты».

«Ты», — повторяла она раз за разом, пока всё путалось в голове. Новая архонт понимала, что если отец был прав, то все эти люди вокруг, народы Империи, которых Дэсарандес объединил под своим крылом и направил воевать, захватывать новые земли и силой возводить новую религию, буквально заставляя людей верить в Хореса, собрались напрасно. Их надежды и чаяния — пустой звук, а готовность вступить в очередную войну, где каждый будет жертвовать жизнью — бессмысленна. Цель состоит не в донесении истинной веры до «заблудших», а в простом подогревании собственного больного эго Дэсарандеса, который решил завоевать весь мир.

Или быть может за этим скрывается какой-то скрытый смысл, недоступный простой девчонке из дальнего вольного города? Кто такая Силана? Наследница Тураниуса, архонта маленького кусочка земли, который, даже расширься в тысячу раз, не сравнится с территорией Империи Пяти Солнц.

«И восстания будут подавлены, как в Кашмире. Наших людей начнут истреблять, наказывать и вводить жёсткие законы. Я не могу допустить этого. Нужно играть по чужим правилам».

Но несмотря на подобные мысли, она всё равно ощущала себя той, кто видит истину. Одной из немногих, кто понимал, что всё вокруг — не более чем иллюзия. Мираж, который может тянуться лишь до определённого момента, а потом исчезнет, обнажая правду.

«Хорес — выдумка, — поняла Силана. — Всегда был лишь один „бог“. И все эти люди поклоняются именно ему».

Вот только сомнения не оставляли её. Неужели она так гениальна и умна? Одна единственная из всех этих сотен тысяч людей, которые собрались под Монхарбом? А ещё миллионами, которые проживали в Империи?

Неужели даже такие люди, как Сандакай, не видят истины? Герцог рассказывал ей истории про становление Империи, о Дэсарандесе и самом Хоресе. О чудесах, которые творились именем Дарственного Отца. О доблести людей, чьими мечами и ружьями были «очищены» Малая Гаодия, Кашмир, Шарские кряжи, Сизианская пустыня и остальные регионы, ныне ставшие колониями могучего государства.

Как могли слова Тураниуса и её выдумки перевесить столь высокую, искреннюю преданность?

«Возможно, вопрос до сих пор кажется нерешённым, потому что я просто боюсь и сама украдкой удерживаю пальцем стрелку весов? — размышляла девушка. — Сама не даю себе возможность принять правду, находя одну отговорку за другой?»

Каждый раз, при свете солнца, любое действие, слово и взгляд будто бы спорили с отцовским безрассудством, гордостью и тщеславием. Лишь ночью Силана давала волю своему сердцу, находя простоту и покой в собственной душе. Только тогда она могла позволить губам подрагивать, а глазам — наполняться слезами.

Закутавшись в одеяло, девушка сама садилась на кровать, изображая отца, который пришёл к ней ночью, а потом притворялась, что говорила с кем-то спящим.

— Мне приснился сон, Силана, — произносили её сухие губы. — Твоя мать снова приходила ко мне.

Ей казалось, что от собственных противоречий, она сходила с ума. Девушка изо всех сил старалась верить в то, что казалось правильным, но окружающий мир раз за разом ломал её об колено, выбивая мысли грузом реальности.

«Мне тоже не хватает её, отец. И тебя… тебя тоже не хватает».

Следующим днём Силану вызвал к себе сам Дэсарандес. А значит, следовало поспешить. Вот только он призвал её не в свои покои, которые занял во дворце, а в расположение армии, чей лагерь встал за пределами города.

Девушка даже не думала спрашивать о причинах или спорить, когда слуга, не слишком хорошо говорящий на мунтосе, сказал, что быстрее будет направиться конными, без кареты и сбора всех придворных, которые были бы обязаны сопроводить её. Напротив, она испытала облегчение, что можно будет накинуть на голову капюшон и сделать вид, что всё происходящее — не более чем простая прогулка знатной особы, а не побег из города и отречение, как могло бы показаться жителям со стороны.

По пути Силана рассматривала Монхарб, который практически не имел укреплений, полностью перенеся всю оборону на крепости, его окружающие. Наивно было думать, что стены и камень, пусть даже зачарованный, сумеет сдержать армию Империи, её неистовых сионов и боевых колдунов.

«Кровь отца впиталась в каждый кусок пробитых стен Карсо-Анса», — пришла в её голову несвоевременная мысль.

Путь оказался долог. Монхарб был огромным, прибрежным городом, растянувшимся на многие десятки километров. И хоть он не мог сравниться по размеру с Тасколом или той же Роденией, столицей Кашмира, но назвать его маленьким не смог бы никто.

И всё же, кони преодолели этот путь. Пограничная стража, состоящая из имперских солдат, пропустила их не говоря ни слова. Силана поёжилась от этого демонстративного игнорирования, которое оказали вооружённые ружьями бойцы, а также четыре тяжёлых инсурия, стоявшие в тени.

Лагерь имперских войск расположился неподалёку от Монхарба. Он состоял из тысяч шатров и палаток, которые растянулись по всему периметру огромного поля, «поглотив» внутри себя несколько деревень, которые обеспечивали армию ресурсами, как, впрочем, и городские запасы.

Лагерь умудрялся сочетать элементы обыденности и величия. Его размер и масштаб поражали воображение, особенно при осмотре с высоты: ровные ряды шатров, возведённые конюшни, деревянные навесы для многочисленной артиллерии, какие-то тренировочные площадки и полигоны. Мастерские под открытым небом, где магические кузнецы продолжали работу даже во время похода. Над головой летали вороны-оборотни, а также периодически проезжали конные патрули, внимательно осматривающие территорию на предмет каких-либо нарушений.

Всё казалось преисполненным незримого величия ровно до того момента, как Силана не вошла на его территорию. Вонь выгребных ям заставила сморщиться, как и запах немытых тел огромного скопления людей. Пот от некоторых инсуриев перебивал даже запах масла, которым они смазывали свои механические доспехи. Животные тоже не добавляли приятных ароматов, а лошадиный навоз, казалось, лежал в каждом проходе.

Слуга направлялся уверенно, что показывало его высокий уровень ориентирования на местности. И хоть несколько раз им невольно мешали: проход между палатками заблокировала телега со сломанным колесом, которую они объехали через соседний ряд, а в другой — прямо на пути случилась драка между двумя сионами, которая быстро обросла зрителями, довольно гогочущими и начавшими делать ставки, но эти проблемы её сопровождающий преодолевал со спокойной уверенностью благородного.

Даже когда путь полностью перегородил строй марширующих солдат, мужчина направил девушку на узкую, грязную тропинку за палатками, где с трудом прошли их лошади.

Пообвыкнув к вони, Силана с интересом рассматривала лагерь и людей. Её интересовало всё: их внешний вид, цвет кожи, татуировки и шрамы, форма одежды, цветная ткань шатров, экзотические на вид ружья и клинки, породистые лошади, магия колдунов, приёмы сионов, мощная броня незнакомых моделей инсуриев…