— Ты прав, — лишь ответил я и ускорил шаг.

На втором этаже нам встретились первые ученики, которые попали сюда раньше нас. Быть может, только вчера, а возможно — уже заканчивают свой второй месяц. Ни малейшего представления. Все они были одеты в однотипную форму, которую я уже встречал ранее: серые камзолы, чёрные штаны и такие же туфли. Вполне себе прилично… для версов.

На нас косились, но ничего не говорили. Кто-то перешёптывался, не давая возможности подслушать, однако в таких случаях кивали именно на меня.

Выделился. Замечательно. С другой стороны, я и не собирался скрывать, что являюсь представителем высшего класса. То есть… это всё равно заметили бы. Я лишь собирался притвориться, что являюсь предельно понимающим аристократом, который всегда на стороне народа. Ха-ха!

Может, ещё и притворюсь. Посмотрим…

Дверь в двенадцатую комнату была открыта, и нашим глазам предстало достаточно большое помещение. Взгляд быстро выцепил широкое окно, правда всего одно, а также всего один светильник-артефакт (небось собственного производства), намертво вмурованный в стену. Похоже, ни о каком вечернем чтении здесь и не слышали. Хах, с учётом того, что почти все присутствующие — крестьяне, я не удивлён.

В комнате находилось… — быстро посчитал, — ровно десять двухъярусных коек. Из них восемь заняты. На нас с интересом уставились ранее болтавшие друг с другом парни. Почти никто не носил камзолы, которые по большей части небрежно валялись, раскиданные по койкам. Один даже на полу лежал. Под камзолами, как оказалось, скрывались светлые рубашки. Кто-то из версов расстегнул верхние пуговицы, кто-то закатал рукава.

«Ну, хотя бы никто не решился снять штаны», — мысленно фыркнул я. — Впрочем, обувь у некоторых стояла возле коек. Запаха, к счастью, не ощущал. Наверное, здесь предусмотрено обязательное мытьё. Потому что бывал я в крестьянских халупах. Если в них воняет гнилым луком и тухлятиной — значит, ещё повезло. Куда хуже вонь застарелого пота, жжёного жира и прогорклого сала, сдобренного дерьмом с мочой. Иной хлев выглядит лучше!

Возле каждой кровати размещалась небольшая тумбочка, а в каркас коек вбиты крючки. Наверное, чтобы вешать на них форму. Правда, ни один, словно принципиально, так не поступил. Что это? Протест? Повод показать себя? Перед кем? Друг перед другом?

Странно, что никто из них не ухаживал за одеждой. Ведь для бедных слоёв населения это по-настоящему редкая и статусная вещь. Может, причина в возрасте? Или дело в магии? Как я знаю, некоторые разделы производственного волшебства способны чинить вещи, исправляя их или даже полностью переделывая. Только вот, конечно же, это не так-то просто. Надо учиться… думаю, мне такие знания не помешают, не хочу ходить неряхой.

— Новички? — тут же обратили на нас внимание. — Как раз перед обедом! — слова были сказаны невысоким, но юрким на вид парнем с коротким ёжиком чёрных волос.

— Чему радуешься, проглот? — ответил ему блондин, закинувший руки за голову. — Тут каждый день новички.

— Ну да. Вчера двое выпустились, а сегодня уже двое на замену, — засмеялся долговязый и откровенно нескладный юноша.

— Так это… смотри! — толстяк, сидевший на верхней части койки, ткнул в меня пальцем.

Его не боятся туда пускать? Ощущение, что в любой миг конструкция не выдержит… В нём же кило под сто пятьдесят!

— Где есть свободное место? — поинтересовался я. Ресмон молча встал рядом, внимательно прищуренными глазами оглядывая потенциальных сожителей.

— Только верхние остались, — хмыкнул ещё один брюнет из дальнего угла.

— Ваше великолепие не будет сердиться по этому поводу? — «Шутку» озвучил самый первый коротышка, на что я лишь подавил вздох. Знал ведь, что так будет. Готовился.

Остальные молчали, с интересом ожидая моей реакции. А какая она должна быть? Кричать? Угрожать расправой? А… как? Чем? Я… ха-ха, я ничего не могу!

— В самый раз, — кивнул ему и уже хотел было пройти вперёд, как услышал громкий запыхавшийся голос за спиной.

— Успел как раз вовремя! — Оглянувшись, я заметил высокого парня, даже выше, чем я или Ресмон. Он, как и остальные маги, был одет в форму, но она не была застёгнута, а просто наброшена поверх рубашки. — И правда аристократик!

А вот у этого тон мне не понравился.

— Чего надо? — хмуро спросил я.

Народ за спиной притих, с интересом наблюдая за развитием ситуации.

— О, прямой вопрос! — упёр он руки в бока. — Не в вашем же стиле! А как же… — щёлкнул пальцем, — это… напустить туману?

— Сейчас его пускаешь только ты, — наклонил я голову. От ребят послышались смешки.

— Спрашиваешь, чего надо? — Лицо здоровяка исказилось гримасой ненависти. — Из-за таких, как ты, сраный барончишко или кто ты там, убили моего отца!

Сделав быстрый шаг вперёд, он молниеносно размахнулся и мощно ударил меня по лицу, отправляя в натуральный полёт. Стукнувшись головой о койку, я громко зашипел. Было больно. Очень. В глазах всё поплыло.

— Готовься, сукин сын, я превращу это место в твой ночной кошмар, я… — Договорить он не успел. Ведь и сам получил охренительно красивый удар от Ресмона.

— Драка! Бей! — расслышал я чьи-то крики, а потом сознание окончательно покинуло меня.

«Каждый человек считает себя благонравным и добродетельным, но поскольку ни один по-настоящему благонравный не обидит невинного, ему достаточно лишь ударить другого, чтобы превратить того в злодея».

Гильем Кауец, «Век позора».

Дворец Ороз-Хор, взгляд со стороны

Лишь одного Милена Мирадель ожидала больше, чем окончания войны и возвращения своего мужа-императора: завершения поэмы своего любимого писателя — Юалда Герена. Она давно покровительствовала этому человеку, что позволило ему обрести славу по всей Империи и даже за её пределами. Именно поэтому, когда Юалд закончил с последними правками финальной версии «Оды переливов», повествующей о великих войнах Империи, позволивших стране стать по-настоящему могущественной, он немедленно направил её во дворец.

Рукопись получилась слишком объёмной, чтобы вместиться в стандартную почтовую шкатулку, отчего пришлось перевозить её морем, ведь Герен проживал не в столице, а в городе Эдеа, который находился на острове Солнца, расположенном едва ли не на обратной стороне Малой Гаодии. Команда специально нанятого императрицей корабля проделала немалый путь, занявший почти два месяца, чтобы передать поэму божественной покровительнице Юалда, которая схватила её, словно голодающий бродяга кусок мягкой сладкой булки.

Милена изо всех сил сдерживалась, чтобы не погрузиться в неё, но всё-таки дождалась следующего дня, когда эпическую поэму начали читать в присутствии всего императорского двора.

Специально приглашённый оратор со звучным голосом важно огладил намасленную бороду и приступил к чтению:

— Таскол! — громко произнёс мужчина. — Ты — стальной кулак в нашей душе. Сердце, яростно бьющее…

Прозвучавшие слова шокировали Милену, как если бы любимый муж дал ей пощёчину. Даже оратор, известный актёр и бард Поитур, на мгновение сбился во время чтения, столь явная в них звучала крамола. Придворные и знать, собравшиеся в Ороз-Хоре, начали перешёптываться. Послышались едва уловимые смешки, а на лицах появлялись мимолётные понимающие улыбки. Тем, кто не понял сути прозвучавших строк, её быстро доносили, отчего лукавых взглядов и перемигиваний становилось лишь больше.

Императрица же сидела, пытаясь удержать маску благопристойности и спокойствия, изображала, что ситуация не столь плоха, как кажется на первый взгляд, хоть изнутри и кипела от злости.

«Таскол… душа… Это центр Империи, её столица. Разумеется, всё так, — размышляла она. — Что ещё может быть душой Империи? Вот только „кулак“ обозначает насилие, особенно если он стальной. А добавить следом, что Таскол — „бьющее“ сердце… не бьющееся, а именно „бьющее“… Весьма опасная двусмысленность!»